Старая кузница - Семён Андреевич Паклин
«Мало ли что бывает!» — снисходительно думает он.
Еще не бывало у Степки в жизни такой счастливой минуты, когда делаешься центром восхищенного внимания не только ребят, но и взрослых. Вот они стоят, смотрят на него, как на героя, слушают его рассказы.
«Шутка ли, свалить и привезти связанным самого Федьку-Ребрышка», — читает Степка в их изумленных взглядах.
И когда из избы выходит сопровождаемый Захаром Андрей, чтобы все-таки ехать на станцию, Степка принимает это как само собой разумеющееся.
Ему кажется, что они теперь с братом такие необыкновенные, так высоко вознесшиеся своими подвигами герои, что им место уже не здесь, в бедной деревне, а где-то в другом, недоступном для всех краю. И он воображает, что они с братом, словно какие-нибудь гордые нездешние рыцари, явились сюда только за тем, чтобы избавить деревню от грозившей ей беды, а теперь могут снова удалиться, не желая ни признаний, ни благодарностей облагодетельствованных ими людей.
Степка уверен, что то же думает и Андрей, когда, чувствуя себя центром всеобщего внимания, слушает Захара.
— Тебя же, можно сказать, только сегодня народ признал, что ты за человек. А ты бежать собираешься. Одумайся, Андрюха!
— Рад бы, Захар Петрович, — скупо улыбаясь и украдкой оглядываясь вокруг, отвечает Андрей, — да вроде бы не к лицу мне на попятную идти. Не для того я…
— Тьфу ты пропасть! — сердится Захар. — Ему дело говоришь, а он все свой гонор выставляет. Да какая тебе попятная?!
— А такая, — упрямо продолжает Андрей, — хозяйство я свое продал… Кузницу нарушил… Да и в другом месте уже ждут меня послезавтра на работу. Так что и выходит — попятная.
— Не остановится без тебя дело в этом другом месте, — горячится Захар. — Там таких, как ты, — десятки. Управятся. Да и мы не потому тебя удержать стараемся, что без кузнеца пропасть боимся. Свет клином не сошелся. Есть у нас уже и кузнец. Хоть плохонький, да есть. Человек нам дорог! Свой человек! Ты же, может, сегодня только первой ногой ступил на правильную дорогу. Держись на ней, Андрюха, не беги сдуру! Покаешься потом! Помнишь, я тебя весной предупреждал. Не послушался тогда — сейчас послушайся. Потому — добра мы все тебе желаем.
В лице Андрея появляется нерешительность. Он начинает колебаться, в раздумье смотрит вдаль, в ту сторону, где у озера стоит его изба. По правде говоря, после всего, что случилось, ему уже не хочется ехать. Он видит, что теперь всеми признан, всеми уважаем… И в то же время всегдашняя гордость и упрямство удерживают его от этого благоразумного шага, подмывают выдержать характер до конца и, вопреки всеобщим уговорам, даже вопреки собственному желанию, все-таки уехать. Пусть жалеют!. Пусть раскаиваются в том, что не поняли его вовремя, обошлись слишком сурово, оттолкнули от себя.
Степка понимает всю ответственность этой минуты и с замиранием сердца следит за братом, за той, одному ему понятной борьбой, которая происходит в душе брата и отражается на лице, то хмуром и суровом, то растерянном, то радостно-взволнованном.
В таком же напряженном ожидании смотрят на кузнеца и остальные.
Но тут до Степкиного сознания стала доходить какая-то непонятная перемена в настроении собравшихся на дворе людей, перемена, в которой он смутно угадывал неприятность, опасность для себя.
По деревне быстро разносятся вести. У Захарова двора собралось уже много народа, но толпа все прибывает, пополняется все новыми и новыми людьми. Многие из них с испуганными, расстроенными лицами, подбежав, пробиваются вперед, просят пропустить их поближе, посмотреть на убитых. Узнав, что никто не убит, люди облегченно вздыхают, и с недоумением рассказывают о том, как они испугались, услышав от кого-то о разыгравшейся в лесу битве. В этой битве будто бы Федька-Ребрышко убил Тарасова и Андрея Кузнецова, а сам потом был застрелен меньшим Кузнецовым — Степкой, единственным человеком, уцелевшим во всем этом сражении.
Все радуются, оживленно переговариваются, стараясь узнать, как все было на самом деле и кто это так здорово наврал, переполошив всю деревню. Степка чувствует, как его уши начинают гореть жарким огнем застигнутого врасплох хвастуна. Ему хочется сорваться с места, убежать, спрятаться, наконец, хоть провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать этих разговоров, не видеть насмешливых взглядов. Ему кажется, что он слышит слова — «хвастунишка», «лгун», «вруша» — и не знает, куда деваться от стыда.
Что-то из этих разговоров донеслось и до Андрея, потому что он тоже как-то странно взглянул на Степку и хмуро усмехнулся. Беря в руки вожжи, он задумчиво разбирает их и полушутя, полусерьезно спрашивает, как бы советуясь:
— Как, Степан? Останемся, что ли?.. Или поедем?
Несказанно довольный возможностью выбраться из толпы, Степка как можно скорее, пока не передумал брат, взбирается на телегу и говорит:
— Поехали!
Ему бы только выбраться со двора. А потом можно и воротиться, когда народ разойдется.
Но Андрей явно не торопится уезжать. Он что-то подозрительно долго копается с упряжью, и не ясно, то ли он перетягивает ее покрепче, чтобы можно было ехать, то ли собирается распрягать лошадь, чтобы остаться. Наконец, какое-то движение в толпе привлекает его внимание, и он вместе со всеми устремляет взгляд на улицу.
По улице, запыхавшись, идут, почти бегут к Захарову двору Тося и Анна Константиновна.
На взволнованном, побледневшем лице Тоси одно за другим сменяются выражения то ужаса и отчаяния, го надежды и смятения. По впалым щекам ее катятся слезы, но она не стыдится, не вытирает их.
Что есть силы Тося тащит за руку едва поспевающую за ней Анну Константиновну и, пробиваясь сквозь толпу, растерянно спрашивает:
— Где он, где?! Пустите меня, дайте хоть взгляну на него… Ой, что же это, как же это так?! Неужели умер?..
Люди смущены ее так откровенно выраженным горем и, дружно расступившись, оставляют ее почти одну, лицом к лицу с Андреем.
Увидев его перед собой живого и невредимого, Тося сначала ошеломленно остановилась. Потом с просиявшим лицом шагнула к нему.
— О господи! — воскликнула она. — Андрюша!..
Вне себя от изумления и радости, она протянула к
