Третий. Текущая вода - Борис Петрович Агеев
Они не ошиблись. Хотя чем больше вырастал Амбарщик и чем быстрее он вытягивался в высоту, тем быстрее и больше вытягивались лица у родителей. Тем меньше они стали загадывать на будущее и тем больше беспокоиться, но, как выяснилось, — совершенно напрасно. Дело было в том, что выдающаяся личность и великий человек не изволил еще сказать ни единого слова. Уже давно его сверстники научились говорить и ругаться, и прекословить своим родителям, а Амбарщик хранил гробовое молчание. Ни отец, ни мать так и не услышали от него самых первых и таких долгожданных слов: Амбарщик не сказал ни «ма-ма», ни «па-па», ни даже на «агу-у» его не хватило. Врач выявил полную несостоятельность родительских тревог — Амбарщик рос здоровым розовым крепышом. Ни кислая мина, с которой он смотрел на окружающее, ни молчаливая брюзгливость, написанные на его лице, отнюдь не были следствием какой-либо болезни.
Подошло, наконец, и ему время идти в школу. Но и в школе от него не могли добиться ни единого слова — он исправно и молча переходил из класса в класс, не исторгнув ни звука. Он исправно и молча сидел на задней парте, сохраняя полнейшее равнодушие и кислую мину. В школе он стал, благодаря своим замечательным свойствам, неким идолом, образцом ученика, о котором втайне мечтали учителя. Даже в пятом классе ни ученики, ни родители, ни учителя не смогли добиться от него не только слова писаного, но и молвленого тоже. Тот же день, когда он впервые произнес слово, вошел в неписаные анналы школьной истории.
Еще долго, подобно шмелиному рою, будут жужжать о нем на переменках, в полных табачного дыма туалетах, еще долго о нем с душевной тоской вспомянут в учительских, еще долго образ его будет стоять перед внутренним взором всей школьной братии.
Случилось это так. На большой перемене Амбарщик подошел к однокласснику и схватил того за карман голубых новеньких джинсов. Одноклассник опешил и попытался вырваться, но не тут-то было: Амбарщик держал мертвой хваткой. Он пощупал ткань и поковырял ногтем кожаную этикетку на заду. Словно убедившись, что все здесь без обмана, он произнес свои исторические слова, птицей облетевшие школьные коридоры и вызвавшие невероятное смятение в классах и учительской: «Олл райт, это настоящие «Ли», без всякого обмана».
С тех пор он охотно говорил. У него прорезался искренний и подлинный интерес к вещному миру иностранного производства. Он захотел хорошо жить и еще ни разу, нужно признаться, не пожалел об этом своем желании. Матери и отцу он приказал достать хоть из-под земли две пары джинсов, стетсон из Калифорнии, английские туфли из желтой кожи, портфель из крокодиловой кожи, зажигалку «Ронсон» и сорочки от Диора. Только на таких условиях он еще согласен был терпеть школу. Матери пришлось стать еще и его переводчиком, потому что Амбарщик вел все разговоры на английском языке, который освоил сразу, хотя нигде ему не учился. У него был чистейший оксфордский выговор. Экзамены у него принимали как у подданного иностранной державы и, выставив ему за оксфордское молчание соответствующие оценки, выпустили с богом на все четыре стороны. На следующий после экзаменов день Амбарщик и устроился без всякой посторонней помощи на судно, где еще не успели выбрать «амбарщика». И вот Амбарщик стал Амбарщиком.
Через два года Амбарщика знал не только весь портовый район, но и город.
…Бессонная ночь сморила Студента, и он, не думая больше ни о чем, сладко уснул прямо на траве.
Спал он недолго, ибо с рассветом, когда солнце стало трудиться, чтобы пробить густое облако тумана, повисшее над местностью, и редкие его блики задрожали над поверхностью воды, затрещал невдалеке лодочный мотор, и перед устьем реки возникла из белого тумана глиссирующая лодка с Семеном за рулем. Был Семен уже хороший и в заводь перелетел по воздуху, лихо тормознув задним ходом прямо у берега. Приткнув нос лодки напротив того места, где сидел, протирая сонные глаза, Студент, Семен спрыгнул на берег и, не обращая внимания на приподнявшегося Студента, направился куда-то в сторону.
Студент, подергав себя за волосы и ущипнув за бедро, понял, что видение на этот раз было явью. Руки-ноги его задрожали от счастья, он преисполнился любви и благодарности к неуклюжему великану с милым именем Семен. Он с уважением посмотрел на его патлатую голову, которая мелькала в траве, то пропадая, то опять появляясь.
— Вот он! — раздался торжествующий Семенов голос. — Слава богу, его не украли!
Ликующий Студент поднялся и пошел к Семену, протянув руки для дружеского объятия.
— Я здесь, Семен! — крикнул он.
Семен вздрогнул и выпрямился. Глаза его с мистическим ужасом остановились на приближающемся Студенте. Дель собираемого невода выпала из его рук, а Семен раскрыл рот, рассматривая Студента, как если бы он был парнокопытным животным, воскресшим из забытья, будто Студент был чудовищем из мезозойской эры.
— Здравствуй, дорогой Семен! — вскричал Студент.
— Э-э-э… Привет, привет, — осторожно отозвался Семен.
Студент немного обиделся на Семена за то, что тот не встречает Студента, распахнув в ответ свои объятия, но радость оттого, что он наконец спасен и видит перед собой такое знакомое, такое родное лицо, переполняла его под самый жвак.
— Как ты мог меня «найти», если я и не терялся? — упрекнул он Семена.
Семен осторожно огляделся по сторонам, как бы ожидая еще каких-нибудь сюрпризов.
— Э-э-э… Ты как здесь оказался? — выдавил он из себя, сглотнув повисший в горле булыжник.
— Разве я «оказался»? — растерянно произнес Студент. — Ты приехал не за мной?
— Я приехал за неводом! — отрубил Семен. — Не рассказывай мне байки, заранее тебя предупреждаю! Ты думаешь, что если я косой, так ты мне можешь плести что угодно?! Ошибаешься! Ведь тебя унес ВЕТЕР, разве не так? Ну-ка, признавайся!
У Студента сжалось сердце.
Сам не веря в то, что говорит, чувствуя, как его слова отдают наивностью и замшелым провинциализмом, он сказал:
— Ведь вы меня оставили стеречь невод.
— Ну и шутник! — ухмыльнулся Семен. — И ты его стерег, хочешь ты сказать? Ладно, я не буду допытываться, если ты не хочешь говорить правду. Я даже не скажу Чифу, что нашел тебя на Берегу, не то он вкатает
