Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке
Давно за полночь. Пины заливает костер, и все отправляются спать, договорившись съездить завтра в гости на тот берег. Над одной из яранг виден поздний дымок — значит, не все люди в тайге, на том берегу тоже кто-то не спит, чай пьет, издалека на новых соседей поглядывает…
Бабушка Эльгинэ первой заметила «казанку» с гостями, побежала за яранги, крикнула двум единственным в этом летнем стойбище мужчинам:
— Мэ-эй!
Старик обернулся на крик, помахал посохом внуку, тот выскочил из кустов, и двое мужчин степенно по тропинке вернулись к бабушке Эльгинэ.
Старушка успокоилась и тут же принялась разжигать костер, поставила котел с мясом и чайник, угощение для гостей, а дед с внуком пошли на берег помогать приехавшим.
Старик ловко принял чалку от «казанки», подтянул лодку, привязал ее к толстому тополю, пока гости выпрыгивали на берег и разгружались.
— Этти! — поздоровался дед.
— Ии, — широко улыбнулся Петров.
— Как звать тебя? — протянул руку мальчику Серега.
— Костя, — достойно ответил тот.
— В каком классе?
— В четвертый перешел.
— А меня Сергей. А это Петров, Иван Иванович. А это Пины. А как зовут дедушку?
— Рахтугье.
Костя во все глаза с нескрываемым восторгом смотрел на Серегу. Такого человека ему за всю его пусть и небольшую жизнь видеть еще не приходилось. Вот это случай! Будет что рассказать в школе!
Дело в том, что студент Серега был огненно-рыжим, а веснушек на его лице было больше, чем гальки на берегу. Ни в тайге, ни в тундре, ни в интернате не встречал Костя таких похожих на лисицу-огневку людей. Настоящий таньгит — пришелец, русский начальник, как его описывают в сказках!
Схватив рюкзак студента, Костя первым бросился вверх по тропинке к стойбищу. Мужчины потянулись за ним.
Вышла бабушка Эльгинэ из яранги, увидела гостей, заохала, засмеялась радостно — она узнала Петрова.
Прошлой зимой летал Петров вдоль долины Росомашьей, просчитывал с вертолета лосей, залетал в гости к чукчам-оленеводам, чаевничал у них. Там и заприметила его бабушка Эльгинэ, чумработница. Много он выспрашивал у стариков да и у нее тоже про житье-бытье.
И поздней осенью побывал он в их бригаде — тогда кочевали у самой границы тайги и тундры, а Петров искал на вертолете белого медведя кочатко, медведя-людоеда.
По старому чукотскому правилу, любой белый медведь, объявившийся в тундре, подлежал уничтожению. В этом правиле есть свой резон — такой медведь нападает на людей, рушит яранги, распугивает оленьи стада. Тот, которого искал Петров, шел с мыса Биллингса, с арктического побережья. Он разгромил по дороге охотничью избушку, к счастью, в ней никого не было, и пошел далеко на юг, в тундру, где уничтожил зимний склад-ярангу. Склад охраняли двое — старик со старухой. Старик был на охоте. Старуху медведь задрал, склад разгромил.
Петров предупредил оленеводов, порасспрашивал о возможных передвижениях белого гиганта и улетел, посоветовав на прощание не отпугивать его ракетами, не ждать, когда он приблизится, а стрелять сразу же, при появлении. Ему вспомнилось объявление канадской конной полиции в Черчилле, где ему пришлось побывать на одном симпозиуме: «Полярный медведь не опасен, если полярный медведь далеко». Он рассказал пастухам об этом объявлении. Чукчи оценили юмор и обещали выполнять рекомендации Петрова.
Медведя он все-таки отыскал и убил. В желудке, у него нашли кусочки материи, и сомнений не было — тот ли это.
— Опять стрелять? Опять кочатко? — вместо приветствия засмеялась ему навстречу Эльгинэ.
Петров обнял бабушку, рад был встрече.
— Нет, нет, — сказал он. — Олень нужен, лось нужен. Бурый медведь и волк, и всех брать будем, по одному, так надо, для науки. Валюм? Понятно?
Бабушка закивала, хотя ей совсем не ясно, зачем столько зверей убивать на троих человек. А как ей объяснить про странную эпизоотию в тундре?
— …И много рыбы распотрошить придется. Самой разной, — уточнил Петров, — и птицы. Песцы тоже пригодятся, и даже лемминги. Все это звенья одной цепи, одной проблемы.
Пины переводил старику и старухе, объяснял, как умел, научные задачи отряда, но его слушали вполуха, не все понимая.
«Надо так надо, — думали, наверное, они, — пусть живут рядом, хорошие люди».
Петров вытащил из рюкзака гостинцы, предусмотрительно заготовленные на всякий случай. Косте достались кулек шоколадных конфет и две банки сгущенки, Рахтугье — пачка импортного табаку и новая трубка, Эльгинэ получила женский несессер со швейными принадлежностями. Было и еще что-то в рюкзаке, но зачем сразу все транжирить, вдруг потом кому-нибудь пригодится.
Трапезничали на свежем воздухе у костра. Петров достал из своего необъятного рюкзака две больших пачки индийского чаю — со слоном на упаковке, протянул хозяйке.
— О! — восторженно сказала она, оценив дар. Тут понимали толк в чае, хотя тундровиков почему-то снабжали только плиточным.
Пока чай заваривался, Эльгинэ выложила в небольшое деревянное корытце куски вареной оленины. Отдельно поставила плошку с солью — для гостей.
Руками есть вкуснее — это каждый знает, даже студент Серега. Тем более что вилок никто не предлагает, а нож есть у каждого — на поясе висит.
Когда Эльгинэ принесла галеты, Серега встрепенулся, вспомнил про свой рюкзак. Вернулся с двумя буханками хлеба.
— Кавкав! — обрадовался Рахтугье.
Гости нажимали на мясо, хозяева на хлеб. Видать, соскучились в тайге по хлебу, здесь его выпечь негде, разве что заменить лепешками, а кто будет лепешки есть, если они не на нерпичьем жиру?
Пины перед едой закусывал прошлогодней юколой. Это ему Рахтугье удружил. Кусочки сушеной рыбы он поджаривал на углях, запахло рыбьим жиром, Пины подмаргивал Сереге, говорил:
— Вкусна-а… Пробуй…
Серега воротил нос. Он с детства терпеть не мог рыбий жир и сейчас предпочитал тундровому деликатесу килограммовый кусок вареного мяса.
Старик неторопливо ронял слова, Пины так же лениво переводил. Трапеза не терпит суеты, как и всякое доброе дело.
Гости узнали, что пастухи откочевали на север, к океану — там меньше гнуса, оленям спокойней, там соленая морская вода — животные ее любят да и пастбища хороши. Два старика и заведующий красной ярангой Семен Данилов ушли в тайгу искать тополь для мэрэнтэ — деревянных заготовок, из которых делают широкие подбитые лосиным камусом охотничьи лыжи. Ушли они в верховья реки еще в начале лета, скоро должны приплыть, уже время. Здесь на летней стоянке остались Рахтугье с Эльгинэ да Костя, втроем будут ловить рыбу. Костя хороший помощник, все умеет. А когда вернутся заготовители мэрэнтэ, они тоже будут здесь ловить рыбу. Много поймать надо, засолить и завялить бригаде на всю зиму да и совхозу сдать сколько останется. Рыбы в реке много, а вот людей не хватает. Неохотно нынче молодежь в тундру идет, сетует Рахтугье, раньше не так было. И вздыхает…
Оно понятно — старики всегда по прошлому вздыхают.
Молчит Петров. Что-то заинтересовало его в информации старика.
— Спроси, — обращается он к Пины, — а тот ли это Данилов, что на центральной усадьбе киномехаником работал, юкагир? Даниловых-то в селе много…
Пины переводит вопрос. Рахтугье отвечает.
— Да, — говорит Пины, — тот самый.
— Хорошо бы встретиться, — думает вслух Петров.
— Чего трудного… — так же вслух размышляет Пины, — он сын Рахтугье.
— Как? — очнулся от своих мыслей Петров.
— Ну как?.. — пожимает плечами Пины, — …это …ну так.
(Пины удивляется, что такой ученый человек, как Петров, не знает всем известных вещей. И начинает путано, по-своему рассказывать Петрову о давних отношениях родовых кланов, географическом их расселении, паспортизации — голова идет кругом!)
Понял наконец Петров — ученый человек, что Рахтугье чукча крещеный, христианин, как и юкагирка Эльгинэ — его жена, так уж получилось. А их сын Семен потому Данилов, что самого Рахтугье при крещении Данилом нарекли, давно это было, а Эльгинэ — так та просто Щербакова от рождения, а в паспорта все записывал полуграмотный уполномоченный, а чего он там записывал — то неведомо, да разве главное, что на бумаге, ты на жизнь смотри, на людей и думай.
Вот и думает теперь Петров: «Значит, тот самый. Жив-здоров, стало быть, ну и слава богу».
В обиде на Данилова Петров. И вспоминать ему не хочется ничего, не хочет портить себе настроение, но не вспоминать не получается.
Прошлой зимой получил он письмо от Семена Данилова, тревожное, печальное письмо. Семен сообщал, что у него странная болезнь горла, жить ему осталось мало, он ничего не может есть, пьет только теплый чай и просил достать в Магадане меду и отправить ему в тайгу.
