Владимир Санги - Легенды Ых-мифа
Второй раз услышав это имя, я уже не мог позволить себе не записать легенду о Тынграе. Но мой приятель не унаследовал от своих предков дар рассказывать, да и относился к легендам и преданиям как к не стоящим внимания пустякам.
И все-таки помог мне мой приятель. Сказал, что, если верить преданиям, Тынграй был родом с побережья Лунского залива. Эту версию подтвердили и другие каюры. А тут мне еще сообщили, что с недели на неделю в стойбище на берегу Лунского залива состоится медвежий праздник. Весть привез охотник-соболятник. Он приезжал в райцентр сдавать пушнину.
Через день меня уже мчали быстроногие собаки. Предстоял путь более чем за сотню километров через залив, соболиную тайгу и перевал.
Через три дня мы приехали в стойбище Миях-во. Стойбище — в нескольких километрах от оголенного берега. Оно защищено от ветров низкорослыми рощами корявой лиственницы. В двух-трех километрах в глубь острова — отроги хребта, изрезанные распадками и покрытые хвойным густолесьем — излюбленные места соболя.
В стойбище (в нем четыре дома) жил род Сакквон-гун — таежные охотники. Мы приехали за несколько дней до праздника.
Наши хозяева — люди Сакквонгун — оказались по-нивхски гостеприимными. Днем они занимались охотой я другими делами. А вечера отдавались тылгурам (преданиям, легендам, сказкам). Иногда мы слушали нгастуры — эпические сказания о необыкновенных путешествиях какого-либо безымянного героя (мен-нгафкк — «наш человек», так именуется герой в эпосе). В один из вечеров я сказал, что видел на Празднике народов Севера упряжку, которая состоит из потомков легендарного Тынграя. Искра попала в цель. В эту ночь я услышал тылгур о Тынграе от человека из рода Сакквонгун. Именно люди Сакквонгун воспитали Тынграя и были его первыми хозяевами.
И в то время род Сакквонгун не был многочисленным. В стойбище Миях-во стояло несколько то-рафов — зимних жилищ, покрытых корьем и землей.
В одном из то-рафов жила семья: хромоногий мужчина, который мог кормить только одну жену, его жена, красивая женщина, и их десятилетний сын. Несколько родов предлагали красивой женщине, когда она была незамужем, перейти к ним, но ее родители свято хранили обычаи — отдали свою дочь в род ымхи — зятей.
Хромоногий был старательный кормилец. Но не всегда удачей заканчивались его старания. А долго преследовать добычу он не мог.
Зимой хромоногий ловил пушного зверя. Он не мог ходить далеко и ставил ловушки сразу за стойбищем. Потому не часто приносил добычу домой.
Весной он ездил вместе с сородичами в море, во льды бить нерпу. Охота на нерпу требует сноровки. Но откуда быть сноровке, если охотник хромоногий? И сородичи брали его гребцом. При дележе добычи хромоногого не баловали вниманием.
Только летом хромоногий мог один промышлять. Он вместе с женой сплетал из тонких ветвей тальника тёкко — ловушки на рыбу — и ставил их в горных речках. Много ли, мало ли добывали они рыбы, но делали кой-какой запас юколы и как-то тянули до весны.
А если весна затягивалась — первой начинала голодать семья хромоногого.
У хромоногого было всего три кобеля и одна сука. Он не мог держать целую упряжку — собаки требуют много корма. И, когда нужно было заготовить дрова, хромоногий запрягал в легкую нарту трех своих тощих кобелей и медленно исчезал в ближайшей роще. А потом люди видели: из рощи выходила странная упряжка — те же три тощих кобеля и вместе с ними тянул нарту хромоногий. У хромоногого была одна радость — сын. Мальчик рос смышленый. И отец делал все, чтобы передать сыну свои нехитрые секреты рыболовства и охоты.
В свои десять лет мальчик уже умел точить наконечники гарпуна, умел различать следы лесных зверей и узнавать птиц по их голосам.
Мальчик любил собак, и те отвечали ему взаимностью. В сытые вечера в начале осени мальчик помогал матери варить на костре похлебку для собак. Когда выпадал первый снег, он запрягал всех трех кобелей в упряжку и с веселым криком носился вверх и вниз по-над берегом реки. Об одном мечтал мальчик: когда станет юношей, заимеет свою упряжку. И не какую-нибудь, а самую отборную. Чтобы она возила с весенней охоты тяжелую нарту, груженную жирными нерпами и лахтаками, которых добудет удачливый юноша; чтобы она возила хозяина по весеннему насту в отдаленные стойбища в гости; чтобы она не знала поражений в гонках.
Однажды весной кто-то заметил: один из нё (Нё — амбар, хранилище.) ограблен. По следам определили: не ограбила собака. Следы собаки были крупные, но аккуратные. Они вели в лес.
И с тех пор неизвестная собака стала каждую ночь проникать в закрытые не и пожирать юколу и скудные запасы нерпичьего жира.
Люди, чтобы поймать пса-грабителя, выставили ловушки с приманками. Но собака будто обладала человеческим умом: она ловко обходила настороженные ловушки и безнаказанно брала приманку.
Тогда жители стойбища решили травить дикого пса домашней сворой. Отобрали несколько крупных и злобных кобелей и стали караулить дикаря.
Но он не появился в ту ночь. Караулили и в следущую ночь. Но пес будто знал, что его ждет, и опять не появился. А люди сменяли друг друга, но продолжали караулить каждую ночь. И вот на шестую ночь появился дикий пес. По-видимому, голод выгнал из леса. Нет, люди не видели его. Но откормленные кобели вдруг яростно взлаяли и один за другим помчались к крайнему не. При сильной луне было видно: от не к лесу стрелой метнулась длинная тень. Кто-то утверждал, что заметил, как луна высеребрила его рыжеватый загривок и сделала пса каким-то неземным.
Долго доносился лай, отдаляясь. Потом лай перешел в рык и рев. Было ясно: свора нагнала дикаря. И люди облегченно подумали: теперь стойбище избавится от грабителя. Рык и рев перешли в визг, который вскоре оборвался. «Конец», — подумали люди. Но тут же недоуменно переглянулись: лай донесся с новой силой.
Когда рассвело, хозяева увидели: у одного кобеля до основания разорвано ухо, у другого прокушена лапа, у третьего на загривке зияет рваная рана, а четвертого, самого могучего, не узнать: морда разбита, будто колотили по ней обухом топора. И подивились люди, какой же силой и ловкостью надо обладать собаке, чтобы отбиться от целой своры ездовых кобелей!
Прошло несколько спокойных ночей. И так уж случилось, что мальчик, сын хромоногого, выйдя поздно вечером за дровами, увидел: огромный пес желтой масти воинственно прохаживался среди привязанных к кольям трех тощих кобелей, а те покорно прижимали уши и водили куцыми отрубленными хвостами.
Когда вышли взрослые, пса уже не было. Только три тощих кобеля пристально глядели куда-то в ночь.
Наутро жена хромоногого вынесла объедки от скудного завтрака, чтобы дать непривязанной суке. Обычно сука поджидала у порога, когда ей вынесут объедки. Но на этот раз ее не было.
Женщина громко звала суку, но та не появлялась.
Женщина так и не дозвалась, пришлось отдать объедки кобелям-бездельникам, от которых летом нет никакого проку.
Сука объявилась через четыре дня. Стелющимся шагом подошла она к хозяйке, лизнула ей ногу. Она была какая-то другая: шерсть на ней лоснилась, будто ее долго откармливали. Она теперь подолгу лежала на солнцепеке и старательно вылизывала себя и не отвечала на ласковый зов мальчика.
Прошло два месяца, и однажды утром хромоногий воскликнул:
— Хы! Да наша сука отяжелела!
Как-то в середине лета, когда мальчик с отцом вернулись с рыбалки и привезли матери жирных красноперок, мать загадочно улыбнулась и сказала сыну:
— Сходи-ка к конуре, посмотри.
Мальчик вышел посмотреть. И что увидел: из-под лежащей суки выглядывали маленькие игрушечные лапки с белыми коготками и тонкие хвостики с белесой редкой шерстью. Лапки и хвостики беспокойно шевелились, доносились недовольные попискивания щенков, ищущих соски, и сочное торопливое причмокивание других, кто счастливо обладал молоком матери.
Вслед за сыном подошел отец. Он криво уставился на суку и усмехнулся почему-то горько. Потом резко наклонился, сдвинул суку ногой, схватил одного щенка за задние лапки и перевернул. Сказал: «Щенок-кобелек». Схватил второго, потянул кверху. Но щенок намертво всосался в розовый пухлый сосок, обхватив его такими же розовыми лапками. «Ох и жадный ты!» — сказал хромоногий, не то сердясь, не то поощряя. Взглянув между задних лапок щенка, отец опять сказал: «Щенок-кобелек». В выводке всего одна сука и восемь кобелей как на подбор!
Отец опять усмехнулся и печально сказал:
— Сын мой, ты мечтал об упряжке — вот тебе целая упряжка. И смотри, какая будет отборная красивая упряжка: все кобели одной масти!
Мальчик счастливо запрыгал, прибежал к матери:
— Мама! У меня будет самая лучшая упряжка!
— Когда станешь большой, тогда у тебя будет самая лучшая упряжка, — ответила мать.
— Нет! Сейчас у меня будет самая лучшая упряжка! — возразил десятилетний мальчик.
