Инна Гофф - Северный сон
Романтическая история, рассказанная буфетчицей, показалась ей сейчас вымышленной.
Надя проснулась, словно кто-то толкнул в бок. Она была одна в каюте. За плотно занавешенной шторой окна то нарастал, то затихал глухой, скрежещущий шум. Казалось, там бушует буря. Но, странно, корабль не качало, лишь короткие толчки сотрясали каюту. Надя босиком подбежала к окну, отодвинула штору и зажмурилась от яркого света. До самого горизонта сверкал, искрился на солнце белый лед. Теплоход двигался медленно, почти ползком, врезался в лед и раздвигал его корпусом, вызывая странный скрежещущий шорох. В медленности его движения, в коротких толчках — ударах льдин было что-то угрожающее, тревожное. И все же нельзя было оторвать глаз от сияющего под солнцем льда.
Надя быстро оделась, повязалась платком и вышла на палубу. Здесь было пустынно, безмолвно. Только скрежет корабля о лед стал явственней. Казалось, все на корабле замерло, оледенело, как и на сотни верст вокруг. Но она знала, что это лишь кажется. Там, в рубке, сейчас все напряжено до предела, четкие команды ежеминутно поступают по машинному телеграфу вниз, в машинное отделение. За спиной штурвального, вглядываясь в сияющую белизну, стоят командир отряда кораблей и третий помощник. И каждый раз, когда с новой силой возникает скрежет льда о борт корабля, сердце капитана «Машука» обливается кровью. А Лучников, что чувствует он сейчас?.. Жалеет о принятом решении или уверенно смотрит вперед, навстречу ледяной пустыне?..
Медленно, один за другим, ползут во льду речные теплоходы. «Кольцову» легче: «Машук» прокладывает ему дорожку.
Обогнув палубу, Надя лицом к лицу столкнулась с Прямковым. Старик, невзирая на холод, нес свою добровольную вахту. Воротник его пальто был поднят, кепка с пуговкой на макушке нахлобучена по самые глаза.
— Что делается! — сказал он, с трудом шевеля посиневшими губами. В голосе его слышалась гордость. — Сорок лет капитанил. Осенью, чуть первые белые мухи полетят, — команда стоп. Убираем пристани: конец навигации... А тут, понимаешь, во льдах идем, как папанинцы какие-нибудь! Ей-богу!
— Как бы на льдину не пришлось высадиться, тогда будем настоящие папанинцы! — заметила Надя.
Ей было и жутко и весело ползти на речном теплоходе среди сияния льдов.
Близился обеденный час, но в рубке словно забыли о нем. Теплоход лихорадило. Иногда он не в силах был разрезать льдину и вползал на нее брюхом, подминая ее своей тяжестью.
— Сантиметров восемьдесят будет, — определял в этом случае толщину льдины Прямков.
Он посерьезнел. Видимо, и ему не улыбалась перспектива стать настоящим папанинцем.
И вдруг все кончилось. Теплоход уже не полз, а шел, под килем его был не твердый лед, а вода.
Радист отнес в рубку радиограмму: «Путь Север открыт. Км. ледокола «Лена» Сомов».
Открыв каравану путь во льдах, ледокол ушел назад в Повенец и двигался теперь где-то впереди. Его не было видно, сколько ни смотрели по очереди в бинокль Прямков и Надя. Конечно, ведь во льдах он шел намного быстрей «Машука».
Теперь сломанный ледоколом лед только легко потрескивал, уступая «Машуку» дорогу. Солнце пригревало, и льдины, подтаивая, вели между собой весенний разговор. Как ни странно, к северу льда становилось все меньше, пошло черноледье — лед, захлестнутый водой. По такому льду идти легко: он повторяет движение волны, так тонок. По сути, это уже не лед, а зола от него. Лед, истлевший на солнце.
Андрей пришел обедать, когда показались онежские острова с темными елями, с голыми осинами и березами. Здесь была ранняя весна.
— Через два часа Повенец, — сказал он.
— Краску ободрали?
— Краска что! Винты погнули... Ремонта недели на две... Ладно хоть руль цел. Я, признаться, думал: поломаем.
— А все же красиво было, — вздохнула Надя.
Она чувствовала, что и Андрей считает, что в общем легко отделались, но не хочет сознаться. Ремонт на две недели — не задача. Все корабли после перегона ремонтируют. По графику «Машук» должен взять первых пассажиров-туристов через месяц. Значит, время есть.
Надя представила вдруг, как все три дека теплохода наполнятся людьми, толпящимися у перил, будут щелкать фотоаппараты, смеяться женщины в ярких платьях. Салоны, сейчас еще молчаливые, обитые снаружи досками на случай шторма, будут полны света и музыки. Из ресторана понесется запах горячих блюд, изготовленных не Марией Петровной — кашеваркой, а настоящим коком. Их будут доставлять снизу, из камбуза, в сервировочную на специальных лифтах. На корме расставят пестрые шезлонги — сейчас они еще в конвертовке, — в них будут загорать туристы под волжским солнцем.
И никто из этих людей не будет знать о том, какой путь проделал «Машук», продираясь во льдах...
Ледокол «Лена» появился уже на рейде Повенца, Он казался таким маленьким рядом с громадиной «Машука», но стальной корпус его выглядел уверенно, и все с уважением, хотя и сверху вниз, поглядывали на него.
— Подойдите к «Машуку» с левого борта, — скомандовал в микрофон Лучников.
Все начальство ледокола, задрав головы, стояло на палубе. Пожилой капитан в черной морской шинели — Сомов — поднес руку к козырьку, приветствуя Лучникова. Красное, обветренное лицо его сияло.
Лучников отвечал на приветствие, стоя на мостике.
Надя ожидала увидеть его усталым. Но зеленоватые глаза его были веселы, а сам он выглядел свежо и молодо. Золотая кокарда на фуражке поблескивала в лучах заходящего солнца. Скупые жесты приветствия были энергичны, исполнены скрытой радости. Легко сбегая с ходового мостика, он вдруг по-мальчишески подмигнул Наде, на ходу спросил:
— Натерпелись страху?
И по этой фразе Надя поняла, что больше всех «натерпелся страху» он сам, командир отряда. Неведение — верный способ быть храбрым. Он знал все и, зная, шел на риск, необходимый во имя дела. Теперь Надя не сомневалась в этом.
6
Наверно, и в этих краях бывают серые, ненастные дни, с затяжными дождями, с промозглой сыростью. Но сейчас север словно решил показать себя с лучшей стороны: за всю дорогу от Ленинграда ни одного пасмурного дня, ни одного дождя. Надя чувствовала, что ей на всю жизнь запомнится стоянка в Повенце в ожидании лоцманов. Красное солнце прячется за верхушки елей. На островах хлопают одинокие выстрелы: должно быть, браконьеры стреляют уток. Лед, тонкий, черный, при заходящем солнце кажется бронзово-зеленым. Иглистые льдинки со звоном тают, сталкиваются, тонут.
В поселке топят печи, и лиловатые в закате дымы тянутся вверх, сливаясь в одну туманную дымку вдали над островами.
На кораблях зажглись огни. В голубом свете северного вечера они горели умиротворенно, чуть печально. Отсюда, с «Машука», было видно, как обтерлась наружная краска с белых бортов «Кольцова». «А ведь он шел вторым, — подумала Надя. — Наверно, у нас еще хуже...»
Матросы запаслись онежской водой — самой чистой водой на всем пути, В качестве лоцмана на флагман прибыл капитан-наставник. Он опоздал и подоспел к тому времени, когда «Машук» уже вошел в первый шлюз Беломорского канала. Радист включил принудительную трансляцию, и команды с мостика были слышны на всем корабле. Рулевым у кнопочного штурвала встал сам Андрей. Входили осторожно: ширина «Машука» почти соответствовала ширине шлюза. На шлюзе дежурили две рослые молодые женщины в ватниках и сапогах. Они ловко поймали концы и, перегнувшись вниз, озабоченно следили за тем, как поднимается впритир к серым сырым стенкам первого шлюза белая громадина.
— Поаккуратней проходите, — сурово сказала одна, когда вода подняла теплоход из глубины шлюза. — Перила новые. Хоть бы постояли...
Рядом с ней, со сдержанным интересом разглядывая корабль, стояла жена капитана-наставника, пришедшая проводить его. Надя видела, как они попрощались за руку. Жена капитана-наставника была в бежевых модельных туфлях и сером китайском габардиновом плаще. А лицо у нее было такое же, как и у дежурной на шлюзе, — хмурое, обветренное. И они обе с одинаковым выражением смотрели на Надю, должно быть, видели в ней, единственной пассажирке белого красавца теплохода, горожанку, женщину, живущую совсем иной жизнью, не похожей на однообразную жизнь на шлюзе.
Отдали швартовы, и дежурная заправила в платок русую, почти белую прядку.
Лучников сказал ей:
— Спасибо вам! — и сделал жест, как будто жмет руку. — Счастливо оставаться!
— Счастливого плавания! — ответила дежурная серьезно и доброжелательно.
Всю ночь теплоходы карабкались из шлюза в шлюз по ступеням Повенецкой лестницы. Отряду предстояло пройти девятнадцать шлюзов для того, чтобы выйти в Белое море. Негромкие команды, потрескивание бортов в узких местах, журчание воды по стенкам шлюза...
Суровые места лежали вокруг: серый гранит, валуны, осины, еще голые, с позеленевшими стволами.
А люди уже пахали на отвоеванных у болот и камня клочках земли. Но и здесь, среди пашни, лежали серые глыбы, которые только и можно опахать кругом, а сдвинуть с места нельзя. Высоко на скалистых холмах стояли темные кресты и обелиски с красными звездочками.
