Антон Макаренко - Честь
— А чего из пушек палили?
— Да это… дурачье… Дураков везде есть довольно.
— Врешь, голубь, офицеры вам на голову сели.
— Да, браток! На что нам офицеры? Всех вам оставляем, пользуйтесь, люди добрые… До свиданья.
Они уходили в глубь парка, а на их место выдвигались на свет новые фигуры. Степану это нравилось.
— Гляди, Насада: говоришь, беспорядок. А штыки у всех спрятаны, ни один не торчит. Из этого народа толк будет.
Эти военные путешественники уничтожили ощущение военной тревоги и опасности. В парке закурили и заговорили громче. Кто-то пробрался на вокзал, оттуда вернулся запыхавшийся, увлеченный:
— Ни души! И пушки! Так и стоят на платформах.
Услышав это, капитан заволновался, зашнырял по парку, подбежал к Алеше:
— Возьмем пушки, чего же волынить!
— Завтра возьмем, на что они вам сегодня.
Семен Максимович тоже возразил:
— Разделяться нельзя. А по городу все равно стрелять не будете, Михаил Антонович?
— По городу?
— Ну, да! Помните, вы говорили: нельзя по городу стрелять.
Капитан так и не понял иронии. Он видел только существо вопроса и поэтому ответил просто:
— Если вы, Семен Максимович, скажете, я буду и по городу стрелять.
— По какому городу?
— Куда скажете, туда и буду стрелять.
— Спасибо, Михаил Антонович, а только подождем. Пушки все равно наши будут.
Тут же возле пенька устроили совещание. Без споров решили в три часа ночи наступать на город, захватить казармы, разоружить прянцев, которые еще остались, арестовать офицеров. Проходящие солдаты не скрывали, что полк разместился в казармах на Петровской улице. Штаб расположился в городской управе, туда и народ разный собрался: собираются угощать ужином господ офицеров.
Настроение у всех повысилось, все были уверены, что дело предстоит нетрудное. Один Алеша не вполне разделял такой оптимизм:
— Нельзя верить этим… проходящим. Он снялся потихоньку и побрел домой, а что у него за спиной, ему и дела нет. Сколько здесь прошло? Пятнадцать-двадцать человек. Пускай по другим дорогам — пять-шесть десятков. А остальные в городе. Не думаю, чтобы офицеры так легко спать пошли. Особенно Троицкий. Что-нибудь приготовлено.
— Да что приготовлено? — спрашивал Насада.
— Наверное, у них есть надежные взводы. И пулеметы кое-где поставлены. Без разведки идти нельзя.
Задумались, потом поспорили. Наконец, согласились: чтобы никого не встревожить, послать разведку без оружия — просто себе люди идут: мало ли кому нужно быть в городе? А по главной улице лучше всего — с девчатами. Маруся и Варя пришли в восторг. Понравилось это и Алеше. Он решительно заявил:
— Замечательно. Девчата — еще молодые воины, всего не увидят, а пойду с ними я.
Богатырчук возразил:
— Алеша, тебе не стоит, нарвешься на Троицкого.
— Не нарвусь. Троицкий сейчас ужинает и речи говорит.
А другим даже и понравилось.
— Он, конечно, разведку сделает. А по вокзальной Степан пускай.
Алеша быстро сбросил с себя ремни, шашку, шинель, стащил с Павла его старенький пиджачок, у кого-то с головы шапку, стал похож на мастерового. Револьвер сунул в карман пиджака.
Богатырчук на это переодевание смотрел с сомнением:
— Сапоги у тебя того… модные. И хромаешь все-таки. Троицкий тебя сразу узнает. Семен Максимович, пока Алеша собирался в поход, ничего не сказал, но когда Алеша с девчатами тронулись уже в путь, старик остановил его негромко:
— Алексей!
— Что, отец?
— Не на прогулку идешь, а на дело. В случае не вернешься, кто старшим будет?
— Как это «не вернусь».
— Вот тут уже и я беспорядка не люблю.
— По Красной гвардии старшим остается Павел, а по всему нашему фронту — Богатырчук, как и был.
— Хорошо, иди.
Алеша весело кивнул, обнял девчат за плечи. Двинулись по улице. Им крикнули вдогонку:
— Он с девками и хромает меньше!
До первого перекрестка они дошли спокойно и не встретили ни одного человека. Варя шла тревожно, все вытягивала голову вперед и все старалась показывать пальцем. Маруся была в радужном настроении, ее приводили в восторг и лицо Вари, и ее палец, и протесты Алеши против этого пальца. Алеша не возражал: так получалось даже естественнее. За первым перекрестком, где начинался собственно город, они встретили двух солдат без винтовок. Солдаты прошли молча, а когда прошли, один из них спросил:
— Земляки, дорогу на Масловку не завалили еще?
Алеша ответил:
— Иди смело, дорога хорошая.
Маруся даже взвизгнула от удовольствия. Взвизгнула еще веселее, когда перед ними с угла на угол быстро прошла парочка.
— Ходят люди, ходят! И нам можно!
Не встретили никого до самого Совета. Оставалось три квартала до соборной площади. Нужно было посмотреть, что происходит у здания управы, до которого оставалось несколько домов. Перешли на противоположный тротуар. В здании управы светились два окна. Если здесь и был ужин, то, вероятно, уже кончился. У входа стоял часовой с винтовкой. На ступени под деревянным ажурным козырьком выходили по двое, по трое какие-то господа и направлялись в разные стороны, офицеров между ними не было. В этом месте вообще было какое-то оживление, по тому и другому тротуару бродили даже несколько парочек: очевидно, люди, воспрянувшие духом с приходом Прянского полка. Рядом с домом городской управы открыты были ворота, за ними — темный глубокий двор, и во дворе — голоса.
Алеша прошептал:
— Кажется, в том дворе пулеметы. Погуляем еще на той стороне.
Маруся ответила жарко:
— Погуляем! — и крепче прижалась к его руке.
Здесь уже неловко было обнимать девушек, заметнее стал Алешин крен. Он старался опираться на их руки, но это только ухудшало положение: они были гораздо ниже его ростом. Выходящие с некоторыми промежутками господа заняты были разговором, часовой скучно дремал, заложив руки в карманы и балансируя винтовкой под мышкой. Несколько подальше разведчики перебрались на другую сторону и не спеша прошли мимо ворот.
— Пулемет! — шепнула Маруся.
— И солдаты, — шепнула Варя и хотела показать пальцем. Алеша поймал палец и спрятал в карман своего пиджака. Варя дернула рукой и тихо засмеялась. Алеша поднял глаза, чтобы посмотреть на нее, и увидел перед собой погоны полковника и лицо Троицкого, удивленно и радостно остолбеневшего перед ним. Алеша оттолкнул девушек в стороны и сунул руку в карман. Он дернул руку вверх, но револьвер рукояткой провалился в какую-то дырку в кармане. Алеша дернул сильнее и выхватил наган в тот самый момент, когда Троицкий выстрелил. В одно и тоже мгновение Алеша ощутил ожог на кончике уха и услышал крик Маруси. Она бросилась к полковнику и схватила его за воротник, чуть-чуть Алеша не выстрелил ей в спину. Он опустил револьвер и быстро оглянулся. Из двора и от подъезда к нему бежали солдаты. Алеша поднял наган, но было уже поздно. Кто-то сильно сжал сзади его локти, другой рванул револьвер, потом вывернул, отнял. Алеша успел заметить, как Маруся мимо его колен отлетела на мостовую, успел крикнуть ей: «Уходи!» — после этого он видел перед собой только лицо Троицкого.
— Я промахнулся? — спросил Троицкий, рассматривая Алешу в упор холодными, зеленоватыми глазами.
Алеша снова почувствовал, как горит у него кончик уха, ответил Троицкому с еле заметной улыбкой:
— Да, вы неважно стреляете, господин полковник.
Краем глаза Алеша все-таки посмотрел на мостовую. Как будто Маруси там уже не было. Вокруг них стояло несколько солдат.
— Троицкий спросил:
— Почему вы в таком маскараде?.. Впрочем, пожалуйте, поговорим подробнее здесь.
Он рукой показал на подъезд городской управы. Из двери выскочил щеголеватый прапорщик и удивленно посторонился. Троицкий сказал ему, закладывая револьвер в кобуру:
— Господин прапорщик! Этого большевика нужно куда-нибудь запереть.
Прапорщик широко открыл глаза и беспомощно оглянулся:
— Да… я… сейчас узнаю.
— Узнайте. Мы еще поговорим.
Они вошли в полутемный вестибюль, прошли по широкому коридору. Троицкий предупредительно открыл дверь.
В большом кабинете, сильно заставленном мягкой мебелью, на широком диване сидело три человека в золотых погонах. Троицкий объявил, вытянувшись и двумя пальцами показывая на Алешу:
— Поручик Теплов, большевик!
Тонкий, узкий в плечах полковник, но с головой круглой и с мясистым нездорово-бледным лицом, бритый, поднялся с дивана, пересел в кресло за столом, завертел в руках костяной ножик и только тогда поднял на Алешу уставшие круглые глаза.
— Поручик Теплов? Это… о котором говорили?
Троицкий захлопнул серебряный портсигар и ответил:
— Да. Сын токаря Теплова.
— Местный?
— Да.
