Виктор Шкловский - Энергия заблуждения. Книга о сюжете

Ибо это «Преступление и наказание» Достоевского.

У Достоевского выяснено, что преступление есть преступление, если даже отбросить религию, нравственность остается.

Поколения, школа от школы, передают одни и те же темы: любовь в очень сильной мере, страсть, богатство, вопрос о свободе человека – тема Хаджи-Мурата.

Так вот, на повестке дня отношения мужчины и женщины, построение семьи, брак.

Предваряя книгу, скажу, что один и тот же вопрос один и тот же писатель может решать разным способом.

У Толстого:

«Крейцерова соната»,

«Дьявол»,

«Анна Каренина».

И в то же время у него есть «Идиллия».

Простой рассказ о любви в деревне.

Но нам важно, что Толстой говорит об измене вместе с вопросом о собственности.

Человек говорит – «моя земля», а надо говорить – «мы земли».

Может быть, это выражение покажется необычным?

Но послушайте стихи Н. Асеева:

Чайки кричали; – Чьи вы? Чьи вы? —Мы отвечали: – Ничьи.

Теперь посмотрите подлинные слова Великого Инки. Он стоял, связанный, перед Писарро. Сказал: вы, пришельцы, говорите – «моя земля», говорить надо – «мы земли». Слово перед казнью.

Когда приходили к великому актеру Щепкину, его мать спрашивала: «Вы чьи?» Она знала времена ответа: «Мы казенные», «Мы Морозова».

И был ответ: «Мы боговы».

Здесь нужно сказать про Холстомера. Холстомер много думал о людях и о собственности. Он думает, про себя: «…я никак не мог понять, что такое значило то, что меня называли собственностью человека. Слова: моя лошадь, относимые ко мне, живой лошади, казались мне так же странны, как слова: моя земля, мой воздух, моя вода… Люди вообразили себе обо мне, что я принадлежал не Богу и себе, как это свойственно всему живому, а что я принадлежал конюшему».

Человек говорит – «моя жена», а она уже не его жена.

Важно то, что здесь нет одного решения, здесь ничто не сводится к одному решению.

Потом говорим про Чехова.

Среди остального о том, что «Чайка» летит над морем Гамлета.

Перед этим говорим об Оресте, судьбу которого почти точно повторяет Гамлет – изменяя.

Так снова возникает вопрос о сюжете, о странствующем сюжете.

Потом круг опять возвращается к «Декамерону», где существуют разные способы разрешения противоречий.

Вот тут надо высказать мысль, ее мы сами нащупываем, ищем уже давно.

Нашли недавно.

В основе разных способов разрешения противоречия лежит множественность нравственностей.

Их как звезд на небе.

Но без звезд даже птицы запутываются – в небе.

После этого и одновременно с этим во второй раз встает вопрос о фабуле и о сюжете, о началах и концах вещей – произведений.

Ибо все эти вещи не имеют конца; счастливый конец не предполагает переделки мира.

В римском войске, в боях, в третьем ряду ставили ветеранов.

Хирургия была тогда слабая, вылечивали людей не до конца, труды по созданию окопов были большими, и старики были и тогда не очень обрадованы своим присутствием в войне.

Один из римских классиков описывает, как старый солдат засовывал в рот палец своего начальника, чтобы тот почувствовал; – старик давно съел свои зубы.

Но в боях ветераны стояли в строю, в третьем ряду.

Когда дело было плохо, трудно, когда враг не сдавался, то старики, привычные к бою, умеющие пользоваться щитом и мечом, выступали вперед, они вступали в бой с грозным криком: «Здесь терциарии!»

2. Энергия заблуждения

Обдумать мильоны возможных сочетаний для того, чтобы выбрать из них 1/1000 000, ужасно трудно.

Слова вынесены в заголовок с разрешения Льва Николаевича Толстого.

Он писал в апреле 1878 года Н. Н. Страхову, что он испытывает чувство неготовности в работе, неготовности напряжения; напрягаться надо тогда, когда найдено и выбрано.

Он утешает Н. Н. Страхова, который жалуется на трудности в работе: «Я очень хорошо знаю это чувство – даже теперь последнее время его испытываю: все как будто готово для того, чтобы писать – исполнять свою земную обязанность, а недостает толчка веры в себя, в важность дела, недостает энергий заблуждения; земной стихийной энергии, которую выдумать нельзя. И нельзя начинать».

Это сказано о стихийности сил природы, которые действуют разно и не сразу и создают ту путаницу, которую мы называем мир.

Когда-то с улыбкой Маяковский написал о вещах на «том свете»:

Ветхий чертеж, неизвестно чей.Первый неудачный чертеж кита.

Ничего не получается даром. И цветы зацветают, и птицы прилетают к сроку только после многих часов подготовки.

Мир как бы протестует против первых попыток плана создания, т. е. осознания его.

Преодолевая прошлое, мы идем вперед, сознавая разницу между намерением и выполнением.

Впоследствии в статье своей о Мопассане Толстой писал, что талант помогает писателю «видеть истину».

Если он ошибается в изображении мира, то талант покажет ему невозможность конструкции, принудит его написать истину.

Энергия заблуждения – энергия свободного поиска – эта энергия никогда не оставляла Толстого.

Он начинает писать о Кутузове, думая о «Войне и мире».

Создает неверную схему характера, хотя включает реально существующие факты, реально существующие черты характера.

Но энергия заблуждения, энергия проб, попыток, энергия исследования заставляет его описать опять другого, истинного человека. Это берет годы.

Он хочет выяснить Александра I, но энергия заблуждения, энергия поиска стирает торжественный показ Александра, который задуман как благотворитель истории, – и герой исчезает, отодвигается на дальние планы романа.

Толстой хотел поставить в центре романа аристократа Андрея Болконского, который все понимает, именно он осмысливает происходящее. Это не получилось.

Получился другой человек – Тушин.

Андрей Болконский хотел бы относиться иронически к Тушину, обращается к нему «как к китайцу», как к человеку другого племени, чужому, которым не надо даже интересоваться.

Заинтересоваться.

И предрассудок в романе как бы без задания сталкивается с истиной.

Сперва, еще в плане, Толстой рассматривает князя Анатоля Курагина с заинтересованностью, хочет его показать среди героев народа. Получается он любителем жизни, – и не только любителем жизни, а и любителей жить на чужой счет, спокойным лжецом.

Энергия заблуждения – это поиск истины в романе.

В вариантах Анна Каренина сперва некрасивая, толстая, неграциозная, правда обаятельная.

Она вне интеллекта.

Имеет плотного, благоразумного, добродушного мужа, он много старше ее. Она влюбляется в молодого, младше себя, человека. Она – женщина, виноватая перед мужем. Она та женщина, про которых Дюма-младший говорил, что это самки каиновой породы. Это французское решение. Во всяком случае, решение Дюма.

Эпиграф романа «Мне отмщение, и аз воздам» похож на амнистию.

Не надо тебе убивать, совесть ее убьет.

Но истина сильней предубеждений.

Анна Каренина постепенно становится очаровательной. И Лев Николаевич пишет Александрине Толстой, своему другу, странной женщине, с которой обменивается письмами в стиле Руссо. Пишет, что усыновил, вернее, удочерил Анну, она для него своя.

Каренин в результате попыток, скажу – пробных чертежей, реабилитируется: старый муж оказался не машиной, а человеком. Но Каренин оказался слабым заблуждением, человеком, чья доброта и муки не нужны.

История литературы – история поиска героев. Можно даже сказать, что это свод истории заблуждений.

И нет противоречия в том, что гений не боится заблудиться, потому что талант не только выведет, талант, можно сказать, требует заблуждений, ибо он требует напряжения, пищи, материала, он требует лабиринта сцеплений, в которых он призван разбираться.

Часто говорят о странствующих сюжетах. Но сюжеты странствуют по культуре, которая изменяется.

Они странствуют в изменяющейся стране.

Поэтому они разно разгадываются. Они носят на себе различный, как будто не ими созданный, смысловой материал. Они странствуют не переодеваясь, а переосмысливаясь.

В эпохи изменения – в эпохи предчувствия революции, в эпохи открытия новых стран, в эпохи падения монархии – жажда изменений, поиска в искусстве возрастает.

«Казаки» Толстого – это гениально решенный сюжет именно такого рода.

И так же, как метель, завихриваясь, видна материалом, снегом, снежной метелью, она, завихриваясь, разрастается, вырастает из себя, вовлекает в спираль все большую массу перемещенного, взволнованного, так «Казаки» Толстого содержат в себе энергию заблуждения его, «то» времени его, что потом будет повторено, разрастаясь, охватом «Войны и мира», «Анны Карениной», «Воскресения», «Хаджи-Мурата».

Толстому нужно идти, чтобы видеть сцепление обстоятельств.