Будут расставания - Юрий Петрович Абраменко
— Верно! — засмеялся Илья. — Заботишься о популярности?
— А как ты думал? Я ничем не прославлен. Даже рацпредложением. — На маршах железной лестницы раздались гулкие шаги. Митя бросил ключ и встал. — Что ты скажешь журналистке?
— Как всегда, о своем рацпредложении… Идея, мол, не нова, но в системе облэнерго мы первые. Автоматика на углеподаче. Тележки поумнеют. Станут бегать самостоятельно: над порожними бункерами останавливаться, а засыпанные углем — пробегать.
— Идут, — тихо сказал Митя, кивнув толовой в конец коридора.
— Собери инструмент, Митя. Теперь какая работа, да и обед скоро.
Рядом с высоким, тощим, словно помятым Вахрушевым она была легкая и светлая. Светлые волосы, глаза. Начальник цеха жестикулировал длинными руками. Аля улыбалась, отвечая Вахрушеву, но смотрела уже на Митю и Илью.
ТУЧИ ПРИПЛЫВАЮТ
Они встретились в кино.
— Потрясло? — спросил Митя.
— Картина с хорошей начинкой, — ответил Артур. — Особенно когда она тонет, а он…
— Он тоже тонет. Вообще, картина душу разворотила. Давай выпьем.
Артур пожал плечами.
— Можно, но зачем?
Над головой плыли тучи, низкие и сердитые, задевали за башню главного корпуса и заводские трубы. На улице было серо и пахло снегом.
— Название какое! — говорил Артур. — «Майский буран»!
— Не стоило им всем лезть на лед, — сказал Митя, прикуривая. — Весна. Понимали, что дело швах!
— Это не главное. Главное — замысел. А он выражен точно. Выпукло! — Артур посмотрел перед собой, и подбородок его надменно задрался. — Я в любовь не верю. Никакой любви нет! Но человек должен жить по большому счету. Во всем! Раз и навсегда. Если б он смалодушничал и не полез на лед? Всю жизнь считал бы себя подлецом! Вот ключ. А вместо весеннего льда можно придумать лесной пожар. Вместо любви к женщине — гражданский долг. Так ведь?
— Погода сегодня пакостная. Давай выпьем, жуть дело.
Они зашли в магазин. Митя попросил продавщицу завернуть бутылку.
— Что же мы так понесем ее по городу? А если навстречу учителя вот этого мальчика?
Пока продавщица завертывала бутылку портвейна, к Дмитрию подошли двое и стали рядом, загораживая от Артура.
Один, приземистый и сутулый, положил на плечо Мити цепкую ладонь.
— Здорово! Го-го-го. Помнишь, «троили» с тобой…
Другой, с тусклым вытянутым лицом, поджатыми губами, чуть слышно кашлянул.
— Вот встреча! И опять с водочкой.
— Возьмешь в компанию? Го-го-го! — открывая большой рот, смеялся сутулый.
— Нет уж, надо найти место поудобней. Пойдем в столовую. Поговорим за шницелями, — предложил второй.
— О чем говорить-то! — Митя спрятал бутылку в карман пальто. — Да я не один, с товарищем.
Они обернулись оба враз и посмотрели на Артура.
— Георгий Иванович Травкин! — представился узколицый, пытаясь улыбнуться бледными губами. — Работник ЖКО… А это — Вечерни Гена, тоже из ЖКО.
— Ага! — радостно подтвердил сутулый Гена. — Я теперь с Георгием Иванычем работаю. Под его подчинением. Кирпичный бросил, в ЖКО — другое дело. Георгий Иваныч — душа человек: с рабочим поговорит и выпьет.
— Гена, я этого не люблю…
— Вот что, долго думать не будем, — сказал Митя, — выпьем за знакомство и разойдемся с миром.
— Можно было и в столовую, но если молодые люди так решительны… Гена! Принеси стаканы с томатным соком и пирожки.
Они встали за высокий столик и, выпив томатный сок, разлили вино.
Глядя в стакан, узколицый Травкин сказал тост. Слова были едва слышны — он почти не открывал рта. И прислушиваясь, все склонили головы.
— Хорошие люди встречаются в мире, как атомные частицы, — неожиданно и весьма редко. И надо ценить друг друга, помогать. А хорошая выпивка всегда сближала хороших людей. Выпьем за то и другое.
Вытирая губы бумажной салфеткой, Митя вспомнил вдруг Филичкина. «Уж этот не его ли родственник. Говорят одинаково?»
— Георгий Иванович, у вас нет родственника по фамилии Филичкин?
— А что?
— Вообще, жуть дело.
— Не слыхал пока. А что?
— Ничего! Спешим мы с Артуром. Счастливо оставаться.
— Что так уходите? Го-го-го! Сейчас еще бутылочку возьмем.
— Гена, если люди спешат… А Филичкина не встречал — редкое фамилие.
— Желаю успехов на коммунальном фронте! — Митя поднял руку. — Всего вам, хорошие люди…
— Хорошие люди! — сказал он Артуру, когда вышли из магазина. — Мыши, грызуны. И до чего же они с Филичкиным схожи. Как братья.
— Филичкин — это кто? — Артур смотрел перед собой, и глаза у него были сосредоточенными и решительными.
Завернули в сквер. Открытая настежь калитка чуть скрипела от холодного ветра. Посыпанные песком аллеи были подметены. Ступени беседки устланы толстым влажным слоем коричневых листьев. Перила беседки темнели от мороси. Шел дождь, и редкие снежинки мелькали в воздухе.
— Вот, такие-то дела, — сказал Артур, устраиваясь на узком сидении.
— Какие, букварь?
— Букварь-букварь! А ты знаешь, как надо теперь жить, чтобы интересно было. И все успеть, хотя бы необходимое, увидеть и сделать на свете? Молчишь! А я знаю! Каждый неленивый человек уже в наши дни должен стать ученым и инженером, должен понимать то, что люди называют искусством! Вот Илья. Он живет по большому счету.
— А ты, Артурчик?
Ветер задувал сильнее, и снежинки уже хороводили — мелькали на фоне черных стволов и веток.
— Я? — переспросил Артур. — Ну что я! Стараюсь, конечно. Спорт. Кружок высшей математики. Английский. — И засмеялся, решительность в глазах потухла. — Это — капля в море. Надо больше, гораздо больше.
Митя не ответил. Он и сам понимал, что человек не может останавливаться. Остановится — отстанет. Попадет в болото — в такое неинтересное место… Но ему лень учиться, читать, лень и только. Он с веселенькой насмешкой смотрел на Артура. Липкий снег падал на перила беседки.
— Суета, — сказал Митя. — Падает — тает. Падает — тает. Может, еще выпьем?
— Да нет, — ответил Артур.
— Да или нет, жуть дело?
— Нет!
— Ну и не надо! Мне в ночную смену, — Митя поднял воротник. — Выспаться и на работу, а потом опять выспаться. Все ясно.
— Если человек ничего не видит перед собой — ему все ясно.
Митя рассердился и через плечо глянул на Артура.
— Видишь, так расскажи.
Снег падал все гуще, дорожки и кучи листьев стали серыми.
— Ты слыхал, Митя, что в Италии искусственным путем создали человеческий эмбрион? А космос? Митя, ты просто слепой, — Артур говорил о кибернетике и истории. Он все это знал и говорил легко, быстро, точно торопился выложить. Голос его был мальчишески звонким.
Митя и раньше в общем-то чувствовал, что люди живут, конечно, не хлебом единым. Но жизнь эта проходила стороной, словно
