Владимир Рублев - На окраине города
— Только смотри, хоть и знакомый тебе народ, а все одно — чужие ребята. Ты вот поближе к товарищу воспитателю держись, он человек, по всему видно, самостоятельный.
Виктор покраснел. Знал бы Илья Антонович, как он, этот «самостоятельный человек» любовался Леной. Мельком взглянув на кудрявую русую головку девушки, Виктор торопливо сказал:
— Пусть собирается, на машине как-нибудь уместятся все.
И ушел со двора, не заглянув даже в комнаты.
В прохладном коридоре мужского общежития тихо. Лишь из кухни доносится перезвон ведер: это уборщица тетя Шура наливает в титан воду. Виктор улыбнулся, подумав, что сейчас она опять начнет жаловаться на этого «рыжего черта» Николая, который то тряпок на мытье полов не дает, и приходится у ребят выпрашивать старые мешки, то ленится привезти растопку со стройучастка, и волей-неволей нужно тащить ее на себе почти полкилометра.
— А вы изложите это все начальству, — внимательно выслушав в первый же день почти получасовую тираду тети Шуры, сказал Виктор.
— Зачем же? — настороженно глянула на него уборщица. Она даже воду перестала наливать.
— Но это же непорядки?
— Ну вот еще, буду жаловаться. Это пусть другие жалуются, а я… К чему мне это?
— Но вы же сейчас обижаетесь, рассказываете мне.
— Мало ли что я рассказываю, — заворчала тетя Шура, не переставая орудовать ведрами. — И ему тоже работы хватает, иной день до ночи мается.
— Но к чему же вы мне на него тогда жалуетесь? — рассмеялся Виктор.
— К чему, к чему, — перебила женщина, покосившись на Виктора. — А ни к чему, так просто, — и после недолгого молчанья продолжала все так же сердито: — Пусть не кричит и не думает, что один он работает, а другие целыми днями спят. Хватает и нам работы.
И так продолжается каждый раз, когда Виктор приходит в общежитие.
Сегодня, однако, воркотня технички миновала Лобунько.
Едва он зашел в коридор, тетя Шура побежала ему навстречу, рассерженно приговаривая на ходу:
— Вот, вот, я сейчас все выложу воспитателю про тебя, ухарь царя небесного.
— В чем дело? — остановился Виктор, но техничка, сжав подрагивающие губы, потянула его за рукав, показывая на умывальню:
— Пойдемте, пойдемте.
Едва Виктор ступил на порог умывалки, в нос ему ударил резкий кисловатый запах винного перегара.
— Вот, вот он, ухарь царя небесного, — кивнула тетя Шура на склоненную над раковиной фигуру в матросской тельняшке. — Полюбуйтесь.
Виктор узнал Киселева. Тот пьяно мотал головой у крана, бормоча:
— Ш-шур-ка… не ругайся. Твое дело т-телячье. Гхак… а, черт. Ты… ты — Киселев тяжело повернул заплывшее лицо. — А-а… — силясь подняться выше, улыбнулся он, увидев Виктора. — Това-товарищ воспитатель… Тут как тут… Все вы… тут как тут… Но я на р-ра-боту не п-пшел… Не-ет… З-зачем? Н-на кильку заррабат-тывать? Н-не хочу…
— Снимай рубашку! — сжал губы Виктор, подходя к нему.
— Н-не хочу.
— Принесите, тетя Шура, мыло. Снимай, снимай, — повернулся он к Киселеву.
Тот опять склонил лицо над раковиной и, покачнувшись, громко сплюнул.
— А я что… И сниму… Т-только… сам сниму…
Минут через двадцать Киселев уже лежал на своей койке. Николай Груздев ходил по комнате и зло ругался:
— Сопляк. Напился, да еще и в общежитие приполз. Не я твой отец.
— Где это он напился? — хмуро спросил Виктор. Стало ясно, что в ближайшие дни серьезного разговора с Киселевым не избежать.
— Как где? Да в Михеевке, конечно. Ходил вчера, калымничал, наверное, там, ну и набрался. Да и не один он туда ходит.
И Николай рассказал, что каждое лето из пригородного поселка Михеевки в общежитие приходят индивидуальные застройщики. Они знают, что заработки молодых каменщиков, штукатуров, плотников малы и молодежь непрочь подработать. Вот и получается, что едва окончив рабочий день на стройке, ребята, торопливо поужинав, спешили в Михеевку. Возвращались ребята в общежитие ночью, иногда подвыпивши.
Открывая ключом дверь своей комнаты, Николай вздохнул:
— А ведь мастер хороший этот Киселев. Из молодых-то, кроме Жучкова, вряд ли кто за ним из плотников угонится. Да и столярничает он неплохо. Ну его и приглашают чаще в Михеевку, знают, что не испортит работу.
— Так Киселев — хороший мастер?! — переспросил Виктор, пристально глядя на Николая.
— Очень даже хороший, — подтвердил тот, отомкнув, наконец, дверь и пропуская Виктора вперед. — Да вот, видите подставку под приемником? Его работа.
Виктор еще раньше обратил внимание на изящную подставку для приемника. Надо было иметь большой вкус, чтобы создать такую красивую вещь.
— Николай, — обратился он к Груздеву. — Ты не знаешь, разбирали хоть раз персональное дело Киселева на бюро или на комсомольском собрании?
Груздев насмешливо хмыкнул:
— Уже не раз. Строгий выговор, кажись, дали ему… Даже в райком комсомола таскали, да ничего не помогло.
«Ну вот, так оно и есть. Киселев уже, конечно, озлоблен этими разговорами на бюро и на собраниях. Потом, вероятно, и от начальства стройки перепало ему. А тут еще райком. И все это так сухо и нетерпеливо, по заведенной традиции: «Провинился — накачаем, будь здоров». М-да… Тут, пожалуй, не так надо действовать. Но и уговорами тоже ничего не добьешься. Как быть?»
Николай Груздев постучал молоточком, укрепляя гвоздики в рамке.
Виктор вдруг отметил, что мелькающие в такт ударам сильные руки Николая, оказывается, до ногтей осыпаны бледно-желтыми веснушками. «Интересно, а ладони? — неожиданно подумал он с любопытством, но тут же рассердился: — Лезет всякая ересь в голову».
— Ты получил, Николай, на складе мячи и шахматы? — подымаясь, спросил Виктор Груздева.
— А вон они лежат — показал тот рукой, в которой был зажат молоток, на угол. — Не растеряли чтобы там их, на гулянке-то. На моем подотчете они. — Николай выпрямился и посмотрел на Виктора. — Смотри, чтобы водки поменьше ребята брали, а то перепьются, возись тогда с ними.
— Водку, я думаю, мы вообще брать не будем, — сказал Виктор.
Николай как-то недоверчиво рассмеялся:
— А что это за поездка на озеро без водки? К тому же с ночевой. Мы всегда брали.
— Нельзя, Николай. Мы едем отдыхать, а не устраивать попойку на лоне природы.
— Вообще-то… — начал он снова, но не договорил, увидев входящего председателя постройкома. И сразу вспомнил о лежащем на койке Киселеве.
— Здравствуйте! — сердито поздоровался Рождественков и остро глянул на обоих. — Так я и знал. Пьяные у них на койках полеживают, а они — и воспитатель, и комендант — сидят в каптерке и сном-духом об этом не знают.
— Мы его и притащили, — хмуро ответил Николай. Виктор заметил, что Груздев недолюбливает Рождественкова.
— Откуда притащили? — живо вскинул на него глаза Александр Петрович. — Где он пил?
— Где пил, нам про то не докладывал, — ответил Груздев. — А притащили на кровать мы его из умывалки.
— Соберите материалы о нем и — гнать надо со стройки пьяницу. А то, глядя на него, и другие примутся выпивать. И будет здесь не молодежное общежитие, а вытрезвитель. У вас по плану сегодня что? Ах да, поездка на озеро. Смотрите, чтобы эта история не повторилась там.
— А что он с ними сделает, если ребята тайком водку возьмут? — вступился Николай. — Не будет же Лобунько их обыскивать.
— Это вообще недостойно человеческой личности, — вставил Виктор.
— Ну, о личности тут разговор не идет, — безапелляционно ответил Рождественков, не глядя на Лобунько. — Это дело общественное, все общество и должно бороться с таким злом, как алкоголь. И ничего зазорного не будет в том, если кто-то культурненько и осмотрит рабочих, когда они усядутся на машину.
— Ну уж, знаете… — возмутился Виктор. — Моя работа — это их сознание, их жизнь и дела, а не их карманы.
Александр Петрович криво усмехнулся:
— А вы, собственно, напрасно и вспыхнули. Я ведь не сказал, что это должны сделать именно вы. Если уж вы так щепетильны, то это с успехом может провести, скажем, Груздев. Он, вроде, поближе к рабочей массе, да и сам-то попроще. Правда, Груздев?
Николай ничего не ответил, взял график и сказал Виктору таким завидно равнодушным голосом, словно, кроме них, в комнате никого не было:
— Так я думаю, что мы вывесим график в красном уголке, Виктор? Там все его будут видеть.
— Пожалуй, — чуть не засмеялся Виктор от какого-то сложного, чуть не радостного чувства, увидев, каким бешенством загорелись глаза Рождественкова при этой невидимой пощечине, отпущенной ему Груздевым.
Николай ушел, что-то мурлыча себе под нос. Неловкое молчание все больше разъединяло Рождественкова и Виктора.
— Ну я пошел, — сухо сказал, наконец, председатель постройкома, а подойдя к двери, неторопливо обернулся: — А вы не забудьте подготовить дело относительно Киселева. Иначе мы и без вас его судить будем. Как воспитатель, вы обязаны прислушиваться к мнению профсоюзной организации.
