Полигон - Александр Александрович Гангнус
— Кажется, здесь, — сказал Каракозов, когда они подошли к соседнему дому — значительно более невзрачному нежели тот, из которого они пришли. Длинная, на весь дом, веранда с цементным полом, выходящие на нее двери четырех квартир и двух общих туалетных… Сидевшей на пороге одной из квартир молодой женщине с годовалым малышом на коленях Каракозов кивнул и спросил, показав на заляпанную известкой дверь: — Рита, Лютиков здесь живет?
— Нет, Владимир Петрович, здесь ремонтируют для кого-то. — Она покосилась на Вадима, и тот понял, для кого: Лютиков ведь писал — «Жить будем по соседству». — А Лютиков — вон последняя дверь. Только его нет.
— Знаем, знаем. Все согласовано. Товарищ переночует. — Он отдал ключ Вадиму: — Открывайте.
Вадим стал открывать. Не переступая порога, Владимир Петрович поставил на цементный пол рюкзак, махнул приветственно рукой и, будто сразу потеряв интерес, отошел к Рите, присел около на корточках и о чем-то тихо заговорил с ней, не забывая улыбаться малышу, время от времени убедительно пришепетывая «льш-ш-ш-ш», что малышу явно нравилось: он смеялся и протягивал к дяде ручки, а дядя, к восторгу ребенка, делал вид, будто хочет их укусить.
4
Вадим втащил вещи и прикрыл за собой дверь. Постоял, привыкая к сумраку. Он находился в маленьком тамбуре. Около него возвышалось какое-то сооружение из никелированного металла с рогами-шишечками, на одном из которых висел знакомый по Москве плащ Лютикова. Дверь справа вела в кухоньку. Там на газовой плите стоял чайник и пара кастрюль — издали видно было, что немытых, мухи так и кружили. Прямо была дверь в комнату.
Шаги Вадима гулко отдавались в стенах полупустой комнаты. Несколько пачек книг и каких-то папок лежало на полу и на столе с металлическими ножками и пластиковым покрытием. В углу на четырех подставках — по два кирпича каждая — стояло лежбище. Вадим слегка откинул тонкий матрас и улыбнулся: верный себе, йог Лютиков спал на досках. Еще один угол занят был стопкой чемоданов, игравших, видно, роль шифоньера.
Картина была знакомая. Примерно так были обставлены комнаты Лютикова, да и самого Вадима, в год, когда они, вместе холостякуя, снимали одну за другой несколько квартир в Москве. Жили в симбиозе — говорили они. Жили на тычке, ожидая вот-вот очередного переселения и нигде поэтому не устраиваясь всерьез. Но ведь здесь Лютиков планировал пристать надолго. И живет уже месяца четыре. А по виду — готов в полчаса сорваться и уехать. Интересно…
На стуле около «кровати» лежали две чистые простыни. Для него или не для него — Вадим не знал, записки Лютиков не оставил. Будем считать — для него. Наволочки нет, но нет и подушки — йогу полагается спать без подушки. А поскольку Вадим за время симбиоза кое-чему научился у Лютикова, то и он перебьется на досках и без мягкого изголовья.
Хотелось пить. Вадим налил воды в чайник — водопровод функционировал — и поставил на плиту. Газ не шел, но, когда Вадим, следя глазами за трубой, вышел на веранду, потом на дорожку, свернул за угол, он обнаружил железный ящик с газовыми баллонами. Там было только два баллона. Кран одного из них был открыт — это явно баллон соседей, Риты этой, которая с малышом, — ее уже на веранде видно не было. Кран другого закрыт — Вадим открыл его, вернулся в кухню и зажег конфорку под чайником. Довольный своей сообразительностью и предвкушая спокойное автономное чаепитие, Вадим в прекрасном настроении стал переодеваться.
Через четверть часа чай — зеленый, целый мешок его обнаружился на кухонном столе — был заварен. Вадим заколебался, где расположиться. На кухне было тесно даже одному, да и душно, и мухи раздражали. Стол в комнате был заставлен, как-то неловко разгребать чужое имущество. И Вадим сообразил. Нашел газету, расстелил ее на крыльце веранды — выход с веранды против каждой квартиры был свой, — на одном конце газеты расположил пузатый Женин заварочный чайник, печенье, изюм, купленный в Душанбе на базаре, на другом уселся сам и стал прихлебывать чай из пиалы, глядя на заказные горы.
Он был один — Риты и ее ребенка не было даже слышно. Солнце уже скрылось за горой, потянуло легким свежим ветерком, но почти вся горная гряда на противоположной стороне долины была освещена сбоку фиолетово-розовыми закатными лучами. В темнеющих ущельях напротив сгущалась синяя дымка, скалы бросали длинные указующие тени на восток, вдоль простирания долины, в сторону китайской границы. Вечные снега и льды фиолетово пламенели, настойчиво напоминая Рериха, снеговые вершины свободно парили в темно-синем пространстве. Слышались глухие удары мяча и слабые выкрики волейболистов, доносился спереди шум реки, но эти звуки не отменяли, а оттеняли Великую тишину, вдруг услышанную Вадимом. И он наконец понял: вот оно, то, что он ждал, чего желал последние пять лет. Он — в экспедиции, «в поле». Он вырвался оттуда, из города, откуда как-то даже принято рваться, но показно, не всерьез, из засасывающего, выматывающего душу, где само великое мельтешение и разнообразие таинственным образом превращается в сверходнообразие, где потрачено впустую столько сил на сохранение семьи, сына, — ради этого надолго было отменено то, к чему с детства был приучен геологический отпрыск и геолог Вадим: ежегодный диалог один на один с природой, с миром, с космосом. «Я здесь дома, — вдруг подумалось Вадиму. — Здесь, а не там. Скорее! Скорее определиться, получить свой кусок работы. Надо поторопить Свету — пусть закругляется со своими школьными делами. Здесь жить. И детей завести — вон их здесь сколько, парой больше, делов-то. Хорошо!»
Возбуждение нарастало с каждой выпитой чашкой зеленого чая. Давно уже Вадим не чувствовал столь лихорадочной жажды действовать. Вернувшись в дом, он молниеносно вымыл грязную посуду — свою и Лютикова, — решительно перебил мух — всех до единой, подмел пол и свирепо оглядел комнату. Он чувствовал себя способным своротить горы, а делать было явно нечего. О том, чтобы лечь спать, смешно было и думать. Сердце колотилось, как набат. Ага! Есть еще кипа карточек по истории идеи развития в XVIII — начале XIX века, целый месяц перед отъездом сюда Вадим ежевечерне ходил в Ленинку. Собран интересный материал на большую статью
