Анатолий Мошковский - Твоя Антарктида
В ствол возле самого уха ударила нога. Митька зажмурился, сжал зубы. Нога ударила выше, и Митька чуть успокоился: не обнаружили! И сразу сообразил, в чем дело: громадней этой вербы нет вокруг дерева, и взобраться на нее легче всего – сучья растут друг возле друга. Лучшего наблюдательного пункта не найдешь. Вот и послали этого мальчишку наблюдать за местностью… И жутко и весело стало Митьке: разве это не здорово – на одном и том же дереве сидят два враждебных разведчика-наблюдателя!
Митька опять прильнул к щели.
Стены уже были облиты, и солнце сверкало на ледяных гранях крепости. Митька перевел взгляд на реку. Странно: куда подевался Юрка? В плен он не попал – Митька увидел бы, как его со связанными руками ведут в крепость. То шел не прячась, а то исчез бесследно, как в прорубь канул. Наверно, удрал. Ну конечно, чего еще от него дождешься!
Мороз усиливался. Пальцы ног и рук наливались холодом, нос и щеки становились чужими, словно из них ушла вся кровь. Хотелось попрыгать, побить ногу об ногу, но попробуй попрыгай в такой тесноте! Единственное, что еще можно было, – это шевелить пальцами ног и рук. Но пальцы деревенели и не слушались.
Митька стал горячо дышать в стенку дупла, и теплый воздух, возвращаясь, немного согревал щеки. Но скоро Митька выдохся, и мороз с новой силой набросился на него, все глубже запуская свои когти под пальтецо. Снег, попавший в валенки, растаял, и вода застывала, сводя холодом пальцы.
Но Митька терпел. Стоял и терпел.
Замлевшие ноги подкашивались, голова наливалась тяжестью, но "он встряхивался и по-прежнему остервенело двигал пальцами. И по-прежнему смотрел в щель.
Вспомнилась школа, теплый класс, где девочки ножницами вырезают из хрустящей глянцевитой бумаги флажки и гирлянды к елке и где он должен был отбывать гауптвахту. Потом мысли перенеслись домой, в небольшую комнатушку в полуподвале, где он живет с матерью, дворничихой. Что она делает сейчас? Наверно, чистит картошку и бросает белые картофелины в большую кастрюлю. Чистит она очень быстро и очень аккуратно: из-под ножа выползают тонкие-тонкие ленты кожуры. И снег с тротуара мать тоже сметает очень быстро. Жаль только, совсем старая стала – половина волос седых, а сама худая, как девчонка… Трудно без отца. Зря он нагрубил ей вчера. Даже заплакала, а он еще кричал на нее: денег на кино пожалела. Эх, ну и дурак же он! Наверно, правильно говорят, что характер у него невыносимый. Сейчас бы хорошо дома посидеть да горячей картошки пожевать.
И вдруг Митьке вспомнились слова: «За нарушение дисциплины трое суток гауптвахты…» Эх, Всеволод, не знаешь ты, что это дупло хуже всякой гауптвахты… Настоящий карцер!
Время шло. Митька, заледенев от стужи, навытяжку, как приговоренный, стоял в дупле.
– Эй, Алик, как там? – донесся из крепости простуженный голос Рыбакова.
– Пока не видно! – отозвалось над Митькиной головой, и пушистый ворох снега пролетел возле смотровой щели.
– Гляди с дерева не свались.
– Не свалюсь.
Прошли еще полчаса, томительные, медленные, тягучие. Митькины веки отяжелели, тело наливалось мягкой истомой, перед глазами все поплыло, словно смотрел он через бегучую прозрачную воду. Неведомо откуда перед ним вдруг выплыло лицо Юры, вытянутое, разъяренное, с побелевшими от гнева глазами. Митька вздрогнул и замотал головой. «Кажется, засыпаю, – подумал он. – И не найдут потом в этом дупле. Гроб, а не дупло!»
Но Митьке не суждено было замерзнуть: над его головой раздался истошный вопль:
– Идут, идут!
Митька припал к щели. В лагере «зеленых» началась суматоха. Поспешно бросая ведра, ребята с криками стали сбегаться к крепости. Мальчишка в лохматой медвежьей шубе, заливавший нижние подступы, скользил по льду и никак не мог взобраться на горку. Жалобно взывая о помощи, он растерянно бегал внизу и размахивал пустым ведром. Беднягу никто не замечал.
– Миша! – надрываясь, кричал с дерева Алик. – А какой будет мне приказ?
Ему никто не ответил. Крепость лихорадочно готовилась к отражению штурма. Из нее доносились команды, хриплые крики, перебранка. Сопя и ругаясь, наблюдатель, так и не дождавшись разрешения высшего командования, полез вниз.
– А ну скорей сматывай удочки, пока жив! – прошептал Митька и, когда, слезая с вербы, мальчишка в бурках очутился возле дупла, ткнул его закоченевшей рукой в ногу.
Но наблюдатель, занятый спуском, ничего не заметил. Митька выглянул из дупла. То, что он увидел, захватило его душу.
Растянувшись длинной цепью по Двине, «синие» быстро приближались к крепости. Вот они пересекли лыжню у берега, перевалили через глыбы колотого льда, через сугробы, недавно наметенные.
Эх, ну и красота! Митька бурно задвигал плечами, заработал пальцами, словно сам сжимал палки и на лыжах лихо мчался по реке, чтобы взять штурмом эту неприступную крепость. Уже можно было различить отдельных ребят. Вон Коля Ерохин, коренастый, как старый казак, в черной бурке и кубанке, сбитой на затылок. Вон маленький Димка, без шапки, быстро перебирает лыжами – где-то посеял, растяпа! Но Всеволода среди наступающих нет, нет и еще многих. Наверно, задумали какой-то маневр.
Между тем лыжники подлетели к обрывистому берегу и, толкаясь, наступая друг другу на лыжи, стали взбираться вверх. Но крепость безмолвствовала: из «зеленых» не было видно ни души.
Митька насторожился.
Лыжи загремели об лед – это «синие» были уже на подступах к крепости. Наиболее упрямые делали отчаянные усилия, стараясь палками высечь ступеньки. Но напрасно: крепость для лыж была неприступна.
– Спешиться! – донеслась команда Ерохина.
Ребята сбросили лыжи и, опираясь на палки, стали взбираться по крутому склону.
И тут случилось неожиданное: из специальных крепостных ворот, как боевые слоны, стуча и подпрыгивая, вниз покатились громадные снежные ядра. Легкий удар – и «синие» срывались и кубарем скатывались вниз. Дружный хохот раздался в крепости.
– Ур-р-р-ра! За мной! На приступ!.. – надсадно кричал Ерохин, размахивая палкой, словно копьем, и снова бросился на штурм.
Ребята карабкались вверх, падали, отбрасываемые снежными бомбами, но снова и снова, как муравьи, ползли на штурм вражеской крепости. Вон кто-то на лыжах подвез ящик с золой, ребята стали хватать горстями золу и разбрасывать ее по глади льда. Суворов и Скобелев, водившие когда-то солдат на штурм снежных вершин, сказали бы сейчас ребятам: «Молодцы!»
Больше Митька не чувствовал холода.
– Так, так! – кричал он, силясь вылезти из дупла. – По одному! Заходи с флангов! Эй ты, шляпа, не мешайся на дороге! С тыла заходи, с тыла! Ну-ну, еще разок! Еще! Не падай духом, братва! Вперед! У-р-р-р-а!
Шум у крепостных стен стоял невообразимый. А Митька все больше и больше разгорался. Он бешено колотил в стенки своего укрытия, прелая сердцевина вербы стала оседать глубже, и мальчишка еще на полметра въехал внутрь ствола.
Это была катастрофа…
Смотровая щель очутилась над головой. Он был со всех сторон зажат в затхлую темницу, и крики штурма едва просачивались сюда. Митька заплакал злыми слезами. Он уперся ногами в бугорки каких-то выступов и, до крови царапая щеки, с трудом перевернулся лицом в обратную сторону. Потом вцепился в край дупла и рывком подтянулся вверх.
Со стороны огородов прокатилось новое яростное «ура». Четко выделяясь на фоне снега, человек пятнадцать «синих» катилось сверху. Впереди, размахивая треугольным флагом, в оранжевом лыжном костюме мчался Всеволод. За ним большим маховым шагом несся Юра – полы его длинного пальто отлетали в стороны, как крылья. «Неужели Юрка разведал и повел их с тыла?»
Человек двадцать «зеленых» бросилось к ним наперерез из крепости. В воздухе замелькали снежки. Снизу снова пошли на штурм крепости. И новое «ура» разнеслось над огородами.
Защищались осажденные отчаянно. На Всеволода насело пятеро «зеленых» – облепили, смяли, повалили. Пыхтя, выдыхая клубы пара, они выкручивали ему руки, пытаясь вырвать сосновое древко. Всеволод отбивался, отцеплял руки нападающих, мертвой хваткой держался за древко. Тогда «зеленые» за древко поволокли его по снегу к крепости. На них налетел Юра. Он рычал, лягался, бил головой и наконец все-таки вырвал флаг и бросился к крепостной стене. Наперерез ему выскочили трое. «Зеленых» уже не было в крепости – они все высыпали наружу. Завязалась рукопашная. Атака захлебывалась.
Отбиваясь от «зеленых», охрипшим голосом Юра кричал что-то своим, но «синие», сцепившись с противником, словно забыли про флаг.
Что ж это, что ж это такое!
Напрягая мускулы рук, Митька вытянул из дупла свое тело и, прицелившись, с толстого сука, как рысь, прыгнул в снег.
Метнувшись к Юре, он растащил вцепившихся в него «зеленых», выхватил древко и огромными скачками бросился к опустевшей крепости. Свежая, застоявшаяся сила, как скрученная пружина, распрямилась в нем. Оторвав Митьку от земли, она легко подняла его в воздух и бросила на передний бастион.
