Вилис Лацис - Сын рыбака
— Я ему все выложу, а там пусть что хочет, то и делает, — сказала она мужу.
Вечером, когда Анита снова ушла к Бангерам, Клявиене накинула на плечи большой платок и отправилась к сыну. Он только что вернулся с моря и чинил во дворе невод. Возле него маленький Эдзит складывал в кучки старые поплавки и круглые, отшлифованные волною камешки, что-то лепеча на шепелявом детском наречии.
— Ты опять бобылем тут? — начала мать.
— Как бобылем? — усмехнулся Оскар. — А его ты и за человека не признаешь? — кивнул он на мальчика.
— Все с сыном да с сыном. А у матери уж не хватает времени, чтоб посидеть дома?
Оскар ничего не ответил.
— Вот уж хороший муж твоей жене достался… Что ей вздумается, то и делает.
— Конечно. — Оскар перекусил нитку.
— Теперь ведь живут, как хотят; ни стыда, ни совести не знают…
— Верно. Немножко иначе, чем в ваше время.
— Ну да, сейчас ведь за честь считается, когда у жены два мужа… Каждый живет сам по себе, а хозяйство пускай рушится.
— У меня в хозяйстве пока незаметно никакой разрухи. Оборванным я не хожу, еда всегда приготовлена вовремя, паутины в доме тоже не видно.
Клявиене вздохнула:
— Не знаю, как и сказать, — не то ты глупый, не то слепой… Неужели сам ничего не видишь?
— А что мне видеть?
— Он еще спрашивает! Ведь весь народ потешается над твоей простотой, а ты радуешься хорошему житью. С чего она так зачастила к Бангерам, что она там потеряла?
— Разве Лидия никогда не приходит к вам?
— То совсем иное дело: мы в своем доме женихов для дочери не держим. И кавалер тоже хорош! Посылает письма, вызывает из дому. Позавчера я сама видела, как один рабочий передавал ей записку. А немного спустя, гляжу, разрядилась — и к лесу. Тебя, конечно, это не касается, разве ты будешь присматривать за женой!
— Люди везде видят одно плохое, всех на свою мерку меряют. Они не могут поверить, что есть кое-кто лучше их.
— Нашел тоже лучших!
— Что тут особенного, если моя жена встречается со школьным товарищем? Неужели она не имеет права поговорить со знакомым? Наверно, мне надо было вставить в окна решетки, посадить Аниту под замок и обращаться с ней как турки с женами.
— Ты думаешь, они одними разговорами занимаются? Кто же это тогда целовался в комнате у Бангеров?
Оскар в сердцах отбросил игличку и вскочил на ноги:
— Кто это видел? Пусть придет и скажет!
— А что ты за этого инженера горой стоишь? Платит он тебе, что ли? Наверно, пользу какую от этого имеешь?
Краска бросилась в лицо Оскару. Он внимательно посмотрел на мать, затем достал папиросу и закурил.
— Как тебе, мать, не стыдно говорить так, — тихо сказал он. — Если я буду слушать всякие бабьи сплетни, меня самого скоро станут бабой считать.
— Да ведь мальчишки в окно видели.
— Да что мальчишки!.. Давай скорее кончим, мне это надоело. И лучше бы вам не вмешиваться в мои дела, я уж сам как-нибудь разберусь в них… А если бы что и случилось… — он выпрямился и обернулся к матери, — силой тут тоже ничего не сделаешь. Если кому будет плохо, так это мне самому, вам всем незачем расстраиваться…
Он нервно засмеялся и сделал несколько быстрых, коротких затяжек.
— Я ведь привык обходиться без чужой жалости, это вам давно известно.
— Чего-чего, а упрямства и гордости у тебя всегда хватало… Ну, смотри, как бы не стало чересчур тяжко.
— Об этом не заботься, плечи у меня широкие, выдержат…
Клявиене подошла к Эдзиту и погладила его по головке.
— Где же твоя мамочка? — спросила она ласковым голосом.
— Мама ушла в лавку… дядя даст конфетку, — с серьезным видом рассказывал мальчуган.
— Да, да, дядя пришлет тебе конфетку. Это хороший Дядя.
— Хороший дядя, — повторил он.
— А дядя берет тебя на колени? Что он тебе говорит? Оскар сердито сплюнул:
— Кончай мать, что ты у него выпытываешь?
— Уж нельзя и поговорить с ребенком! Ведь он еще глупенький, не понимает, что с ним делают. Ну, когда так, лучше мне уйти.
Клявиене поправила сбившийся платок и собралась уходить, но в это время в воротах показалась Анита и инженер. Приличия ради ей пришлось немного подождать. Оскар двинулся навстречу пришедшим и непринужденно поздоровался с Сартапутном.
— Зайдите хоть разок посмотреть на мои владения, — улыбнулся он. — Все лето прожили на взморье, а еще не видели по-настоящему дом рыбака.
При матери он нарочно старался приветливее разговаривать с инженером. Клявиене только покачала головой и незаметно вышла со двора.
«До чего дошла, уже домой приводить начинает… — думала она. Старуха раздражалась все больше и больше. — Кто бы этого мог от нее ожидать?»
Побеседовав немного с Сартапутном, Оскар извинился: надо сходить на берег, лодка у него осталась непривязанной, а ночью юго-западный ветер может усилиться. Босиком, в белой трикотажной тельняшке, которая плотно облегала его мускулистую грудь, Оскар вышел из дому. Пока он шагал до ворот, лицо его сохраняло улыбку, но чем дальше отходил он от дома, тем оно становилось серьезнее и угрюмее. Теперь уже не надо было играть, как на сцене, не перед кем было притворяться.
Оскар задержался надолго. Когда он вернулся домой, Сартапутна там уже не было.
Глава пятая БУРЯ
1
В конце июля довольно густо пошел лосось, и Оскар хорошо заработал благодаря новой ловушке. Он разделался с несколькими небольшими долгами, и Анита наконец получила новые пальто и платье. Если бы и август был таким удачным, осенью можно было бы приобрести новые сети. Эти злополучные сети все лето не выходили из головы Оскара.
В начале августа, в день традиционного праздника рыбаков, Анита отвела маленького Эдзита к Клявам, оставив его на попечение бабушки, так как и мадам Бангер собиралась пойти на праздник. Утром Оскар проверил мережу и отнес в погреб четыре лосося. Дул свежий северяк, но погода была ясная, даже в тени чувствовалась жара.
На праздник все отправились пешком. Оскар с Анитой примкнули к Бангерам, так же как и Сартапутн. Лидия захворала и осталась дома, поэтому не пошел и Эдгар. Оркестр уже играл без остановки один танец за другим, молодежь танцевала на недавно возведенной танцевальной площадке, старшие сидели у столиков и выпивали. Мадам Бангер, состоявшая членом дамского комитета, занялась продажей лотерейных билетов, лавочник встретил каких-то старых друзей, и компания расстроилась.
Оскар разыскал свободную беседку в дальнем углу сада, на пригорке, откуда было хорошо видно всю площадку.
— Вы ведь присоединитесь к нам? — спросил он инженера.
— С удовольствием, если никто не возражает, — улыбнулся Сартапутн, вопросительно взглянув на Аниту.
Теперь все трое сидели в сторонке от толпы. За напитками надо было ходить самим: обслуживающего персонала было мало, и он не успевал разносить заказанное. Оскар спросил инженера, пьет ли он водку.
— Раз уж пришлось жить с рыбаками, надо держаться наших обычаев, — пошутил он. — Я принесу очищенной.
— Пить так пить… — усмехнулся, в свою очередь, Сартапутн. Он все время улыбался, чтобы скрыть чувство неловкости, которое испытывал в присутствии Оскара.
Пока Оскар ходил за напитками, инженер спросил Аниту:
— Что он, здорово выпивает?
— Оскар? Нет, очень редко. Просто здесь так принято, чтобы каждый рыбак немного повеселился в свой праздник. Сам он никогда не думает об этом.
Оскар вскоре вернулся. На столе появилось пиво, бутылка очищенной, закуска и какой-то напиток для Аниты. Маленькая компания почувствовала себя непринужденнее. Заразительно действовал и доносившийся из сада веселый гомон.
Между Оскаром и инженером завязался оживленный разговор. Сартапутн рассказывал о результатах работы: еще какой-нибудь месяц, и можно будет праздновать открытие гавани. Затем он рассказал несколько анекдотов. Стаканчики без дела не стояли, и скоро потребовалась новая бутылка.
— Вам, наверно, скучно слушать нашу болтовню? — обернулся инженер к Аните.
— Ну что вы… И потом кругом так много интересного.
— А вы не танцуете? — спросил он Оскара.
— Сегодня что-то ноги отяжелели, нет охоты двигаться.
— Но, может быть, госпожа Клява настроена по-другому? Вы меня извините?
— Пожалуйста, только сначала выпьем по стаканчику.
Они чокнулись и выпили. После этого инженер с Анитой ушли танцевать. Оставшись один, Оскар поудобнее уселся в плетеном кресле и стал тихонько напевать и насвистывать, барабаня пальцами по столу. Ему было весело, слишком весело. Он старался не смотреть на площадку и не думать о тех, кто ушел танцевать. По временам на него нападал смех, но какой-то странный, беззвучный смех, от которого только содрогалась грудь.
