Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2
Алексей Федорович и мне предложил квартиру, — целых три комнаты. Но я отказался. Ясно, что в новом доме жить куда удобнее, чем в нашей развалюшке. Хлопот тоже никаких, не нужно каждую весну ремонтировать крышу, конопатить стены, заменять целые звенья сруба. Однако с нашим домом для меня связано столько дорогого. В палисаднике я каждый год чиню скамейку, где последний раз сидел отец перед отъездом на фронт и дал мне наказ беречь маму и ухаживать за цветами. В комнатах все напоминает маму, иногда мне кажется, что она вот-вот выйдет мне навстречу, как бывало в первые дни моей работы на комбинате, и ласково скажет: «Устал небось, сынок, сейчас покушаешь, я сварила картошку, масла постного получила по талону, поспишь, и все пройдет». Даже ее голос звучит у меня в ушах. Потом палисадник перед домом — цветы, сирень, все привычное, как бросишь и уедешь? Ясно, что рано или поздно дом наш снесут, но я решил жить в нем до последнего…
12 декабря
Казалось, все идет прекрасно. Леонид получил ордер на двухкомнатную квартиру в первом этаже, — вторая комната предназначалась для Ивана Васильевича. А потом началось…
По тому, как относились друг к другу Леонид и Муза, мы были уверены, что вопрос о женитьбе у них решен и остановка только за квартирой.
Получив ордер, Леонид ходил гоголем, объездил все мебельные магазины, интересовался нарядными занавесками и другими мелочами.
Когда Милочка говорила, что у Музы есть все и она возьмет с собой свои вещи, Леонид неизменно отвечал: это ее дело, а он — мужчина и хочет привести жену в приличную квартиру.
Иван Васильевич наотрез отказался переехать к Леониду.
«Никуда я отсюда не поеду, — упрямо повторял он. — Здесь у меня дочь, Сережа, внук и внучка, а там что?» — «Значит, я для тебя чужой?» — спрашивал Леонид. «Нет, конечно! Но к тебе я не поеду…» — «Как хочешь!» Леонид обиделся, выбежал в палисадник. Я вышел за ним. «Не сердись на старика», — сказал я. Он ничего мне не ответил.
А дня через два он пришел домой и, не сказав никому ни слова, лег на диван лицом к стене. Милочки не было дома. Подождав немного, я подсел к нему.
«Случилось что?» — спросил я. Он даже не шевельнулся. «Говори, что случилось?» — «Она отказалась выходить за меня замуж…» — «Как это?» Я был до крайности удивлен. «Очень просто! Если родной отец отказывается переехать ко мне, то почему бы не сделать того же чужой женщине?» — «Расскажи толком, в чем дело?» — «Все последнее время она уверяла меня, что до знакомства со мной не верила в существование истинной любви. А час тому назад объявила, что не может стать моей женой…» — «А причина?» — «Не хочет сделать меня несчастным… Говорит, что она на целых три года старше меня, что она видела жизнь, а я — пай-мальчик, чистенький такой. По ее мнению, мне нужно жениться на молоденькой девчонке и…» — «Леня, может быть, она права?» — вырвалось у меня. «Пошел ты к черту! — Леонид вскочил. — По-твоему, все в жизни нужно делать по таблице умножения: дважды два — четыре. А сердце? Я спрашиваю тебя, сердцу отводится какая-нибудь роль в жизни человека или нет?..»
А потом мы узнали, что он вернул ордер на квартиру. Ходит мрачный, замкнулся в себе. Мы не докучаем ему вопросами. «Ничего, — успокаивает нас Иван Васильевич. — Переболеет и успокоится! А Муза-то эта оказалась лучше, чем я о ней думал…»
10 января 1965 года
Третьего дня был у меня в парткоме майор КГБ товарищ Матвеев и просил подробно рассказать все, что мне известно о Никонове Юлии Борисовиче, бывшем работнике нашего комбината, работавшем потом начальником отдела капитального строительства Главшерсти.
Разумеется, я сделал это с большим удовольствием, но прежде спросил: правда, что Никонова опять посадили, на этот раз органы комитета государственной безопасности?
Матвеев ответил, что следствие еще не закончено, поэтому он затрудняется говорить о подробностях. Майор вообще человек малоразговорчивый, но кое-что я у него выудил. Оказывается, Никонов обвиняется не только в спекуляции валютой, — ему предъявлено еще обвинение в подрыве экономической мощи страны и в государственной измене. «Никонов собирался уехать за границу и содействовал крупному иностранному разведчику обосноваться у нас в стране».
Беседуя с Матвеевым, я невольно думал о том, что сотрудники органов, ведущие следствие по делу Никонова, рано или поздно доберутся и до связи Музы Васильевны с ним. Теперь я был убежден, что такая женщина, как она, не могла быть участницей грязных махинаций этого подонка, но как доказать ее невиновность?
Я рассказал Матвееву обо всем, что тревожило меня, что Леонид и Муза любили друг друга.
По ответу Матвеева я понял, что ему известно все, в том числе и дружба Леонида с Музой.
«Не беспокойтесь, — ответил он. — мы стараемся не только обезвредить врагов, но и уберечь покой наших людей. Непричастность Музы Васильевны Горностаевой к преступной деятельности Никонова установлена. Более того, нам известно, что Никонов неоднократно пытался подкупить ее дорогими подарками. Но она ничего не приняла от него. Зная все это, руководство дало указание не тревожить Горностаеву и не допрашивать ее. Кстати, ваш Леонид Косарев, преследуя своего соперника Никонова, одно время здорово мешал нам…»
Матвеев попрощался и ушел. Я был рад, что имена Музы и Леонида не будут упомянуты в этом грязном деле. А досада не проходила. Откуда, думал я, берется у нас столько мрази? Одни работают не покладая рук, мучаются, стараются для общего блага, а тут же рядом другие обманывают, крадут, комбинируют ради наживы. Неужели этому не скоро придет конец?
Видимо, эгоизм и стяжательство очень живучи. Пусть ими заражены немногие, но жить другим эти немногие мешают…
20 февраля
Давно не раскрывал дневник, просто некогда было. События же движутся с такой головокружительной быстротой, что ничего не стоит все перезабыть.
Прошло немногим меньше двух лет с того времени, когда мы перешли на новые формы планирования, а как все изменилось у нас! За это время нашему комбинату начислили миллион четыреста шестьдесят тысяч рублей в фонд предприятия. В умелых руках это большие деньги, на них многое можно сделать, и мы сделали уже. Я писал, что построили большой жилой дом, рядом с ним заложили фундамент нового, закончили строительство производственного помещения между корпусами, открыли новую поликлинику.
Народ на комбинате доволен, — не нужно высиживать очереди в районной поликлинике.
Главврач уверяет, что все расходы на оборудование окупятся за три-четыре года. Он убежден, что при постоянной профилактике и хороших жилищных условиях заболеваемость среди рабочих сократится больше чем наполовину. Что ж, пусть его слова сбудутся хоть частично, речь ведь идет о здоровье людей!..
26 февраля
Судили валютчиков. Многие знавшие Никонова ходили в суд. Мне пойти не удалось. Да и, честно говоря, я не очень-то большой любитель подобных зрелищ.
Никонову дали десять лет. Рабочие говорят, что ему мало дали. По-моему, они правы, — изменникам Родины пощады не должно быть. Нельзя допускать, чтобы кучка проходимцев оскверняла наш чистый воздух и мешала нам жить.
6 марта
Отношения между Милочкой и Леонидом какие-то натянутые. В чем дело, не пойму. Милочка ничего не рассказывает, а я не хочу спрашивать, — почему-то неловко. Куда делась веселость и жизнерадостность Леонида! Он все еще ходит хмурый, почти ни с кем не разговаривает. Надо же, чтобы так получилось!..
18 марта
С некоторых пор наш комбинат превратился в место паломничества. К нам приезжают с других фабрик, знакомятся с нашим опытом. Бывают дни, когда у нас появляется одновременно по две-три экскурсии, — словно на выставку или в музей. Приезжают целые бригады прядильщиц, ткачей и отделочников, а то и смешанные группы человек по тридцать — сорок. Бывают у нас и одиночки, но это главным образом специалисты — инженеры, плановики, бухгалтеры. Слов нет, приятно сознавать, что нашей работой интересуются на других фабриках, внедряют у себя наш опыт. Но эти посещения отвлекают людей от работы. Дело дошло до того, что Власов вынужден был выделить специального человека для приема гостей. Выбор пал на инженера БРИЗа Чеснокова, проработавшего на нашем комбинате больше двадцати пяти лет…
Недавно один из наших очередных гостей, экономист по специальности, спросил меня: «Скажите, а как у вас обстоит дело с текучестью?»
Я ответил ему, что за последние четыре месяца не было случая ухода с комбината без уважительных причин. Мой собеседник вытаращил на меня глаза, и я понял, что он не верит ни одному моему слову. Пришлось посоветовать ему пойти в отдел кадров.
22 марта
