Анатолий Рыбин - Трудная позиция

— Ты не удивляйся, Боря. Это я — Надя.

— Кто, кто? — спросил Крупенин машинально.

— Это я, ты слышишь? — повторила Надя. — Я хочу видеть тебя.

— Меня, видеть?

— Да, да, тебя. Прямо сегодня, сейчас.

— А где?

— На том самом месте за нашим домом. Помнишь?

Крупенин словно проснулся, закричал во весь голос:

— Хорошо, Надюша, жди! Минут через десять приду!

В одно мгновение Крупенин оделся, закрыл свою комнату и хотел уже выйти на улицу, но его снова позвал дневальный:

— Товарищ старший лейтенант, вас опять к телефону.

На этот раз звонил дежурный управления. Он сообщил Крупенину, что его срочно вызывает начальник училища.

Крупенин посмотрел на часы. Было без пяти минут восемь.

В такое время никаких служебных совещаний генерал обычно не проводил, да и сам он старался уходить домой гораздо раньше. «Значит, сейчас у него что-то важное», — решил Крупенин и бегом устремился через проходную к управлению. Он почему-то был уверен, что генерал долго его не задержит и он успеет, вполне успеет на свидание с Надей.

Забелин сидел за своим столом грустный, задумчивый и держал в пальцах дымящуюся папиросу. В ответ на приветствие Крупенина он тихо кивнул головой и так же кивком показал на стул, что стоял слева.

— Печальную весть мы получили, Крупенин, — сказал генерал и торопливо, рывком затушил папиросу. — Погиб Саввушкин.

Крупенину сделалось сперва холодно, потом жарко, будто все его тело осыпало горячими иголками.

— Как погиб, товарищ генерал? — спросил он, ничего не понимая.

— Вот Ремешков сообщает, видите?

Забелин взял со стола бумагу и прочитал:

— «Погиб при исполнении служебных обязанностей двадцать второго апреля». — Вздохнув, прибавил: — Даже нашего письма о согласии на зачисление в училище, наверно, не дождался. Видите, как получилось?

— Да нет, это невозможно, товарищ генерал. Такой парень — и вдруг...

— А вот поезжайте в Усть-Невенку и выясните, — сказал Забелин. — Мне кажется, именно вам нужно ехать и не позже как на рассвете. Машину я дам, командировочное удостоверение сейчас оформим. Только насчет своих занятий распорядитесь. У вас что в понедельник по плану?

— Политинформация, товарищ генерал.

— Поручить кому-нибудь можно?

— Не хотелось бы комкать. Лучше перенести.

— Ладно, переносите. Ничего не поделаешь. И давайте собирайтесь.

— А может, прямо сейчас и поехать? — спросил Крупенин, все еще не веря тому, что услышал.

Забелин возразил:

— Ночью не следует. Спешка все равно ничего не даст. Человека-то нет.

— Это верно, — грустно покачал головой Крупенин. — Теперь не поможешь. Теперь все, товарищ генерал.

Он хотел еще что-то сказать, но не смог: тугой, давящий ком подступил к горлу.

К месту свидания с Надей Крупенин пришел не через десять минут, как обещал, а через час. Он был почти уверен, что девушка уже не ждет его. Обойдя дом, Крупенин остановился и поглядел в степь. Свет от фонарей был чем дальше, тем слабее, словно растворялся в мягкой весенней темноте. Все вокруг: знакомая тропинка, молодая трава, прошлогодние кусты чилиги и маленькие холмики с желтыми песчаными лысинами — выглядело одиноко и скучно. «Ушла, конечно», — решил Крупенин и уже хотел один отправиться в степь, чтобы там наедине с тишиной успокоить хоть немного взбудораженные вконец нервы. Но едва он сделал несколько шагов, как впереди, где было совсем темно, показался еле приметный женский силуэт.

— Надя? — торопливо позвал Крупенин.

Силуэт зашевелился и стал приближаться. Крупенин быстро пошел навстречу.

— Здравствуй, Надя!

В ответ она тихо, почти шепотом, спросила:

— Ты удивился, что я позвонила тебе?

— Нет. Я все время ждал. Я знал, что мы обязательно встретимся. Ты не обиделась, что я опоздал?

— Я не успела подумать, — откровенно призналась Надя. — Я очень волновалась все это время.

Он взял ее за руку бережно и ласково. Ее пальцы слегка вздрагивали.

— Мне очень трудно было звонить тебе, понимаешь, Боря? Я просто не помню, как сняла трубку. Ты, вероятно, не узнал даже моего голоса вначале?

— Что ты! Я узнал тебя сразу, с первого слова.

— А почему ты грустный? Что с тобой?

Вместо ответа он молча увлек ее в степь, где все еще торчали сухие будылья прошлогоднего татарника, но уже всюду, и на буграх, и в низинах, набирали силу молодые травы. И хотя травы были пока слабые, низкорослые, свежий травяной запах настойчиво струился в тихом вечернем воздухе. Вдали в темноте, словно в неспокойном море, то вспыхивали, то угасали два тоненьких пучка света: похоже, чья-то запоздавшая машина выбиралась из-за холмов на большак.

— Хочешь туда? — спросил Крупенин, крепко сжав Надину руку.

— Далеко же очень, — сказала она. — Мы не дойдем.

— Дойдем, — уверил он. — Мы теперь с тобой куда хочешь дойдем. Я люблю тебя, Надюша, очень люблю, — Крупенин обнял ее и поцеловал в губы. Потом они долго смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. И он снова поцеловал ее.

— А звезд-то сколько высыпало, — оказала Надя, поглядев на небо.

Звезд и в самом деле казалось больше, чем всегда, и висели они низко, над самой головой. Крупенин, вздохнув, сказал:

— На небе много разных звезд, но нет звезды его...

— Ну вот и опять загрустил, — сказала Надя. — С чего это, а?

Крупенин молчал, задумавшись.

— Боря, ну что ты? — Она сдернула с него фуражку и весело потрепала за волосы. — Ну не будь таким, слышишь?

— Понимаешь, Надюша, — сказал он тихим, приглушенным голосом, — погиб Саввушкин. Наш Саввушкин.

— Погиб? — удивилась Надя.

— Да. А ты знала его?

— Нет. Но я слышала. Это который в Усть-Невенке?

— Он.

— Как ужасно! Мирное время, и вдруг — погиб. А что же произошло, Боря?

— Не знаю. Ничего еще пока не знаю.

40

Они шли по твердой, каменистой дороге втроем: Крупенин, капитан Ремешков и товарищ Саввушкина по караульной роте рядовой Коробов — единственный свидетель происшествия. Солнце только взошло, и в окрестностях Усть-Невенки по низинам еще держались тощие обрывки ночного тумана. Ремешков тронул Крупенина за локоть и, показывая в сторону от поселка, спросил:

— Вон те бугры, с коричневыми макушками видите?

— Вижу хорошо, — ответил Крупенин.

— Так вот за ними как раз и находится этот объект, где стояли Саввушкин и Коробов, один — с южной стороны, другой — с северной.

— Понятно, — сказал Крупенин. Он теперь уже знал, что Саввушкин охранял какое-то новое экспериментальное горючее, что в люк бака попала молния, и Саввушкин закрыл собою горловину люка, предотвратив катастрофу.

— И все это на ваших глазах, значит? — спросил Крупенин у низкорослого задумчивого Коробова.

— Так точно, на моих, — тяжело вздохнул Коробов. — Оно, конечно, не близко я был, шагов на двести, пожалуй, а то и побольше. Но видел хорошо, как разводящий лаборанта приводил на пост, как тот на баке сидел. Только вот люка открытого потом, когда лаборант ушел, не приметил. Да его и Саввушкин, похоже, не видел, А то бы он разве не потребовал закрыть. Потребовал бы обязательно. Туча ведь надвигалась.

— Да, конечно, — согласился Крупенин. — Ну а как молния ударила, вы тоже заметили?

— Нет, как молния ударила, я не заметил. Тогда я за другой стороной наблюдение вел. Да и удара-то не было. Так, наверное, искра попала. А вот как дым поднялся и шары огненные с искрами, потом как Саввушкин подбежал к баку, очень хорошо видел. Я тогда, чтобы тревогу поднять, два выстрела сделал.

— А почему же Саввушкин люк не закрыл? Разве нельзя было? — продолжал допытываться Крупенин.

— Не мог, наверно, — предположил Коробов. — Огонь ведь не ждал, товарищ старший лейтенант.

— Видите ли, какое дело, — объяснил Ремешков. — Закрыть люк не так-то просто. С механизмом повозиться нужно.

— Значит, оставалось одно?

— Безусловно, — подтвердил Ремешков. — Вы себе представить не можете, что бы тут произошло, если бы, к примеру, Саввушкин растерялся и не затушил пламя...

Солнце поднималось все выше, и лучи его, пронизывая утренний воздух, согревали землю, молодую траву, ласково поблескивали на железных крышах поселка. Крупенин смотрел на все эта и не мог поверить, что не встретит он больше Саввушкина, не увидит его синих глаз и не услышит голоса. Митя Саввушкин стоял перед ним живой, беспокойный, с умным мечтательным взглядом, точно такой, каким Крупенин видел его зимой в караульном помещении.

Ремешков неторопливо свернул с дороги на тропку. Крупенин и Коробов шли за ним следом. Впереди, на кургане, показался обелиск с блестящей металлической звездочкой на верхушке. Перед ним сидела женщина и скорбно смотрела на свежий рыжеватый холмик. Она горестно и беззвучно шевелила губами, словно шептала что-то своему сыну, а смуглые худые руки ее старательно приминали и приминали комковатую могильную землю. Ремешков подвел Крупенина к женщине и сдержанно, чтобы не потревожить тишины, сказал ей: