Анатолий Димаров - Его семья
В классе уже было полно людей. Родители, устроившись за маленькими, тесными для них партами, сидели боком, выставив наружу ноги.
Вера Ивановна стояла у своего столика, разговаривая с высоким худым мужчиной в больших, в черной оправе, очках. Она сразу же заметила Якова, приветливо закивала ему головой, поманила рукой к себе.
— Пришли-таки, — сказала она, подавая ему руку. — А к нам до сих пор не заглянули! Забываете старых друзей…
— Все некогда, Вера Ивановна, — оправдывался он. — Вот в воскресенье непременно приду.
— Смотрите же, приходите… А сейчас, пока не собрались все родители, познакомьтесь с тетрадями своей дочки.
Вера Ивановна повернулась лицом к классу, ища кого-то глазами, и Яков, посмотрев в том же направлении, встретился глазами с Ниной. Она сидела за третьей партой в среднем ряду. Нина сразу же отвернулась, насупившись, и стала очень похожа на старшую дочку, когда та сердилась.
Яков прошел к этой парте, сел, еле пролезая в узенькое пространство между спинкой и крышкой.
— Вот Олины, — услышал он Нинин голос и увидел ее руку, пододвигавшую ему тоненькие тетради.
— Спасибо, — ответил Яков, беря тетради так, чтобы не коснуться Нининой руки.
Он положил их перед собою, Ольга Горбатюк, первый класс «а», — прочел на обложке написанное рукой Веры Ивановны. «Ольга! — усмехнулся Яков. — Ольга… Так вот и не оглянешься, как она станет взрослой… Ну, что же вы тут написали, Ольга Яковлевна?»
Яков раскрыл тетрадь и увидел простенькие примеры, решенные дочкой. Три плюс один равно четырем… Сколько сидела она, складывая эти три и один! Сколько раз морщила лобик, пока вывела эти цифры!
Ему очень захотелось увидеть дочку, посидеть рядом с ней, когда она выполняет домашние задания, посмотреть на милое, озабоченное личико, на покрытый первыми морщинками лобик, за которым напряженно работает мысль, решая сложную задачу про три и один… И все же она вывела — четыре, а он, ее взрослый отец, не может ни сложить, ни вычесть, даже знак равенства написать у него не хватает силы.
К какой учительнице обратиться, чтобы она сказала ему, что делать с этими тремя и одним?..
Рядом с ним Нина, а он не решается взглянуть на нее. Встретился взглядом, как с незнакомым человеком, и сразу же отвел глаза. Нет, неправда! Возможно, незнакомым человеком он бы заинтересовался, стал бы рассматривать его лицо, а тут сумел взглянуть так, что увидел только Нинины глаза.
«Что она сейчас обо мне думает?» — не дает ему покоя неожиданная мысль, хоть он и старается убедить себя, что это ему совершенно безразлично. Но сидеть рядом, пусть даже отвернувшись, и вздрагивать при каждом ее движении, убеждая себя, что ты абсолютно равнодушен к ней, — приятное ли это состояние?
И Яков с облегчением вздыхает, когда Вера Ивановна, повернувшись к классу, говорит:
— Пожалуй, начнем!
По классу пронесся шорох, послышалось скрипение парт: родители умащивались поудобнее.
— Товарищи!..
Лицо Веры Ивановны стало торжественно-строгим — так, вероятно, обращалась она в начале урока к своим ученикам: «Дети!», и Яков сердито оглянулся на какого-то лысого мужчину, под которым как раз в эту минуту заскрипела парта.
— Скоро закончится первая четверть учебного года. Я хочу коротенько рассказать вам, что мы успели сделать за эти два месяца…
Вера Ивановна рассказала, как учится класс, сколько отличных, хороших, удовлетворительных и плохих оценок получили дети и что делает она для того, чтобы привить им любовь к книге, приучить их быть внимательными на уроках.
От неудобного положения начала ныть спина, затекла нога, но Яков терпеливо сидел, стараясь не пропустить ни слова, и от души удивлялся, как можно держать в руках три десятка непоседливых, подвижных мальчиков и девочек — учеников первого класса. Впервые за все годы их знакомства он подумал о Вере Ивановне не только как о милой, симпатичной женщине, своей близкой приятельнице, но и как о человеке, делающем чрезвычайно важное дело и заслуживающем большого уважения.
— А теперь разрешите мне дать краткую характеристику каждому ученику в отдельности…
Родители снова зашевелились и заскрипели партами, а Яков продолжал сидеть неподвижно, не решаясь взглянуть на жену. Подавляя в себе желание повернуться к Нине, он с преувеличенным вниманием слушает Веру Ивановну.
Учительница называет неизвестную ему фамилию, сдержанно хвалит какую-то девочку, и Яков с завистью посматривает на ее мать, которую можно сразу же узнать по радостным глазам, по раскрасневшемуся, счастливому лицу.
— Оля Горбатюк, — неожиданно говорит Вера Ивановна, глядя прямо на Якова.
Он внутренне вздрагивает, словно сам является сейчас учеником и Вера Ивановна неожиданно вызывает его к доске.
— Учится только на отлично, — продолжает Вера Ивановна, — дисциплинированна, очень аккуратна… Но она очень впечатлительная, нервная девочка. Отцу и матери необходимо позаботиться о том, чтобы создать для ребенка самые благоприятные условия…
Неприятно пораженный, Горбатюк сердито хмурится. «При чем здесь я? Ведь Нина забрала у меня обеих дочек, лишила меня даже права посещать их!..» Он снова хочет посмотреть на Нину, но уже другими, холодными глазами — дать ей понять, что в их отношениях ничто не изменилось и не может измениться. И с равнодушным, даже немного скучающим видом Яков поворачивается к ней.
Но она не смотрит на него. Склонившись к женщине, сидящей на передней парте, Нина что-то тихо говорит ей, и Яков видит лишь часть щеки и небольшое розовое ухо, прикрытое золотистыми завитками волос. Заслонившись рукой, чтобы она не застала его врасплох, он внимательно, как на незнакомого, но интересного для него человека, смотрит на Нину.
«Она поправилась и даже помолодела», — отмечает про себя Яков. Но не эта перемена в Нине беспокоит его. В жестах, в словах ее он не смог не уловить чего-то нового, доселе незнакомого. Нина стала значительно спокойнее; это спокойствие можно было прочесть и в ее глазах. В них уже не только не сверкали злые, бешеные огоньки, но исчезло и недавнее жалкое, просящее выражение. Таким жалким, умоляющим взглядом смотрела она на него во время последнего их разговора перед его отъездом в командировку, такие же глаза он видел несколько часов тому назад, у той женщины, Татьяны Павловны, когда она просила его не писать о муже.
А родительское собрание продолжалось. Вера Ивановна уже покончила с характеристиками своих первоклассников и сейчас отчитывала полную, богато, но безвкусно одетую даму, сидевшую направо от Горбатюка, за то, что она неправильно воспитывает свою девочку. Дама обиженно встряхивала кудряшками, пожимала толстыми плечами и каждый раз перебивала учительницу, вызывая осуждающие взгляды других родителей.
— Вы напрасно придираетесь ко мне! — тоном избалованного ребенка говорила она. — Моя Риточка такая слабенькая…
— Вы ее слишком балуете, — возразила ей Вера Ивановна. — Наряжаете, как куклу, — бантики да кружевца, а заставить ребенка уши вымыть — до этого у вас руки не доходят.
— Не могу же я разорваться! — побагровела дама. — У меня еще и муж есть!
— А как же успевают те, у кого пять человек детей? — нисколько не повышая голоса, спросила Вера Ивановна. — Да еще сами работают наравне с мужьями… Хоть дети у них одеты, возможно, беднее, чем ваша Риточка, зато — аккуратно, чисто, ничего лишнего…
Дама сердито молчала.
— В заключение у меня еще одна просьба к вам, — обратилась к родителям Вера Ивановна. — Вы должны показывать своим детям, что вас интересуют не только оценки, которые они приносят из школы, а и все, чем они здесь живут. Поинтересуйтесь, о чем рассказывала учительница на уроках, что они делали на переменах, в какие игры играли, кто из детей нравится вашей дочери или сыну, а кто нет, — и почему, какие друзья у ваших детей. Приучайте ребенка к тому, чтобы у него не было от вас секретов, чтобы он видел в вас не только отца или мать, но и старшего, умного товарища, который может и посочувствовать, и посоветовать, а когда нужно — и сказать, что так не следует делать.
Вера Ивановна умолкла, и тогда сразу заговорили родители, перебивая друг друга. Крикливо одетая дама, вцепившись в высокого, в очках, мужчину, что-то говорила ему — видимо жаловалась, а он неохотно отвечал ей и смотрел поверх ее головы скучающим взглядом.
Горбатюк все еще сидел, нахмурясь, чувствуя себя чужим среди этих людей, которые казались ему счастливыми уже тем, что их дети — с ними.
«Зачем я пришел сюда? — думал он. — Как я могу расспрашивать дочку об ее школьной жизни, когда не вижу ее?.. И для чего позвала меня Вера Ивановна? Неужели она не понимает, что я здесь лишний, что мне неловко и тяжело сейчас? А может быть, ее попросила Нина? Может быть, это ее очередная попытка наладить наши отношения?»
