Борис Бондаренко - Залив Терпения (Повести)
Василий чувствовал, что Таня говорит об этом только для того, чтобы оправдать себя, и усмехнулся. Таня сделала вид, что не заметила этой усмешки, и продолжала:
— Да и в самом деле, если разобраться — что у нас было? Встретились случайно, провели вместе месяц, разъехались… Не встретились бы — другая у тебя была бы…
— А у тебя — другой, — грубо прервал ее Василий. — Все хорошо, прекрасная маркиза, и топай ты отсюда подальше, нечего тебе здесь делать, — так, что ли? И к сыну ты имеешь отношение постольку-поскольку… А?
Таня молчала, разглаживая на коленях юбку, и Василий, глядя на ее руки, на открытые колени, вспоминая, как он когда-то ласкал ее, с горечью спросил:
— Неужели так сразу и забыла меня, а? Забыла, Татьяна Георгиевна?
Таня молчала.
— И что говорила мне тогда — тоже забыла?
Он напомнил ей некоторые ее слова. Таня покраснела, опустила голову и тихо попросила:
— Не надо, Вася.
— Почему не надо? Ведь было же это. Может быть, я об этом до сих пор помню… как о самом лучшем, что было у меня, — с усилием выговорил он. — Об этом ты не подумала? А ты мне такие слова говоришь, да еще хочешь, чтобы я не обижался.
— Ну я же сказала — извини.
— Это-то конечно, — сразу сник Василий. — Я и забыл, что это слово у вас всегда наготове. Толкнул кого чуть — извините, чихнул — извините. Даже, наверно, перед собакой извиняетесь, если на ногу ей наступите…
Василий чувствовал, что говорит не так, как нужно, что это обида его говорит, но никак не мог найти других слов, медленно продолжал, запинаясь:
— А вот поговорить со мной по-человечески, понять, что у меня тоже… душа есть, — это тебе в голову не пришло.
— Да нет же, Вася, — чуть ли не умоляюще сказала Таня. — Ты тоже не хочешь понять меня. Я же сказала, что растерялась — вот и наговорила лишнего.
— Не очень-то ты растерялась, — только и нашел, что сказать Василий.
— Ну пожалуйста, поверь мне, — уже увереннее сказала Таня. — Ну да, правда, я не хотела тебе ничего объяснять, но ведь… потому, что мне и самой нелегко это сделать. Да ведь и ты, я же помню, иногда в Гагре смотрел на меня… как на девку, которая приехала развлечься на стороне, разве нет?
— Нет, — не совсем искренне сказал Василий, пряча от нее глаза.
— Неправда, Вася, — мягко сказала Таня. — Где-то в глубине души ты иногда думал так, я же чувствовала…
— Чувствовала… А не чувствовала, сколько раз я потом вспоминал тебя? Не икалось?
Она улыбнулась, но тут же снова стала серьезной.
— И я тебя вспоминала, Вася, и не раз. Да что сейчас говорить об этом… Что было, то было, жизни-то наши разошлись, у каждого теперь своя.
— А может, и не совсем еще разошлись, — сказал вдруг Василий.
— Что?! — посмотрела на него Таня.
— Может, говорю, и не совсем разошлись, — медленно повторил Василий, пристально глядя на нее. Он уже забыл о своей обиде — он видел ее прежней и думал только о том, что эта женщина нравится ему… Нравится — не то слово. Нравилась она ему тогда, в Гагре, а сейчас, когда у них был сын, — а теперь Василий все время не то чтобы помнил об этом, а ощущал это так же хорошо, как и то, что не нужна ему никакая другая женщина, кроме Тани, — сейчас его чувство к ней было другим, куда более сильным и глубоким, и он жалел о том, что не сумеет высказать всего, и все-таки сказал то, о чем подумалось, — что жизни их, может быть, и не совсем разошлись, раз у них есть сын, и на минуту поверил в то, что у них возможно будущее. Втроем. И он продолжал:
— Разойтись-то разошлись, это верно, да почему обязательно насовсем? Почему снова не могут сойтись, особенно сейчас? Все-таки как ни крути, а сын-то наш, мой и твой. Отец-то Олежки я, а не твой муж. И мужа ты не любишь, иначе не сделала бы так…
Он придвинулся к ней вместе со стулом и взял ее за руку.
— Тань, послушай… Веришь или нет, а не забыл я тебя. Ну да, бабенки у меня были, чего греха таить, да ведь это так, мелочь, сегодня есть, завтра нет. А о тебе я всегда помнил. И не будь этой посадки, я все равно приехал бы к тебе, — говорил он, сам веря в это, и вспомнил, как у него не раз появлялось желание и в самом деле съездить к ней. — И сама ты говоришь, что вспоминала обо мне — значит, не так уж… и плохо было тогда у нас. Ведь если бы в самом деле было у нас только это самое «сошлись-разошлись» — не вспоминали бы друг друга, а? Слушай, давай сделаем так: ты разойдешься с мужем, возьмешь Олежку, и мы поженимся, а?
— Что?!
Василий, не понимая ее взгляда, все еще веря в это будущее, неожиданно представившееся ему, заторопился, глотая слова:
— А что? Уйдешь от него, чего тебе с ним жить, раз так, пока где-нибудь комнату снимем, а потом найдем что-нибудь или кооператив построим. Думаешь, я всю жизнь таким бродягой буду? Да я… Тань, да ради тебя я горы сворочу! Заживем втроем, вот увидишь! Ну и что с того, что ты с высшим образованием, а я нет? Я тоже учиться буду, я же не дурак какой-нибудь, просто так уж жизнь у меня… наперекосяк сложилась, что учиться не пришлось… Но ты не бойся, нуждаться и сейчас ни в чем не будешь, сотни две я всегда выколочу, я же умею работать… И мебель такую же купим. Да чего там такую — в десять раз лучше! В последний раз схожу на селедку, тыщи три наверняка заработаю, хватит на первое время. И пить больше все — завязываю… Ты что, не веришь? Думаешь, я совсем уж пропащий человек? Чего ты так смотришь? — медленно трезвея, спросил Василий, выпуская ее руки.
А Таня смотрела на него с таким изумлением, что Василий, поняв наконец, что означает ее взгляд, встал и отвернулся к окну, с мучительным стыдом подумал: «Я-то разливаюсь перед ней, а она… как на вошь, на меня смотрит…»
Встала и Таня, подошла к нему, легко положила руку на плечо.
— Вася…
— Ну?
— Ты… не обижайся, но сам ведь видишь, что это невозможно.
— Чего уж не видеть, — криво усмехнулся Василий. — Совсем уж дураком надо быть, чтобы не понять — не по себе дерево гну. Ты уж извини, что я наговорил тут. Померещилось, что ты… А, чего толковать об этом. Живи, как жила, раз тебя такая жизнь… с коврами да финтифлюшками…
— А что ты о моей жизни знаешь? — так резко сказала Таня, что он тут же обернулся. Таня, сузив глаза, с гневом смотрела на него. — Что ты обо мне из своей норы судишь? Все расписал — мужа не люблю, за ковры да финтифлюшки продалась, с тобой как шлюха сошлась, родила — так мужем прикрылась… Да кто ты такой, чтобы судить меня?
— Да не сужу я тебя, — хмуро сказал Василий, разглядывая ее. — Обидно мне — смотрела ты так, что…
И запнулся, остро почувствовав, что не может найти нужных слов, чтобы объяснить свое состояние. Раньше такого с ним не бывало — с другими женщинами он говорил легко, на удобном и привычном и для него и для них языке. А теперь он хорошо понимал, что, вздумай он объясниться на этом языке с Таней, вышло бы просто грубо, да и все равно не сумел бы объяснить того, что хотел.
Таня несколько секунд молча смотрела на него, отошла и устало села за стол, потянулась за сигаретой.
— Никак особенно я на тебя не смотрела… А ты тоже хорош — чуть ли не прямо обвиняешь меня в продажности, да сам же еще и обижаешься.
— Не говорил я этого, — тихо сказал Василий.
— Не говорил — так подумал, разница невелика… Да ладно, что мы обиды считать будем. Так и быть, попытаюсь рассказать тебе, как все это вышло. Садись.
Он сел, тоже закурил. Таня сказала:
— Налей себе, если хочешь.
— А ты?
— Я это допью.
Выпили молча. Таня спокойно заговорила:
— Что мужа я не люблю — это твои догадки, и только. Хочется тебе, чтобы я его не любила — вот и говоришь. Знаю, о чем сейчас думаешь, мол, концы с концами не сходятся, любила бы — не жила с тобой. Не так-то все просто, Вася. Любовь ведь тоже… всякая бывает. Иногда кажется, что человека чуть ли не ненавидеть начинаешь, а пройдет злая минута — и дороже его на всем свете нет, все ему простить готов. А у нас с Сашей… скверное время тогда было. Видишь ли, муж у меня очень больной. И сейчас он не в командировке, а в больнице лежит, второй месяц уже. Каждый год ложится на полтора-два месяца. И детей я не могу от него иметь — из-за этой самой болезни.
— Поэтому от меня и рожала? — поднял на нее глаза Василий.
— Ты не перебивай меня, — тихо попросила Таня, — подожди, сейчас сам все поймешь. Видишь ли, мой муж — талантливый ученый, я у него еще студенткой училась. Это не главное, конечно, просто хочу сказать — для меня он человек необыкновенный, влюбилась я в него еще девчонкой, и когда вышла за него — счастливее меня, наверно, человека не было. А он и тогда уже был болен, предупреждал меня об этом. Правда, что детей у нас не будет, он и сам тогда не знал… Жизнь у нас всегда была непростая, но главное — мы любили друг друга… Но, понимаешь… в физическом отношении он человек слабый, часто болеет… А, да не в этом дело, буду уж говорить прямо. Видишь ли, он всегда считал, что с мужской точки зрения он… человек неполноценный, а когда узнал, что по его вине у меня детей не будет — совсем измучился, да и меня, откровенно говоря, замучил тем, что все время себя мучил. Тем более что он знал, как мне ребенка хочется, — я не раз ему об этом говорила, когда еще ничего точно известно не было. И он сам предлагал мне разойтись, хотя и любил меня…
