Река непутевая - Адольф Николаевич Шушарин
Степанов на горы прижмурился, когда вышли.
— Благодать! — вздохнул. — Тропкой пойдем? Или дорогой?
— Дорогой.
Пошли к переходу. Из «Зеленого шума» говорок доносился, павильон-то не видно еще, а шумок идет. Я на берег вышел и едва на своих не наступил: Самурай, Квитко и дядя Саша… Сапоги в воду спустили, сидят на камешках… Перед каждым по стакану стоит и беляшей груда лежит на бугорочке, прошлогодних по виду. Неужто у Клецки закуска появилась?
— О-о! — Самурай радостно стонет. — Легки на помине!
— Мне нельзя! — смеется Степанов. — Субординация нарушается, ежели с подчиненными пьешь.
— Точно! — подтверждаю я. — Нельзя ему… А мне можно. Дай-ка, Леша, я из твоего стаканчика отхлебну.
Выпил я из Лешкиного стакана глотка два и водичкой запил… Голубая водичка в ручье — зубы ноют. Степанов наблюдал за мной с интересом.
— Больше не могу, — пожалел я. — В гости иду.
— А вы, Константин Сергеевич? — дядя Саша кудахчет. — Тоже идете?
— Нет, — повторяет Костя, — мне нельзя.
— Осподи! — сокрушается дядя Саша. — Да так-то ить и помереть недолго. От сухости-то, бают, силикоз раз в пять скоряя заводится…
Озадачил он Степанова.
— Разве? — тот говорит. — Тогда давай, пожалуй…
Он стакан у дяди Саши принял и только раз глотнул, а в стакане и на палец не осталось. Костя с презрением на остатки посмотрел, допил и стакан в ручье выполоскал.
— Полегче вроде стало, — сказал он задумчиво. — Может, теперь пронесет, дядя Саша, с силикозом-то?
— Обязательно! Обязательно! — дядя Саша заверяет. — Первейшее средство. Пенициллин!
Дипломаты — сказать нечего!
— Подсох лес-то? — неожиданно спросил Костя.
— Подсыхает вроде, — дядя Саша прищурился хитренько. — Дак опять же — лебедки нету…
Посмеялись дружно.
— Где ты этого динозавра Копыркина откопал? — спросил я, когда мы ребят оставили и двинулись через ручей. — А, Костя?
— Для сотворения мира, Коля, — ответил он торжественно, — нужны люди самые разные. Ты тоже ведь не сразу в шахте родился?
Баптист, ей богу! И голос подходящий.
— Правильно, не сразу. Но и в техруки я к тебе не нанимаюсь…
— Тоже верно, Коля, — соглашается он. — Все правильно!
Чистый баптист!
Три часа дня было. И тепло очень. Веселое время — весна. У общежития мы задержались немного.
— В семь жду! — сказал Степанов.
— Куда пойдем-то?
— Узнаешь! — пообещал он.
2.
Я пришел в свою комнатушку и сбросил сапоги у порога. Гнусное дело — резиновые сапоги. Ноги всегда влажные. Верный ревматизм через десять лет. И остальное барахло я с себя стянул, в сушилку унес. Есть у нас такая комната, где хранится рабочая одежда.
— Ты чего голяком ходишь? — строго спросила тетя Лиза, хотя я в трусах был.
Главный человек у нас в общежитии тетя Лиза, всем — родня, и ей все родня.
— Тетя Лиза, — я ей ответил, — ты рубаху мне выстирала?
— Когда уж я отмаюсь, — ворчит и ковбойку мне бросает. — Поешь, может?
Она нажарила картошки. Но после смены никогда есть не хочется. Я ей сказал, что позже в столовую схожу.
— Слышь-ка, — она из кухни кричит. — Гришка в город поехал, я ему денег на пятьдесят рубах дала. Привезет, как думаешь?
— Все может быть, тетя Лиза, — успокаиваю ее, потому что и верно, должно быть, надоело ей с нашими ремками возиться.
Все ребята из общежития отдают ей лишние деньги. В сберкассу ведь ходить надо, а тут — своя сберкасса, на кухне: на перерыв не закроется, и деньги всегда есть. Правда, и неудобства кое-какие имеются. Если она засечет, к примеру, что загулял мальчик вглухую, шиш он у нее получит! Разве что пятерку на похмелье?
Хватись — десять сотен, если не больше, у тети Лизы «на данный конкретный момент».
В комнату я вернулся с рубахой. Ничего у меня комнатка, стоящее логово. Койка, стол, стул и винтовка мелкокалиберная в углу.
Славная у меня комнатешка! А я, значит, в гости налаживаюсь. Но во что же одеться прикажете, товарищ Степанов? Фрак или смокинг?
Тетя Лиза купила мне по великому блату с месяц назад два польских костюма. Красивые костюмчики, в городе бы их носить! Каждый — по сто двадцать. Любит меня старушка, не знаю за что. Одному из всего общежития купила костюмы. Правда, их всего шесть штук привозили, но факт налицо.
Один, светло-кофейный, я завсегда ношу. Штаны в сапоги заправляю, а поверху пиджака капроновую куртку натягиваю. Поскольку костюмы модные, а пиджаки, стало быть, длинные, то полы их сантиметров на двадцать из-под куртки торчат, высовываются.
— Н-да…
Второй висит пока. Теперь его очередь получается, раз гости… Тем более, что и куртку можно не надевать, тепло стало, и ботинки у меня есть узконосые. Старые, конечно, в техникуме еще носил, но почистить ежели, сойдут.
— Тетя Лиза! — закричал я. — Носков у тебя нету чьих-нибудь, а?
Молчит тетя Лиза. Я в коридор выглянул и увидел, что она по коридору топает к моей комнате. Переваливается с ноги на ногу, как утка, носки тащит.
— Женить бы тебя! — говорит мечтательно. — Парень ты справный.
Вот как! Произвел, значит, я на нее впечатление в новом-то костюме… А носки она принесла очень даже подходящие.
— А что? Мысль хорошая, — я согласился. — Возьму вот и женюсь…
— Разладилось с врачихой-то? — спрашивает она. — Что это рука-то у тебя?
— Ноготь ушиб, тетя Лиза.
— А к лучшему, Коля, — она вдруг объявляет.
— Ты о чем это? Про ноготь, что ли?
— Нерусская — опять же сказать. Нет, не пара она тебе, — бубнит тетя Лиза.
Ах ты, шовинистка старая! Еле дошло до меня.
А может, и верно: «Хороша Маша, да не наша?..»
— Я тебе сама невесту найду, не тужи! — успокаивает она меня.
Найдешь, конечно, тетя Лиза… Только вот пальчики, видишь, болят у меня… В душе еще намочил их. Перевязать бы, а чем? В больницу придется идти. Заражение крови может случиться или столбняк, а? Очень же опасное ранение.
— До свидания, тетя Лиза.
— Иди пока, — разрешила она. — Деньги-то есть?
— Есть.
— Ну, иди…
3.
Больница у нас — единственное стоящее здание. Окна — от крыши до фундамента — сплошное стекло. Я через служебный ход шмыганул по пустому коридору к кабинету Кутузова.
Кутузов — хирург. Мы с ним давнишние приятели. Раньше он в Чите работал, чуть ли не главным хирургом области, а потом к нам перебрался, в горы. Легкие у него никудышные. Сначала на фронте попало, а потом туберкулез начался, и никакие антибиотики не помогают.
Сейчас он так лечится: пьет ежедневно по кружке меда. Лучше, дескать. А где там лучше, когда худющий, как скелет, и губы спеклись, малиновые. Но держится доктор, не унывает. А хирург он первостатейный и «бзики» у нас ним сходные — несуразицы в газетах вылавливаем.
Он газету
