Василий Ажаев - Далеко от Москвы
— Вы не умеете потише разговаривать? — спросил Алексей.
— Зачем потише? У нас привыкли не стесняться. Часов в шесть утра убедитесь сами: никто не будет говорить «потише». Вон напротив живет Гречкин, начальник планового отдела. У него четверо детей, и они никогда не орут поодиночке — обязательно хором. Но не это самое страшное. Самое страшное — Лизочка, супруга Гречкина. Она маленькая, худенькая, но у вас всегда будет звенеть в ушах от ее крика.
Девушка заочно познакомила Ковшова с жильцами. Не спросив разрешения, вошла в комнату инженера, оглядела ее критически и осталась недовольна.
— Сыро. Вымыто плохо, смотрите, какие потеки у плинтусов. Обстановка случайная, хлам. Матраца, считайте, нет, вместо него положили лист папиросной бумаги. На нем спать нельзя, заболят бока.
— Можно спать, вполне, — решил Ковшов. — Тем более, мне не придется особенно-то нежиться в постели.
Девушка закончила осмотр комнаты и перевела взгляд на инженера, глаза у нее были большие и ласковые.
— Вы, наверное, холостяк и привыкли жить впопыхах да в сухомятку?
— Я женат, правда недавно.
Она изумленно посмотрела на него и заливисто рассмеялась.
— Молодую оставили дома? Мило!
Инженеру не понравился поворот в разговоре, он сразу потерял интерес к болтовне девушки. Она заметила эту перемену и ушла, пожелав спокойной ночи.
Спать не хотелось. Алексей приник лбом к холодному стеклу. На улице было светло, как днем. Фосфорный неживой свет луны заливал барачного типа постройки и великое множество пней, оставшихся как следы тайги, оттесненной с площадки. Правее, за последним бараком, блестел величавый Адун. Где-то неумолкаемо выла и визжала циркульная пила, иногда она плакала, как женщина.
Тоскливые мысли вновь толкнулись в голову. Днем пришло письмецо от брата. Митенька, восемнадцатилетний паренек, писал из военной школы, что учится бить немца и скоро пойдет на фронт. В этих нескольких фразах прозвучал для Алексея горький укор.
Одиночество Ковшова нарушил Беридзе. Алексей вскочил, смущение и радость отразились на его лице: размолвка с товарищем тяготила его, он чувствовал себя виноватым.
— Пришел ругать тебя и бить, — сказал Беридзе и, подойдя к товарищу, неловко, сбоку обнял его.
Главному инженеру тоже не понравилась комната Ковшова.
— Я слышал, стены покрываются льдом. И мрачная она какая-то. Тоску нагоняет. Ты перебирайся ко мне, у меня тепло, и хозяйка заботливая.
— Спасибо. Я буду пока жить здесь, меня комната устраивает.
— Ты и в самом деле решил добиваться возвращения в Москву? — в упор спросил Беридзе.
— Да, — коротко ответил Алексей. Он понял, зачем пришел к нему Беридзе. — Тебе Батманов сказал? Отпускает он меня или нет?
— Батманов ничего не говорил о тебе. Ты успел к нему обратиться?
— Вчера я подал ему рапорт.
— Эх, зря! — сказал Беридзе с досадой. Он явно расстроился и начал расхаживать по комнате: три шага вперед, три шага назад. — Ты, Алексей, человек взрослый, у тебя своя голова на плечах, но по-дружески скажу тебе: напрасно затеял волынку. Ты еще не включился в работу, вот и мечешься. Вздор. Надо подавить в себе это настроение.
Ковшов сидел на низкой кровати, склонив голову. Беридзе едва удержался, чтобы не подойти и не погладить его по русым волосам.
— Неудобно перед Батмановым, голубчик. Ему трудно сейчас: организационный хаос, люди в разброде. Мы приехали вместе с ним и теперь — главная его опора. И вдруг рапорт: «Прощайте!» Смахивает на удар в спину.
— Слишком красиво изображаешь, Георгий Давыдович. Начальнику не придут в голову такие тонкости. Я для него маленький человек, он вполне без меня обойдется.
— Понятное дело, обойдется. Но согласится ли обойтись — не знаю. Во всяком случае, он не отнесется к твоему рапорту равнодушно. Ты и меня ставишь в неудобное положение — я за тебя ручался. Предвижу неприятности.
Постучав, в комнату зашел Залкинд. На нем было легкое летнее пальто. Он внимательно огляделся.
— Помирились? — спросил парторг у Беридзе, присаживаясь на кровать, рядом с Алексеем. — Напрасно. Что до меня, я не собираюсь с ним мириться.
— Слышал? Он успел подать письменный рапорт начальнику строительства, — сказал Беридзе.
— Тем хуже для него. — Залкинд положил руку на плечо Алексея. — Вам потом самому станет неудобно, вы пожалеете об этом рапорте.
— Почему? — раздраженно спросил Алексей. — Я не путевку прошу на курорт.
Залкинд подпер голову обеими руками.
— Некоторые люди у нас здесь рассуждают так. Мол, на карту войны поставлено все, страна напрягается до предела, на учете каждый человек и каждый патрон. Между тем, на Дальнем Востоке бездействуют крупные вооруженные силы. Надо немедленно снять их отсюда и бросить на запад. Дальневосточные дивизии хорошо обучены и оснащены — они помогут остановить фашистов. Если японцы воспользуются этим и оттяпают у нас Дальний Восток — не беда, обойдемся без Дальнего Востока. Нам де города, села и земли ближней России милее и дороже неуютных дальневосточных пространств. Как вы расцениваете этакое рассуждение?
— Рассуждение гнусное! Я бы с такими рассуждателями не стеснялся.
— Правильно и патриотично! — одобрил Залкинд. — Каждый камень и каждая пусть захудалая речка — все дорого родине. Будь мы просто потомки Ермака и Пояркова, и то не имели бы права отдавать ни одной песчинки Дальнего Востока. Кстати, тут каждая песчинка золотая. А мы не только потомки Ермака, мы — наследники Ленина, советские люди, мы дали этому краю новую жизнь.
— Спрашивается: при чем здесь инженер Ковшов? — спросил Алексей.
— Инженер Ковшов, патриотично осудив антипатриотические высказывания, на деле согласен отдать японцам весь Дальний Восток. Ему дорога одна Москва.
Алексей поднял брови.
— Может быть, я уже отдал японцам Дальний Восток?
Залкинд оставил его замечание без внимания.
— Незачем говорить о роли тыла в войне, — продолжал он. — Все мы знаем: устойчивость и работоспособность тыла значат столько же, сколько и сама армия. Что такое тыл? Заводы, колхозы, разные строительства, сотни и тысячи больших и малых учреждений государства, перестроенных на военный лад...
— Очень интересно, — улыбнулся Алексей. — Правда, немного похоже на очередную статью из местной газеты. Вы полагаете, мне не ясны столь популярные истины?
— Вы огорчили меня и Беридзе нежеланием понимать некоторые популярные истины. Нефтепровод наш участвует в войне в той же мере, как завод боеприпасов или танковая дивизия. Строительство нефтепровода имеет прямое отношение к вооруженным силам Дальнего Востока. Вы возмущаетесь людьми, предлагающими снять армию с дальневосточных границ. Почему же на деле вы поддерживаете их, отрицая необходимость нефтепровода для войны?
Ковшов встал, протиснулся между столом и кроватью и сел у столика в углу, напротив Беридзе. Тот молча играл перочинным ножом с целым набором инструментов — от консервного ножа до шила.
— Ничего не отрицаю. Просто вижу, что невозможно построить его так быстро. Следовательно, ему не придется участвовать в войне.
Залкинд взял из рук Беридзе перочинный нож и стал внимательно открывать предмет за предметом.
— Ваши слова ничего не весят. Вы не имеете представления об общем плане войны, не знаете ни ее ресурсов, ни сроков. Конечно, мы тоже знаем не все. Все знают только наши большие руководители в Москве. Они и решают. Перед ними стоял вопрос о нефтепроводе, один из миллиона вопросов. Грубский доказывал: построить за год нельзя. В Москве с ним не согласились. Нефтепровод нужен для войны, отказаться от него невозможно. Отсюда решение: выполнить стройку за год. Это равно приказу — стоять насмерть и сделать невозможное. Отсюда смена руководства на строительстве... Теперь оно в надежных руках. Вам не приходилось в свое время читать очерк в «Правде» про Батманова и Беридзе: «О людях, которые умеют делать невозможное»?
— Не помню, — сказал Алексей.
— Был такой очерк в свое время, — с гордостью подтвердил парторг. — Меня очень обрадовало решение Совнаркома о форсировании строительства. В этом я увидел еще одно проявление нашей силы. Подумайте: если нефтепровод, отстоящий от фронта на несколько тысяч километров, нужен и занимает в войне определенное место, хотя и поспеет только через год, то какая мудрость предвидения заложена в общем плане войны с фашистами!
— Я все понимаю, признаю, со всем согласен! — воскликнул Алексей, вскакивая. — Но вы-то можете меня понять или нет? Я хочу на фронт, туда, где сейчас труднее всего! Нас учили с детства, и на школьной скамье, и в комсомоле: не прятаться от трудностей, быть там, где опаснее всего.
— А разве вас не учили, кроме того... дисциплине? В конце концов, нужно или нет подчиняться старшим товарищам? — жестко спросил Залкинд. — Разве не учили тому, что нельзя себя выделять из общего? Если не учили, тогда и на фронте вы будете рассуждать: «Это не участвует в войне, а это участвует, это важное, это мне подойдет а это не подойдет». Или мы для вас не старшие товарищи? Мне Беридзе говорил, будто фронт опалил вас. Честно признаться — незаметно. Советую хорошенько обдумать то, что мы вам говорим...
