Анатолий Емельянов - Разлив Цивиля
— Ты не беспокойся: за мной не пропадет. Кто Прыгунову удружит, в накладе не останется. Ты мне, я — тебе. Говоришь, всяких забот много, так их ведь всегда, пока человек жив, у каждого вдосталь. Отдыхать будем уж на том свете… А вместо того чтобы ругаться, ты лучше на-ка, вот, прочитай эту бумагу.
Трофим Матвеевич подал коменданту записку директора леспромхоза, тот внимательно, дважды прочел ее, вынул из кармана блокнот и вложил в него.
— Если начальство велит — мне что? — заговорил он уже другим тоном. — Займусь с тобой, другие, кто еще не переселился, пусть подождут… Эй, Борис, — крикнул комендант во двор сыну, с увлечением копавшемуся в велосипеде. — Побудь дома, никуда не убегай, я вот тут товарищу поселок покажу.
Трофим Матвеевич осматривал дома снаружи и изнутри, осматривал с придирчивой тщательностью. Специально привезенным с собой шилом он нет-нет да и покалывал бревна: не гнилые ли?
Дома были в большинстве однотипными, двух или четырехквартирными. И Трофим Матвеевич осмотрел их все, кроме тех разве, из которых жильцы еще не успели выехать.
Особенно порадовали Трофима Матвеевича здания общежитий. Сявалкасинская молодежь давно уже всю плешь ему проела: строй да строй новый клуб. А стоит купить два общежития, и из них не только клуб — соборную церковь можно построить.
На дверях приглянувшихся ему зданий Трофим Матвеевич, тоже предусмотрительно прихваченным еще из дому мелом, крупно написал: «Колхоз «Сявал».
— Зачем зря мараешь? — заметил ему комендант. — Если директор обещал — вам и продадут.
— Так-то оно так, — согласился Трофим Матвеевич, — а только когда напишешь, то дом уже вроде бы купленный и на душе спокойнее.
Всего он выбрал двадцать один (счастливое число: очко!) дом и подробно пометил в записной книжке их размеры и состояние. Даже чем крыты и то записал.
И только после этого они пошли с комендантом в столовую обедать. Коньяка в столовой не нашлось, взяли бутылку водки. Но и после угощения хмурый комендант не очень-то подобрел. Трофим Матвеевич, подливая в его стакан, говорил:
— Это так — затравка. Подожди, мы с тобой еще не так угостимся… Дома пока еще не будем перевозить. Хорошо? И для присмотра из колхоза надо бы прислать караульщика. Но я не буду присылать. Надеюсь на тебя. Напишем с тобой договор и за охрану заплатим тебе… сто рублей…
Комендант криво усмехнулся.
— Мало? Ладно, сто пятьдесят.
— Согласимся, — словно бы скрепляя договор, комендант пожал Трофиму Матвеевичу руку. — Я про другое хочу сказать… Шесть лет вкладывал себя всего в этот поселок. Небось думаешь, что если в лесу, то и легко доставать материалы? Ошибаешься. Другой раз и на всякие хитрости приходилось идти. А узнай начальство — ведь и за мягкое место могли бы взять, да еще как. А теперь вот сам же с трудом нажитое разбазариваю. Думаешь, легко?..
Все же выпитая бутылка сделала свое дело: комендант мало-помалу расчувствовался.
— Прощайся, Герман Филимоныч, с поселком и находи новое место… Четырнадцать лет комендантом. Это — второе место… Лес не хлеб, не каждый год поспевает. А жнем круглый год. Да как жнем-то! Какая техника!
— Что верно, то верно, — подлаживаясь под минорный тон коменданта, сказал Трофим Матвеевич. — Нелегко видеть, как приходит в запустение то, что своими руками создавал.
— Еще как нелегко-то! Как кого провожаешь — хочется плакать…
— Ну, а договор-то как, нынче же напишем? — пора уже было поворачивать разговор и на дело.
— Гляди. Хочешь, хоть сейчас пиши.
— Добро… А скажи, поселок в Уштуре тоже в твоем ведении?
— В моем.
— Может, съездим и туда?
— На ночь-то глядя? Да и на чем?
— Коня найдем. А верхами долго ли?
— Да ведь мой рабочий день и так давно кончился, — комендант отвернул рукав и посмотрел на часы.
— Понятное дело, за это и доплачу. Да и с собой поесть-попить кое-что возьмем…
В Уштуре Трофим Матвеевич отобрал еще три общежития и отличную конюшню. Не конюшня — царский дворец: еще совсем свежие дубовые столбы, стены из крупных бревен, крепкие полы и потолки, тесовая крыша. Да это же готовый свинарник, и какой свинарник!..
В Уштуре, в одном из опустевших общежитий, они и заночевали.
А наутро Трофим Матвеевич уже был в конторе леспромхоза. Попросил бухгалтера подсчитать стоимость облюбованных им зданий, еще раз поблагодарил директора и довольный, радостный поехал домой.
3
Павел, конечно, не забыл злых слов председателя, которые тот кинул ему в лицо перед бригадирами. От самого-то председателя он это и раньше слышал, а вот не думают ли теперь и бригадиры, что Павел «в детские игрушки играет»? Как там ни что, а его мощный трактор и в самом деле прямого участия в севе не принимает. Придется, пожалуй, машину с Вил Зэра снимать и вместо плуга прицеплять к ней сеялки…
И когда он раздумывал об этом, его вдруг осенила счастливая мысль: не попросить ли помощи у секретаря райкома, не пришлет ли район один или два трактора, взяв их на время сева у промышленных предприятий?
Ругая себя, что раньше не догадался это сделать, Павел пошел в правление и хоть и не сразу, но дозвонился до секретаря райкома.
— Два трактора постараемся прислать, — ответил Василий Иванович. — И то завод, конечно, упираться будет, но уговорим… Только вот что имей в виду: тракторы-то придут сами по себе, ни борон, ни культиваторов на прицепе у них не будет.
— Для одного сцепку борон найдем, — сказал Павел, — а для другого…
— Вот что. Вчера в торгмаш прибыли культиваторы. Приезжай и получи… А как плуг?.. Паши, паши. Ну, и с севом тоже не затягивайте. Получили прогноз за май. Если подтвердится, то ничего веселого: обещают полную засуху…
Хорошо, что они отвоевали лошадей, на них сейчас вовсю боронуют и, значит, вовремя закроют влагу. Надо еще обязательно пустить за сеялками катки. Тогда весенней влаги, может быть, и хватит до всходов. Л вот хватит ли катков для всех сеялок?
Из правления Павел зашел в кузницу и сказал Петру, чтобы он готовил сцепку борон для трактора, который обещал Василий Иванович, а заодно и собрал со всех бригад катки.
Из кузницы Павел отправился в поля. У Светлого оврага агрегаты Гриши и Элекси сеяли горох, и еще вчера вечером Павел установил им норму высева и сказал, чтобы вместе с семенами вносился в рядки и суперфосфат. Но сказать-то сказал, а вот как это получается на деле — неизвестно. Порошковый суперфосфат часто забивает семяпроводы, а видеть этого не увидишь. Увидишь огрехи, лишь когда появятся всходы. Но тогда уже будет — правильно говорил Трофим Матвеевич — поздно.
Еще издали он заметил, что сеет только желтый трактор Элекси, а зеленый Гришкин почему-то стоит.
— Неужто уже успел поломаться? — вслух проговорил Павел. — Начинается…
Он подошел к агрегату. Гришка ничего не делает, стоит не у трактора, а около мешков.
— Что случилось?
— А вот иди погляди. Этим мусором сеять не стану. Тут больше куколя и овса, чем гороха. Вместо семенного, сукин сын, прислал фуражный…
— Ты про кого? — не понял Павел.
— Известно про кого — про кладовщика Хабуса.
— Где бригадир?
— Бригадир ушел в село, вы с ним, должно быть, где-то по дороге разминулись… У свояка вон настоящие, чистые. А у меня час уже пропал, и еще сколько прожду — неизвестно. И это в такой день, в такое золотое время!
Слава богу, ждать пришлось недолго. На околице села показалась машина и понеслась прямо к стоявшему агрегату.
Едва машина успела остановиться, из кабины выпрыгнул Федор Васильевич и, заправляя пустой рукав гимнастерки под ремень, закричал сидевшим в кузове возчикам:
— Ну, что там, заснули, что ли? Не видите, трактор стоит? Слезайте! Мигом!
И, не дожидаясь, пока возчики спрыгнут на землю, открыл борт, взвалил на спину мешок и понес его к сеялке. Павлу еще ни разу не приходилось видеть таким деятельным, таким быстрым бывшего заведующего свинофермой. Не узнать мужика! Куда девались его вялость и полное ко всему безразличие.
Павел тоже взялся за мешок. Не прошло и пяти минут, как машина была разгружена и агрегат тронулся.
— Сволочь! Распустил его Трофим Матвеевич, вот он и… — только теперь заговорил Федор Васильевич, свертывая цигарку.
— Ну, теперь он долго будет свою обмишулку помнить, — сказал шофер. — Завтра и на работу-то вряд ли выйдет.
— Пусть попробует не выйти, я еще добавлю…
Оказывается, как узнал Павел из рассказа Федора Васильевича и шофера, вместо того, чтобы отправить семенной горох в поле, в дымину пьяный Петр Хабус отправил его на мельницу для помола на фураж, а фуражный — в поле. Вспыливший Федор Васильевич, ни слова не говоря, так двинул родного брата в ухо, что тот полетел с ног и даже чуть ли не сознание на какое-то время потерял.
