По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин

Круто повернувшись, он вышел.

День был на исходе. Иван вернулся в мастерскую. Рабочие, столпившись у крана, мыли руки.

— Ну как, — спросил кто-то, — рекорд, говорят, поставил?

— Работа дураков любит! — хохотнул Петухов. — Оклад у него маленький, теперь будет жать, пока не повысят. Коммунист, видать. Знаем таких. — Он подставил лицо под кран и, шумно ловя воду ртом и фыркая, начал умываться.

Свободного места у раковины не было, и Иван стоял в сторонке, ожидая, когда кто-нибудь уйдет.

— Ну ты, гусь, растопырился, — Ремизов оттолкнул Петухова и позвал Ивана: — Иди, мойся.

Иван подошел к умывальнику и начал намыливать руки. Он работал без рукавиц, и на ладонях от горячего железа остались черные прижоги. Пришлось скоблить их ногтями, но затвердевшая кожа не поддавалась.

— Может, ты нас подбросишь? — спросил Ремизов у Петухова и, не дожидаясь ответа, шепнул Ивану: — У него своя машина.

— А я люблю пешком, — сказал Иван. — Милое дело — наглотаешься воздуха, разомнешься.

— Ну ты валяй топай, а мы с ветерком. — Петухов подмигнул Ремизову.

— Да не поеду я, — неожиданно заартачился тот. — Если бы с товарищами, а то один…

— А мы кого-нибудь прихватим.

— Кого-нибудь я не хочу.

— Ладно, пусть этот едет, — Петухов кивнул на Ивана.

— Разве так приглашают?

— А что? По имени-отчеству, что ли? — вскинулся Петухов. — Я по-свойски, а ты вон куда полез. — Он перекинул через плечо полотенце, забрал мыло и ушел.

— За что ты его так? — спросил Иван.

— Таких так и надо. — Андрей нахмурил брови.

В мастерскую не вошел, а вбежал маленький, непропорционально сложенный человек. Широкоплечее длинное туловище его несли короткие тонкие ноги.

— Петухов еще здесь? — поздоровавшись с Ремизовым, спросил он.

— Где-то тут, — нехотя отозвался Андрей. — А ты чего, Лисенков, запыхался?

— Да летел, боялся, что не застану.

— К чурошникам, кажись, пошел, — весело оповестил слесарь Куницын, имея в виду столяров, которых в шутку так называли металлисты. Иван уже познакомился с ним.

— Его прописать бы надо, — Ремизов кивнул на Ивана.

— Надо, конечно, надо! — затараторил Куницын.

Буданов ничего не понимал.

— У нас такой порядок, — пояснил Ремизов, — кто поступает на работу, с того в получку бутылку. Но получка-то будет не скоро, я занял. Пойдем выпьем!

— Я не пью.

— Нельзя… Прописка!

— Ну что вы, ребята… — сопротивлялся Иван.

Андрей осуждающе поглядел на него:

— Не хочешь стать другом? Мы тоже не алкоголики, а выпить и поговорить надо.

— Друзьями можно стать и без выпивки. Зря занимал деньги, ни к чему это.

— Я думал, ты человек, хотел угостить. Мне тоже надо идти в школу, а вот ради тебя торчу тут.

— Я же сказал: не пью. А если бы и пил, все равно б не пошел. Тебе надо в школу, так иди!

Ремизов безнадежно махнул рукой и, обернувшись к Куницыну, бросил:

— Пошли…

Выйдя из мастерской, Иван постоял, обвел взглядом двор института. Темнело. В мастерской уже никого не было, но в лабораторном корпусе ярко горел свет, окна были не занавешены, в них виднелись женские и мужские силуэты.

Иван подумал о прошедшем дне. Вроде все хорошо было. Однако покрикивание заведующего на скромного Голубенко, столкновение Кочкарева с Ремизовым наводили на размышления. Чувствовалось, что в мастерской еще не было хорошо сработанного коллектива. Отчасти Иван объяснял это тем, что экспериментальная мастерская только начинала работать. Но определенную долю вины он видел и в самом Кочкареве. Он мало разговаривал с рабочими, в основном кричал на них и тем умалял их достоинство. А приглашение Ремизова распить бутылку? Его восклицание: «Не хочешь стать другом?» Что это? Человек он еще молодой, учится. Голубенко тоже. Этот смирный, безобидный. Ремизов, напротив, в обиду себя не даст, ему палец в рот не клади. Но, кажется, парень хороший, справедливый, Кочкареву бы задуматься над этим… А он?

Буданов невольно вспомнил своего прежнего начальника Федора Петровича Рублева. «Сюда бы его», — подумал он.

С Рублевым Иван работал долго. Тот был по-отечески строг и требователен, но вместе с тем мягок и отзывчив. Как-то незаметно вытравлял в человеке плохое и развивал хорошее. Когда Иван получил новую квартиру и через некоторое время подал заявление об уходе, Рублев рассердился.

— Чего тебе надо? — кричал он. — Завод воспитал тебя, сделал человеком, отличным специалистом. Ты должен быть патриотом своего завода, а ты?

— Разве завод воспитал меня одного? — горячо оправдывался Иван. — Завод воспитал тысячи специалистов, он переполнен специалистами, а в других местах их нет. Их ждут. «Требуются, требуются», — кричат газеты, радио, объявления. А мы глухи и немы. Думаем о своем заводе, о своем плане. Спрашивается: какие же мы патриоты?

— Говорок ты, Буданов, — все еще сердясь, заметил Рублев, — а сказал неправду. Сколько наших воспитанников работает на других предприятиях, в научных учреждениях и даже в колхозах и совхозах! И еще как работают! Завод гордится ими, а ты говоришь — глухи и немы.

— Почему же тогда вы глухи ко мне? — резонно спросил Иван. — Ездить на работу, потом обратно домой — терять три часа! А где же время почитать, сходить в кино, в театр? Поделать что-нибудь по дому или просто отдохнуть?

— Это я понимаю… — вздохнул Рублев.

— Будто и не знаете, что я на свое место подготовил равноценного человека. Миша Самсонов работает не хуже меня. Вдвоем нам стало тесно.

— Ему далеко до тебя! Да и смотря какая работа. Еще заковыряется.

— Ручаюсь, что нет! А если что, свистните — приеду, подскажу.

Рублеву ничего не оставалось делать, как согласиться.

— Твоя воля, — сказал он. — Желаю успеха. Держи нашу марку, будь таким, каким тебя воспитали на заводе.

Об этом напутствии Иван помнил весь сегодняшний день…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— А все-таки он не пошел, — говорил Куницын про Буданова, едва поспевая за Ремизовым. Тот молча быстро шел, размахивая руками и глядя вперед. Лицо его было серьезно. — Видать, трезвенник, — продолжал Куницын. — А может, корчит из себя?..

Они приблизились к вырытой канаве. Ремизов прыгнул и оказался на другой ее стороне. Куницын тоже хотел прыгнуть, но раздумал — канава была широкая и глубокая. Увидев положенную поперек доску, прошел по ней.

— А может, брезгует? — крикнул он вдогонку Ремизову.

Андрей, не поворачивая головы, скосил глаза:

— Не пошел, ну и хрен с ним.

Возле них с визгом остановилась легковая машина. Открылась передняя дверца, и из нее показалась голова Петухова.

— Куда же вы?

— Я домой, а он в школу, — Куницын кивнул на Ремизова.

— А то поедем ко мне, «самоплясом» угощу, — широко улыбнулся Петухов. — Квартира у меня большая, посидим, потолкуем…

— Дело говорит! —