Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

Шире шаг! Еще шире! Бегом, бегом!.. А по следам уже бегут - Шидловские слышат, затылками чувствуют погоню. И вот грозный окрик старшины Полторошапки:

- Стой!

И почти одновременно выстрел сзади. Пуля прожужжала где-то совсем близко. Ничего, ночь укроет, река спасет. Только не останавливаться.

Выстрел. Еще выстрел!.. Пали, старшина, в ночь, как в копейку!.. Вдруг спереди бросается на грудь Юзика огромный зверь и валит великана с ног. Это Казбек. Тихий, но властный голос Василия Ефремова, и тоже спереди, останавливает Казимира:

- Стой, руки вверх!..

А граница - рукой подать. Еще бы один бросок, последний. Но нет, не бывает последнего броска на участке заставы Емельяна Глебова. Сто дорог у нарушителя, но почему-то все ведут в тупик.

Четверть часа прошло, как встречались Глебов и братья Шидловские на квартире лейтенанта. И вот они снова перед ним - теперь уже в канцелярии заставы. Сидят растерянные, поникшие, озлобленные. У Юзика оцарапано лицо. Это Казбек задел нечаянно. Казимир дрожит, точно в ознобе, и что-то шепчет синими тонкими губами.

- Вы хотели сегодня меня убить. Почему не убили? - спрашивает Глебов тоном беспристрастного следователя.

Казимир поднял на Глебова безумные глаза и закачал трясущейся головой: мол, не намеревался убивать. Он то ли боится произносить слова, то ли не может.

- Больно хитер ты, начальник, - сквозь зубы цедит Юзик. Этот владеет собой куда лучше брата, держится нагло, с вызовом. - Не по годам хитер. Но тебя все равно убьют. Своей смертью не умрешь. Зенона тебе не простят. Не-ет, не простят.

Зенон… Неужели братья Шидловские по своей инициативе, из мести за брата хотели убить Глебова? Не верил в это Емельян. Да и факты говорили о другом: покушение на начальника пятой заставы готовилось за рубежом, и братья Шидловские были использованы всего лишь в качестве удобного орудия. За что же вы так жестоко мстите, господа с той стороны, этому большеглазому юнцу? За то, что он ухлопал одного из многочисленной армии ваших агентов?!

Одного ли? А вспомним осень прошлого года, месячные сборы начальников застав при штабе отряда, вспомним сестричек Шнитько и загадку спальни. Может, больше чем одного?.. Пожалуй, больше.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ЗАГАДКА

- Ванюшка!

- Мелька!

- Черт ты полосатый!

- Пусть полосатый, только б не лысый.

- Это впереди: будут и лысина и седина.

И, потискав друг друга в объятиях, пограничник лейтенант Глебов и танкист старший лейтенант Титов весело и громко расхохотались.

- А я иду и думаю: ну хоть бы кто из знакомых… Когда мы в последний раз виделись? - Бронзовое от солнца и ветров круглое лицо Емельяна сияло, глаза лучились от неожиданной радости.

- Да, пожалуй, на Волге в тридцать восьмом. Как училище окончил, так и не виделись.

Они стояли возле городского скверика под тенистой кроной каштана, заслонившей уже нежаркое сентябрьское солнце и линялое, выгоревшее за лето небо, - земляки и друзья детства Иван Акимович Титов, плотный, коренастый, широкий в плечах, с красивым овалом лица, на котором как-то уж очень отчетливо выступали черты решительного и сильного характера, и Емельян Прокопович Глебов, который внешне во всем уступал своему другу: был ниже ростом, щупловат и лицом не выделялся - обыкновенное, немножко курносое, чуть-чуть скуластое, с большим ясным лбом и густыми бровями. Разве что глаза… Да, глаза Емельяна Глебова, большие, синие, обращали на себя внимание, и прежде всего не внешней красотой, а тем, что они постоянно излучали. Глаза Емельяна обладали редким даром располагать к себе людей, вызывали к себе доверие и уважение - они смягчали гнев у грозных начальников, высекали улыбки у черствых и сухих, возбуждали радость у пессимистов, вселяли силу и уверенность в слабых, будили надежду у отчаявшихся, всегда горели и зажигали других. Они манили к себе каким-то таинственным огнем, обещали что-то поведать и подарить. Люди как-то льнули к Глебову - видели через его глаза щедрую доверчивую душу, живой острый ум, неподкупную честность, постоянство и твердость убеждений. Не потому ли вокруг Емельяна с самого детства непременно толпились друзья-приятели, позволяли ему верховодить и командовать, будучи уверенными, что он никогда не злоупотребит их доверием.

- Как ты сюда попал и что ты здесь делаешь? - атаковал нетерпеливый, горячий Емельян.

- Да я-то что, я, можно сказать, тутошний, а вот ты как? - Титов говорил глуховато, степенно, изучающе осматривая друга веселым довольным взглядом.

- Давай где-нибудь присядем. А может, пообедаем? - предложил Глебов.

- Не возражаю. Пошли в "Москву", там хорошо цыплят жарят. В садике, на воздухе.

Иван Титов был двумя годами старше Емельяна Глебова. Вместе росли, вместе в школе учились, вместе мечтали о будущем. В 1937 году Титов, покинув свою деревню Микитовичи, перевязал чересседельником самодельный, сколоченный из фанеры и грубо покрашенный чемоданчик и поехал на Волгу в большой город учиться на танкиста. А на другой год туда же приехал поступать в танковое училище и Емельян Глебов. Отлично сдал вступительные экзамены, но "срезался" на медицинской комиссии. Что, почему - так и не узнал толком, но для службы в танковых войсках его признали негодным.

- Не вышел телосложением, - объяснил ему капитан из приемной комиссии.

Глебов разозлился и в сердцах бросил:

- Вы б и Суворова не приняли по той же причине.

- Пожалуй, - добродушно улыбнулся капитан и уже совсем серьезно, участливо посоветовал: - А ты попробуй в погранучилище. Это по соседству с нами. Там пройдешь. Для них и Суворов подойдет. А танки - эта штука дьявольского здоровья требует. Во времена Суворова их не было.

Так, можно сказать случайно, Глебов попал в военное училище пограничных войск. Учились в одном городе, встречались редко - не до встреч было. Время стояло горячее: в Европе разбойничал Гитлер, события на Хасане, на Халхин-Голе ощущались и в стенах военных училищ. Программы уплотнялись, сроки учебы сокращались.

Иван Титов летом 1939 года из училища попал вначале в Белоруссию, а затем на Карельский перешеек. Емельян Глебов прямо из училища зимой 1940 года прибыл на финский фронт, где получил под свою команду взвод разведчиков. Как уехал Емельян из Микитовичей, так с тех пор и не был в родной деревне. А уж соскучился по ней! Хотелось хоть на часок слетать туда, хоть одним глазом взглянуть, передать подарок матери, побывать на могиле отца, а там опять готов служить где угодно. С каким же интересом и жадностью он слушал теперь рассказ Ивана, всего неделю назад вернувшегося из отпуска!

- Микитовичей ты совсем не узнаешь: хутора в одно место стянули, и такое село получилось - две улицы по полкилометра длиной, - рассказывал Титов низким грудным голосом. - Женька-то наша в педучилище. Учителкой будет. А как выросла! Красавица! Ну, брат, я даже не ожидал, что у меня сестра будет такой.

- В брата пошла, - подмигнул Емельян. Он был старше Жени Титовой всего на три года, деревенские ребята дразнили его: Емелька - Женин жених. И теперь он был благодарен Ивану за то, что тот сам без вопросов и просьб догадался рассказать о своей сестренке. - У мамы моей был, я знаю - писала. Как она? Постарела небось?

- Я бы не сказал. Но вообще - да, стареют родители. Мой отец очень сдал.

Они сидели вдвоем. И хотя соседние столики были пусты, разговаривали почти шепотом, настороженно оглядываясь по сторонам. А когда подошла улыбчивая, привлекательная официантка Марьяна, лет тридцати, с большой копной волос женщина, с которой, как заметил Глебов, у его друга были добрые отношения, оба сразу замолкли.

Марьяна, похоже не заметив этого, спросила Титова:

- Где ты пропадал так долго?

- Уезжал.

- Жениться?

- Почти.

- А где жена?

- Дома оставил.

- Значит, холостой?

- Почти.

- Что не заходишь?.. Галя скучает.

- Передай привет. Зайду. Вот с другом моим зайдем. Между прочим, ему на месяц нужна комната. Парень надежный. Не обидит. Только боюсь, как бы не влюбился в Галинку.

- А тебе что за беда? Ты не можешь ревновать!

- Да так, жалко будет парня, и без того худой - совсем изведется…

Марьяна отошла, и они продолжали прерванный разговор.

- Ну а…

- Фриды тоже нет: в Москве она, у родственников.

Емельян знал, что когда-то Иван был неравнодушен к красавице Фриде. И она, кажется, была к нему благосклонна. Спросил:

- Разве вы не переписывались?

- Все кончилось, дорогой Емеля. Что было, то сплыло. А впрочем, ничего и не было, так, детские грезы, первые вздохи. Был я в Москве, думал, встречу случайно… Хотелось повидаться. Просто так, вспомнить былое. Но случайности только в книгах бывают. А Екатерина Айзиковна адреса не дала. Я понял, что там кто-то есть - жених или муж.