Аркадий Первенцев - Огненная земля
— Я сейчас уйду, товарищ капитан.
— Устроимся здесь как‑нибудь вместе, — сказал Букреев.
У борта лениво плескались волны. На канонерской лодке, стоявшей на рейде, пробили склянки. Букреев разделся и лег. Через несколько минут Горбань погасил свет и пристроился на полу, прислонившись спиной к двери, зарывшись лицом в ворот бушлата.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В Туапсе Курасов прихватил баржу, груженную бочками с авиационным бензином, предназначенным для анапских аэродромов.
— Караван «разжирел», — заметил неодобрительно Шалунов.
Немцы следили за туапсинским портом, ночами минировали выходы из порта и коммуникацию; поэтому пришлось добавить в конвой еще три сторожевика и итти по фарватеру, проверенному приданными каравану тральщиками. В этих местах недавно германской подводной лодкой был торпедирован транспорт. Конвойным кораблям приходилось итти осторожно. Тральщики, проведя караван по наиболее опасной зоне, оставили его. Теперь наблюдение еще усилилось. Курасов не сходил с мостика. Присланные Мещеряковым самолеты сопровождения до самого вечера кружили над караваном, сменяясь через равные промежутки времени. Воздушная вахта была снята только с наступлением густых сумерек.
Букреев почти весь переход оставался на палубе, хотя ветер усилился и от боковой качки мутило. Транспорты уже не были видны. Горы приблизились и стали выше. Были заметны пролетавшие низко над водой какие‑то птицы; изредка слышался вой шакалов, похожий на хохот и на плач. Букреев удивленно прислушался к шакальему вою. Во время боев шакалы перекочевали на юг.
Флагманский корабль шел среди минных полей. Вся команда была вызвана наверх. На берегу мигали условные световые точки, помогавшие Шалунову провести корабли. Миновали скалистые обрывы Толстого мыса и вошли в бухту. Шалунов появился на палубе.
— Ух! — вздохнул он. — Вы знаете, что такое холодный пот, Букреев? Холодный пот бывает у штурмана и у командира корабля, когда проходишь эти горячие минные поля. Тут свои нашвыряли и немцы засоряют каждую ночь.
На пристани, у коренного причала, слегка покачивались ошвартованные борт о борт баржи. Пахло рыбой и варом. Монотонно поскрипывали швартовы. Сверху иногда срывались капли дождя, и только кое–где, в проломах облаков, поблескивали тусклые звезды.
Горбань первым перепрыгнул на баржу, у которой ошвартовался сторожевик, и принял у Букреева чемодан. Неустойчивая узкая палуба осталась позади. Букреев перебрался через высокий борт баржи. Горбань, посвечивая фонариком, шел впереди Букреева, предупреждая его о попадавшихся на пути швартовах или других препятствиях. Все делалось им с ласковой и не обременительной для Букреева заботой.
Когда Букреев почувствовал под ногами скрипучие, но устойчивые доски причала, Горбань виновато спросил:
— Товарищ капитан, вы никому не говорили про то…
— Про что?
— Как это я тогда на пирсе…
— А, вы вот о чем, Горбань, — сообразил Букреев.
— Не говорите командиру батальона, а то сразу заметит с плохой стороны. Я буду стараться исправиться, товарищ капитан.
— Ладно, — с шутливой строгостью в голосе пообещал Букреев. — Ничего не скажу. Только не подводите меня.
— Спасибо! А то я дал слово своему командиру корабля загладить проступок, и вот опять… тут получилось. — Горбань еще что‑то хотел добавить, но запнулся. Их разговор перебил Манжула.
— Вас ожидают, товарищ капитан, — доложил Манжула. — Я уже справлялся.
— Кто ожидает?
— Капитан Батраков. У машины, товарищ капитан.
Батракова, заместителя командира батальона по политчасти, Букреев знал еще по П., где тот вместе с ним и Тузиным принимал участие в формировании батальона из севастопольцев, бакинцев и раненых, передаваемых через полуэкипаж после госпиталей. Тогда, формируя часть, они жили на окраине города, в центральной усадьбе совхоза, среди тропической растительности. Там же Букреев обучал Батракова верховой езде, прививая ему, бывшему ленинградскому рабочему, любовь к коню. Букреев вспомнил щупленького Батракова, выезжавшего на прогулки в широкополой шляпе, которую шутливо называли «сомбреро», и в полотняной рубахе, чтобы плохой посадкой не компрометировать перед горцами достоинство офицера.
Батраков был боевым офицером, участником обороны Севастополя. Вначале он служил и сражался в батальоне дунайцев. Бои с немцами в долине Кара–Куба прошли при его участии. Там же он был тяжело ранен, почти потерял слух и по настоянию командования был отправлен на Большую землю.
Букреев, правда, близко не пытался сходиться с Батраковым, но то, что именно он встречал его сейчас, обрадовало Букреева.
Букреев бывал в Геленджике и любил этот городок, но сейчас все казалось ему здесь унылым и чужим. Вот здесь был ресторан «Крыша». Сейчас возле полуразрушенного здания, как бы продавленного сверху, шоферы монтировали скат, при свете аккумуляторной лампочки стучали молотками по резине и беззлобно переругивались. Лампочка освещала каменную стену с амбразурами и кучу консервных банок, забросанных картофельными очистками.
Курасов оказался невдалеке от Букреева. Он кого‑то искал. Когда какая‑то девушка в морской шинели и мичманке попалась в свете его фонаря, он окликнул ее, и они исчезли в темноте.
— Видели нашего флагмана, Букреев? — спросил выросший перед ним Шалунов.
— Его встретила девушка. Очевидно, та самая Татьяна?
— Вы угадали… Жаль, что вы не могли разглядеть ее. Пикантна и проста. Сегодня, наверное, опять сбежала к Курасову через забор. Насчет дисциплинки Таня хромает на обе ноги. Ну, до скорого и приятного свидания, как говорят джентльмены. Не забывайте бедных моряков, капитан Букреев.
Шалунов зашагал к будке дежурного.
Манжула подъехал на грузовой автомашине. Краснофлотцы «тридцатки» быстро попрыгали в кузов. К Букрееву направился невысокий человек в таком же ватнике, как у Манжулы.
— Букреев, здравствуйте! Простите за задержку, — глухим голосом сказал подошедший. — Встретил одного человека с базы, договорился, чтобы подали завтра на камбуз свежего мяса. Бычка обещали зарезать… Можно поздравить с благополучным прибытием?
— Товарищ Батраков, здравствуйте. — Букреев радушно пожал ему руку. — Спасибо, что встретили. Такая темнота, хоть глаз выколи.
— Темнота типично южная. Это не ленинградские белые ночи. Ну, пожалуй, поедем. Манжула! Ребята все устроились?
— Устроились, товарищ капитан.
— Добро. Я, Букреев, поеду с ребятами, а вам придется в кабинке с шофером. Хотел вас с шиком доставить на легковой, но не вышло у меня. Господин Тузин куда‑то сами выехали.
— С вами поедет комбат капитан Букреев на Толстый мыс, — приказал Батраков водителю. — Садитесь, товарищ Букреев.
Букреев задержался у кабинки:
— Вы рангом ошиблись, капитан Батраков. Только начальник штаба, а не комбат…
Батраков тихонько засмеялся:
— Мне и невдомек, что вы не в курсе последних событий. Тогда садитесь ближе к шоферу, — мы вместе устроимся. У «доджей» кабинки просторные. Я по пути все расскажу.
Машина выбралась из района порта и пошла при полном свете фар, освещая развалины, дома без изгородей, окруженные деревьями, зачастую с обломанными ветвями.
Геленджик не был похож на прежний, ничем особенно не выдающийся, но все же аккуратненький приморский городок, куда приезжали отдохнуть и полечиться. Мостовые были разворочены, и над дворами, заросшими буйным молодняком, светлели протоптанные по обнаженной земле тропки. За городом пришлось сбавить скорость. Завыли и заскрежетали передачи на ухабистом подъеме. Справа шумело невидимое море.
— Тузина сняли, — сказал Батраков, посматривая на Букреева глубоко запавшими глазами, — сняли и назначили вас. А на штаб поставили Баштового; он был начальником штаба у Куникова. Потому и пришлось так срочно вызывать. Дел уйма, Букреев.
— За что же сняли Тузина?
— За дело сняли. Не тем человеком оказался Тузин. Я могу вам коротко рассказать. Еще когда мы прибыли сюда, в Геленджик, Тузин сразу же схватился за живот, потому что Шагаев, который встречал нас, напугал его.
— Чем напугал?
— Сказал, что скоро в десант. Тут Тузин сразу изменился. «Знаешь начинает, мол, что‑то лома–а-ть меня, живо–от болит». Я ему говорю: «Подожди болеть, надо людей выгружать, устраивать их, кормить». Ушел, и мне пришлось все самому. Дальше такая же история. Вижу, надо работать с батальоном, а командира фактически. А тут стали забирать от нас людей на таманскую операцию, вливать новых, переменили почти весь офицерский состав. Принялся Тузин куралесить, переругался с новым народом. Пришлось докладывать Мещерякову. Тот проверил, доложил члену Военного совета. Он сам приезжал вместе с Мещеряковым в батальон. Тузина, значит, того… вот вас и вызвали. Потому что не сегодня- завтра Тамань кончат защищать, подоспеет Крым.
