Прописные истины - Сергей Темирбулатович Баймухаметов
«К своим пойти, что ли? — подумал он. — Посидеть напоследок, потом ведь не до этого будет…» Был у него круг своих людей, если и не друзей, то близких по духу, по мыслям, по взглядам на жизнь нашу, людей, с которыми ему было легко. Но Андрей тут же отбросил эту мысль. Хватит, наговорились. Все, все уже выговорили, до тошноты известно наперед, кто и что скажет! Словами изошли, как поносом. Пора, наконец, уняться!
Андрей быстро собрал вещи в большой дорожный портфель, разделся и лег, накрывшись простыней. Протянул руку к тумбочке в изголовье, щелкнул выключателем радиоприемника: ласково замерцал зеленый глазок. Эфир был заполнен комментариями радиостанций всех мастей касательно событий в Ангоре. Кто-то заявлял, что впредь подобной вылазке будет дан решительный отпор…
Андрей бросил взгляд на портрет Гевары, приколотый над кроватью. Бородатый вождь боливийских революционеров, еще при жизни ставший легендой, смотрел пронзительно и спокойно, словно предвидел свою судьбу и твердо шел ей навстречу.
Андрей заснул и во сне уже видел, что он не здесь, а там, в другом мире, в мире бородатых людей в зеленых солдатских робах и бутсах с обмотками, в мире, где все можно начать сначала и где не надо много говорить, где каждое слово и мысль подтверждают автоматной очередью или смертью.
Через три дня, утром, Андрей Лунин вышел из поезда на перрон Ярославского вокзала.
НА ПОКОЕ
1
Лидия Карповна и сама не понимала, отчего ее так взволновало принятое только что, минуту назад, решение. Что за важность, урезонивала она себя: каприз скучающей пенсионерки — только и всего. Люди делом занимаются, а она… Но успокоить себя не могла, и, как назло, Дуся ушла. Поговорить бы сейчас с ней, расспросить, что и как, а Дуся — вдруг взяла и ушла.
На четвертый день своей жизни у сына Лидия Карповна вышла, как всегда, посидеть на лавочке в скверике у колхозной конторы. На той стороне просторной заасфальтированной площади дремали в вечерней тишине старомодные колонны Дома культуры; сюда же, на площадь, выходили двери сельповского магазина. По обе стороны от дверей — прислоненные к стенам велосипеды: здесь, как уже заметила Лидия Карповна, все ездят на велосипедах, и стар, и мал. А что, удобно. Только смешно иногда смотреть, как едет, сверкая спицами какая-нибудь замшелая старушка в черном платочке и длинной черной ситцевой юбке, а рядом, обгоняя ее, давит на педали длинноногая девчушка в спортивных штанах. Больше никто и не появляется на площади: весь остальной люд на сенокосе. Скоро должны подъехать машины с лугов, и тогда здесь станет шумно, захлопают непрестанно магазинные двери…
Лидия Карповна сидела тихо, уронив книгу на колени, смотрела, как закатывается солнце за крышу Дома культуры, лучи его растекаются по красному железу и крыша вся пламенеет, горит — и Лидии Карповне было так хорошо и спокойно, как не было уже давно.
Вскоре подошла Дуся, неслышно ступая по асфальту мягкими домашними тапочками. Поздоровалась, села, расправила не спеша большой передник, повязанный поверх серой юбки. Она всегда так ходит: в переднике и в тапочках.
Они сидели молча, и у Лидии Карповны было такое чувство, будто живет она здесь уже не один год, и Дусю знает давным-давно, и что каждый вечер сидят они вдвоем на этой лавочке: она ждет сына с покоса, а Дуся просто так, за компанию.
С Дусей они познакомились в первый же вечер, когда сын, встретив и устроив ее, умчался по своим делам, а она, отдохнув немного, вышла погулять, посмотреть деревню. Дуся подошла к ней на улице, как будто только ее и ждала.
— Вы Михаила Петровича мама будете? — сказала она, не столько спрашивая, сколько утверждая. — С приездом вас. А я — Дуся!
— Дуся… — Лидия Карповна замешкалась, не зная, как будет полное имя от «Дуси». — Дуся… А дальше как?
— А дальше никак! — радостно сказала Дуся. — Меня всю жизнь Дусей звали. Дуся — и все!
Так и познакомились. Дуся здесь, неподалеку живет, в новых домах.
— Что-то долго не едут, — забеспокоилась Лидия Карповна. — Пора бы уже, а?
— Погода больно хорошая, — успокоила ее Дуся. — Нынче допоздна будут косить. Говорят, много уже стогов пометали.
Очень славно она говорила. Да и все здесь так говорят, напирают на «о». Отчетливо так, кругло. И даже вместо слово «теперь» говорят — «топерь». В Сибири все ровно, в основном чисто говорят, и Лидия Карповна никогда не думала, что можно так славно и ласково выговаривать самые обычные слова. Да и сама Дуся очень славная: круглая, ласковая, маленькая старушка. Да и не такая уж и старушка, наверно, чуть старше ее. Просто все они здесь так одеваются, что кажутся старушками. Щеки-то вон какие тугие, аж блестят, и все лицо ее похоже на дыню: спелую, сияющую дыню. И все, что она говорит, — говорит так, как будто сообщает необыкновенно радостную новость и приглашает всех разделить эту радость с нею. Такая натура.
— Отгулялась старуха! — сообщила Дуся. — Завтра моя с Лизаветой Макаровной очередь!
— Какая очередь? Куда?
— Да на парники ж! — осердилась Дуся на такую непонятливость. — На огурцы! — Но потом, сообразив, что Лидия Карповна все-таки приезжая, пояснила: — Туды все пенсионеры ходют. Плотют много, не платили, б, так, может, и не ходили…
— Подождите, — прервала ее Лидия Карповна. — Выходит, вы завтра идете работать на парники?
— А куда еще? — удивилась Дуся. — Я и говорю: на парники!
— Знаете что… — Лидия Карповна вздохнула, словно сил набиралась. — Знаете что… Возьмите меня с собой. У меня, правда, ноги болят, но хоть какая-то польза будет.
— Во! — восхитилась Дуся. — И правда — айда к нам. Тебе ж веселее будет!
Лидия Карповна, очень обрадовавшись, что она так удачно все это придумала, принялась живо расспрашивать Дусю, где эти парники и много ли их в колхозе, и что еще там растет, — но Дуся вдруг заерзала на скамейке, пробормотала что-то про оставленное на плите молоко, которое, конечно, убежало, и чаду полон дом — попрощалась быстренько: «До утречка», — и засеменила проворно за угол. Ушла как раз тогда, когда она так необходима. Лидии Карповые, конечно, было невдомек, что и Дусе хотелось остаться, поговорить, но еще больше хотелось ей пойти и немедленно всем сообщить о решении Лидии Карповны, и желание это было так велико, что она вынуждена была прервать беседу с гостьей, поступив очень невежливо, и что Дуся сейчас корит себя за это, но тем не менее спешит, не сбавляя шагу, к ближайшему дому,
