Агния Кузнецова (Маркова) - Твой дом
Дома она передала этот разговор отцу и матери. Раздраженный после работы, отец раскричался и собрался завтра же идти к директору школы объясниться по поводу нетактичного вмешательства педагога в его семейную жизнь. Однако в школу он не пошел и в выходной день, будучи в отличном расположении духа, решил, что учительница была права и Стасе не следует ездить в школу на машине. Долгое время после этого разговора с Агриппиной Федоровной Стася ездила на машине только в плохую погоду, а потом все пошло по-старому…
Виновата в этом главным образом была мать Стаси. Она безрассудно любила свою дочь, выполняла любую ее прихоть. Она считала Стасю самой красивой девочкой, а следовательно, и самой замечательной, потому что в ее воображении такие качества, как ум, образование, развитие для девочки не имели значения. Ей нравилось, что ватага мальчишек провожает Стасю со школьных вечеров, но она постоянно твердила дочери, что мальчишки мальчишками, а когда придет пора выходить замуж, выбирать надо человека значительно старше себя и обязательно с положением. Она несказанно огорчилась бы, если бы узнала о привязанности ее дочери к Сафронову, но она этого не знала, потому что Стася не была с ней откровенна.
О Стасиной любви знала только Вера Сверчкова. Вера была занята учением, увлечена театром, а на мальчишек никакого внимания не обращала. Но Вера ко всему относилась серьезно, и Стасиным увлечением она была озабочена.
Пасмурным утром Стася встала с ноющей болью в голове, с беспокойным сердцем. Уроки не выучены… В классных журналах уже три двойки… Но что поделать с собой?
Не одеваясь, Стася села к письменному столу, достала новенькую тетрадь и написала на корочке: «ДНЕВНИК». «Буду ежедневно писать по утрам. Комната теперь отдельная, никто не увидит».
На первой странице она написала: «В нашем возрасте влюбляться преступно. Все летит к черту – и учение, и вся жизнь… Влюбляться можно…» Стася задумалась: «Когда же можно влюбляться? Школу кончишь в 17–18 лет, дальше опять учение… пять лет института – 23 года. Значит, до 23 лет влюбляться нельзя. А если, скажем, я иду после вуза в аспирантуру – еще 3–4 года. Итого 27 лет. Нет, тут что-то не то…»
Стася в тоске отложила ручку и начала одеваться.
Глава пятая
У Трофима Калиновича Сверчкова были большие заслуги перед Родиной. В Отечественную войну его фамилия довольно часто значилась в приказах Сталина.
Внешность и привычки генерала были исконно русскими. Могучим ростом, окладистой бородой, спускающейся на грудь, степенной походкой, добрым взглядом умных глаз напоминал он древнерусского богатыря.
Жену генерала звали Оксана Тарасовна. Она, как и муж, была рослой, добродушной, веселой, и знавшие ее женщины с завистью говорили: «Оксана Тарасовна так и пышет здоровьем».
У Сверчковых было двое детей. Дочь Вера и сын Владимир. Родители в них души не чаяли, но воспитывали разумно.
Сверчковы так же, как и Ночки, имели в своем распоряжении машину, но Вере и в голову никогда не приходило просить отца возить ее в школу. Машина нужна была отцу для его большого, важного дела, изредка для общих, но тоже важных семейных дел, и Вера это отлично понимала.
Стася Ночка со своей первой, непонятной ей самой любовью металась одна, скрывая ее от родителей, а родители не замечали состояния Стаси. Они привыкли заботиться только о ее физическом состоянии: сытно кормить, рано укладывать спать, тепло одевать и нежить. Совсем по-другому относились Сверчковы к своим детям. Генерал, приезжая домой, снимал китель, надевал телогрейку, сшитую и подаренную Верой, и шел прежде всего в комнату дочери…
Дружба! Это одно из самых значительных чувств человека. Дружба со сверстниками благородна. Но еще благороднее, еще священнее дружба с родителями. Нет друга и советчика более искреннего, более преданного, чем отец и мать. Вера Сверчкова это хорошо понимала. Не было у нее тайн от родителей. Мать и отец были ее лучшими друзьями.
Трофим Калинович и Оксана Тарасовна сразу подметили необычное состояние дочери, когда она пришла домой после возвращения классных сочинений.
В столовой за круглым столом к обеду собралась вся семья.
– Что случилось? – спросил генерал Веру. – Сочинение плохо написала?
– Нет, за сочинение пять, но у новенькой лучше моего. Я читала сегодня его вслух, потому что Стрелова не пришла в школу. Мне никогда не написать так. У нее каждая мысль своя, а у меня – со слов учителей да критиков. А язык какой: легко, просто, красиво.
– Не понимаю, почему же это может быть причиной дурного настроения? – пожала плечами Оксана Тарасовна. – Ну и прекрасно, что еще одна отличная ученица в классе.
Вера вспыхнула, губы ее дрогнули. Она низко склонилась над тарелкой, чтобы скрыть слезы.
– Я и сама не знаю, отчего мне так больно. Не люблю я Стрелову… Ее весь класс невзлюбил…
– За семь-то дней? – недоверчиво возразила Оксана Тарасовна. – Когда же вы успели узнать ее? А может быть, это потому, что она красивая, умная и, видимо, отлично учится? Ну-ка беспристрастно поразмысли, как комсомолка.
Трофим Калинович молчал. Он всегда ел молча.
– Не знаю… – уклончиво сказала Вера.
После обеда Трофим Калинович любил посидеть, покурить трубку, потолковать с женой и детьми.
Разговор шел о новой кинокартине, но Вера знала, что отец обязательно продолжит беседу, начатую за обедом. Так и случилось.
– Учиться отлично очень похвально, – неожиданно прервав разговор о кинокартине, сказал генерал. – Но еще похвальнее любить учение, любить то новое, что вы ежедневно получаете в школе. Надо быть любознательными. А вот ты, Вера, я боюсь, учишься ради тщеславия. Очень уж ты любишь быть первой. Меня это огорчает. Я не люблю таких учеников. Скажи, я прав?
Вера долго доказывала, что только настоящая любовь к науке заставляет ее сидеть над книгами до глубокого вечера, внимательно слушать в классе объяснения учителей. Но в конце концов она призналась себе и отцу с матерью, что не лишена тщеславия.
– Так, – сказал Трофим Калинович, вставая и поглядывая на ручные часы, – ты согласилась со мной. Что же, по-твоему, это порок или достоинство?
– В меру не порок, – упрямо сказала Вера.
– А не в меру? – спросила мать, сидя за столом и перетирая холщовым полотенцем чашки.
– Не в меру – порок, – ответила Вера.
– Так у тебя тщеславие не в меру. Ты секретарь комсомольской организации, а огорчилась до слез, что в классе появилась новая отличная ученица. Это порок, Вера, его нужно изжить, – решительно сказал отец.
Он вышел в другую комнату и сейчас же возвратился в нижней рубашке, с кителем в руках.
– Раз ты так тщеславна, – продолжал Трофим Калинович, – ты, наверное, подобно Стасе, задаешься перед подругами тем, что твой отец Герой Советского Союза, генерал. А ведь это уж глупо. Это моя слава, мною заработанная, и ни с кем я ее делить не хочу. Понимаешь, не хочу. Заработай сама себе славу – и тогда можешь законно гордиться ею. Впрочем, и тогда я не был бы согласен с тобой. Человек должен быть прост.
– Да нет, папа, – запротестовала Вера.
– Подожди! – настойчиво перебил ее отец. – Я хочу сказать, что тщеславие твое, как и всякий порок у человека, может привести тебя к ошибкам, к полному краху в жизни. Вот ты часто говоришь о Стасе. Но она не подруга тебе. У вас нет ничего общего, ты просто снисходишь до нее. У тебя, Вера, нет ни подруг, ни товарищей. Это плохо. Отсюда я делаю вывод, что из-за твоего тщеславия в школе тебя не любят. Не спорю, ты хорошая общественница и деловая связь с товарищами у тебя прекрасная. Но этого мало, должны быть еще душевные отношения с избранными тобою. Обязательно, Вера, иначе жить скучно будет!
Трофим Калинович надел китель, привычным взмахом руки застегнул его на все пуговицы и снова посмотрел на часы. Видимо, он торопился, но разговор этот с дочерью считал неотложным и важным.
– Дальше, – генерал строго указал пальцем в пространство, – ты, кажется, твердо остановилась на своей будущей специальности. Тебя интересует театр: режиссура, репертуар, история искусства. Чудесная специальность, интересная, нужная и, я бы сказал, редкая. Но если ты не поборешь своего порока, не будет души в твоей работе. Будет она холодной и обреченной на неудачу. Помни это. И так решительно во всем, Вера.
Генерал подошел к дочери, погладил ее пылающие щеки, склоненную голову и сказал уже ласково:
– Подумай и переделай себя. Сила воли у тебя есть, и это даже интересно – переделывать себя. – Он наклонился, поцеловал ее голову в пробор. – Ну, я пошел…
Переделать себя? Как легко это сказать и как трудно это сделать в шестнадцать лет. Трудно, но не невозможно, важно только захотеть и сосредоточить на этом и мысли и желания.
Глава шестая
Стася всегда немного робела в доме Сверчковых. Весь уклад жизни генеральской семьи был ей странен и чужд, а сам генерал, Оксана Тарасовна и даже маленький Володька, говорящий языком взрослого, вызывали в ней чувство необычайного уважения, смешанного с каким-то тайным страхом. Но, несмотря на это, ее тянуло в дом к Сверчковым. Каждый раз, уходя от них, она чувствовала в себе неясное, неосознанное желание стать лучше, пересмотреть свои поступки. Точно такое же чувство уносила она с собой, уходя с занятий литературного кружка. Но чувство это жило в ней обычно до ее дома, затем оно покидало ее и возвращалось вновь, когда она сталкивалась со Сверчковыми или с Агриппиной Федоровной. Стася не любила и не умела копаться в своей душе и потому не пыталась задержать в себе это новое, неясно волнующее ее желание.
