Евгений Толкачев - Марьина роща
Первого августа 1939 года состоялось торжественное открытие «нашей выставки», как гордо, но без больших оснований называли ее марьинорощинцы. Это гордое заявление обычно сопровождалось подавленным вздохом: хоть и примыкала выставка к Марьиной роще, но не было между ними прямого, близкого сообщения. После аварии в 1935 году была закрыта автобусная линия через Марьину рощу в Останкино; автобусы доходили лишь до Четырнадцатого проезда и делали поворот недалеко от переезда через линию Октябрьской железной дороги. Вот эта неувязка и отравляла патриотам-рощинцам приятную гордость от слов «наша ВСХВ».
Как ни была обширна территория выставки, но в первые недели далеко не всем желающим удалось посетить ее. Правда, иные юные рекордсмены прорывались к кассам и просачивались сквозь воротца, но, по совести сказать, не много удавалось им увидеть в густой толпе при беглом осмотре.
Только во второй половине сентября и в теплом октябре удалось пойти ценителям. Как же не пойти «патриархам» Марьиной рощи Федору Ивановичу Федорченко, Алексею Петровичу Худякову и Виктору Ивановичу Шмелеву, заслуженному учителю школы № 604?
Не раз и не два ходили старожилы на выставку, поэтому, естественно, стали авторитетами во всех вопросах, связанных с нею. А вопросов возникало не мало. И как прежде в чайных и в трактирах обсуждали волнующие темы, так теперь на скамеечках и завалинках только и разговоров, что о «нашей ВСХВ».
…— Довелось мне и в царское время на кое-каких выставках побывать. Ну куда! Разве можно равнять?
— А что, очень плохие были?
— Плохие — это своим чередом, маленькие, на скорую руку стряпаны. Не в том суть. Прежде выставка была что? Ярмарка. Для того и устраивали, чтобы торговлю расширить. Были это выставки товаров, образцов, что ли, и тут же продажа, пожалуйте. Вот в чем и был смысл тогдашней выставки.
— Ну, уж будто одна торговля?
— Напрасно сомневаетесь. Может, и старались прикрыть это дело, да все равно торгашом пахло.
— А как же выставки изобретений?
— Никакой разницы. Кто выставлял? Изобретатель? Редко так бывало, больше заводчик или торгаш… Да разве изобретателю, нищему человеку, поднять производство своей машины? А заводчик поднимет и продаст. Так что опять коммерция получается.
— Постой, Алексей Петрович, мы же толкуем про сельское хозяйство.
— Опять то же самое. Кто на выставке участвовал? Торговец, главным образом предприниматель. Разные семеноводческие фирмы, фабриканты сельскохозяйственных орудий, владельцы табачных и чайных плантаций. Затем крупные помещики, какой-нибудь Фальц-Фейн, или сахарный король Бродский, или там польский магнат, владевший чуть не двумя уездами… Эти хвалились разными образцовыми участками. А мужик об этих выставках даже не знал. Что ему было выставлять? Свою трехполку? Свою нужду непроходимую?
— Это верно…
… — Чем особенно интересна нынешняя выставка? Она как бы подводит итоги того, что сделала Советская власть за десять лет в области сельского хозяйства.
— Позволь, Виктор Иванович, почему же только за десять лет?
— С начала коллективизации. Ведь именно десять лет назад возникли первые колхозы.
— Как время-то идет! Всего десять лет прошло., а сколько сделано…
— Вся жизнь в деревне изменилась. Верно, Виктор Иванович, десять лет назад услышали мы про колхозы.
— И вот теперь видим результаты коллективного труда.
— Результаты, конечно, серьезные… Какое может быть сравнение?
— А главное, друзья мои, то, что, помимо чисто материальных успехов, происходит изменение самого существа нашего крестьянина. Вчерашний мелкий собственник начинает говорить не «я», а «мы», понимает силу коллектива и теперь не сможет быть вне его. Перевоспитываются люди. И какие люди! Забитые царизмом, которых умышленно держали в темноте и нищете. А теперь, смотрите, как они развертываются, как тянутся к знанию. Мне, учителю, это особенно видно.
… — Вот мы просим, Виктор Иванович, разрешить наш спор. Как считать, хорошая скорость — тысяча шестьсот метров за две минуты две и три восьмых секунды?
— Для меня, например, это скорость недостижимая, да и для тебя — мечта, для автомобиля, скажем, небольшая, а для самолета и вовсе не скорость. Как для кого. Все, друзья мои, относительно.
— А для лошади, для лошади?
— По-моему, высокая скорость.
— Ого! Всесоюзный рекорд!
— А к чему этот вопрос, ребята?
— Да как же, Виктор Иванович! Вот мы на выставке видели бегового рысака Удов… Это его скорость…
— Ведь это что ж получается, Виктор Иванович! Почти сорок семь километров в час!
— Отвечу вам, ребята, на все сразу… Во-первых, ты не прав, математик: рысак, тренированный на короткие дистанции, попросту не пробежит в течение часа с такой скоростью. Переводить рекордные цифры на большие сроки неправильно. Во-вторых, верно, Улов рекордист, он улучшил время прежних бегунов на эту дистанцию. А в-третьих, самого главного-то вы и не заметили. Помните рысаков, описанных в литературе: Фру-Фру, Холстомера, Изумруда? Чьи это были рысаки? Богачей, помещиков, титулованных офицеров. А Улов принадлежит колхозу. Вот в чем дело-то! Раньше граф Рибопьер, нефтяной король Акопов да купец Корзинкин владели кровными рысаками, а теперь — колхоз, крестьянская трудовая артель! То же самое и с грузовозами. Ну, кто помнит цифры?
— Я знаю, Виктор Иванович! Коварный поднимает груз четыреста сорок пудов, а Кальян везет стопудовый груз за десять километров в шестьдесят четыре минуты.
— Правильно. И это народные лошади, а не лошади богачей. А коровы? Разве сравнить дореволюционную крестьянскую буренку с нынешними? Вот на выставке есть корова Зина из Сумской области или, например, Орбита из Винницы; они дают в год сколько? Не помните? Зря! Это надо знать!
… — Вот скажу вам, Федор Иванович, для меня, для моей работы выставка — неисчерпаемый кладезь умной и доходчивой пропаганды. В пятом зале главного павильона есть такой прелюбопытный документик. Вот, смотрите-ка, я списал цифры. Это, так сказать, хроника деревни Тюрлема в Чувашии, — глушь, то, что прежде называлось «медвежий угол». Так вот, за 50 лет до революции из уроженцев этой деревни насчитывалось 9 попов, 3 почтовых чиновника и 3 телеграфиста, 1 фельдшер, 1 дорожный мастер и 3 прапорщика. Это, заметьте, за 50 лет! А вот за 20 лет после Октября из этой деревни вышло больше 400 специалистов: 22 учителя, 11 инженеров, 3 агронома, 30 красных командиров, 4 лесничих, 15 механиков, 3 директора предприятий, 50 электромонтеров… Вот вам и глушь! Поразительно!
— Весьма интересно и поучительно, Федор Иванович.
— А мне даже завидно, Виктор Иванович.
— Чему же вы завидуете, друг мой?
— Как же? Медвежий угол, глушь, и у нее оказался свой хроникер, и притом очень толковый. А у нас? Разве наша Марьина роща менее интересна, чем деревня Тюрлема?
— Позвольте, Федор Иванович, я уважаю ваш патриотизм, я сам патриот, но все-таки осмелюсь напомнить, что Марьина роща только часть огромной Москвы и даже, я бы сказал, не очень большая часть…
— Ну и что же? Значит, по-вашему, ни она, ни другие районы и части Москвы недостойны своих историков? А мне-то казалось, что большое складывается из малого…
— Так я же не говорю…
— Нет, именно говорите, Виктор Иванович! Неправильно противопоставлять одно другому. Если бы каждый район, даже каждая улица, предприятие и дом имели своего хроникера, история Москвы, история развития общества только обогатились бы. И жаль, что этого нет. Может быть, потомки будут предусмотрительнее нас. Но им будет трудно восстановить любопытные детали прошлого.
— А почему бы вам не заняться этим делом, Федор Иванович?
— Способность надо иметь, Виктор Иванович, призвание. На одном желании далеко не ускачешь. Не умею писать: начну об одном, а уеду в сторону. Или сказать хочешь, а выразить не можешь, слов, что ли, не хватает… Нет, какой я писатель!
… — Постой, Алексей Петрович, наш народ всегда был способный. Так? И при царе были способные люди. Возьми того же Мичурина…
— Разве я говорю, что не было? Только ходу им не давали, не поддерживали, ты же сам знаешь. Верно, не первый год работают новаторы в сельском хозяйстве. Но с каким трудом и препятствиями работал Мичурин и какой помощью и вниманием окружены его ученики, — вот что я хочу сказать. Например, в Шадринcком районе, в колхозе «Заветы Ильича» работает заведующий лабораторией Мальцев. Все поля его колхоза стали опытными… Как это там сказано? Вот: «Его творческие замыслы превратили колхоз „Заветы Ильича“ в одно из интереснейших научных учреждений страны».
— Огромное дело творится, Алексей Петрович.
— Огромное, друзья. Я вот на старости цифры записываю из года в год. Интересно получается, очень даже интересно…
