Виталий Закруткин - Плавучая станица
Парень перевел дух, откашлялся и заговорил, торопливо заглатывая слова:
— Вчера дед Малявочка видал их под Соленым Логом, цельная стая, говорит, по куге [3] шастала. Наши охотники с рассвета поехали на облаву. Я туда бегу. Может, пойдем вместе?
Видимо, вспомнив, что Зубов его не знает, парень добавил:
— Я сам из бригады Талалаева, ловец. Будем знакомы. Худяков моя фамилия, а имя — Степан. Так что вы не сомневайтесь, я вас до самого места проведу.
Зубов поднялся и тронул рукой патронташ:
— Ну что ж, пошли. Только у меня картечи нет, всего два патрона крупной дробью заряжены, да и то заряды слабые.
— Ладно, — махнул рукой Степан, — может, там найдем у кого-нибудь готовые патроны. У Архипа Иваныча, кажись, ружье подходит до вашего калибра…
Они сбежали с обрыва и пошли по речному льду, обогнув заколоченный домик станичной пристани и оставляя станицу далеко вправо.
— Напрямки мы скорее добежим до Соленого Лога, — объяснил Степан, — тут километра три будет, не больше.
Миновав старое речное русло, они, помогая друг другу, выбрались на крутой заледенелый берег, быстро обошли неширокую лесосеку и зашагали по ровному, засыпанному снегом займищу. Далеко впереди Зубов увидел мелькающие на снегу темные фигурки лыжников.
— Это наши ребята-комсомольцы волков зафлаживают, — всматриваясь, сказал Степан. — Они суток трое флажки на шнур вязали да керосинцем их сдабривали для запаха. Волк опасается флажков и ни за что через шнур не пойдет…
По-солдатски идя в ногу с Василием, Степан незаметно поглядывал на него и говорил, энергично размахивая рукой:
— Значит, вы на житье до нас прибыли? Это хорошо. Сюда давно надо было нового человека прислать. Народ у нас в артели работящий, а толку на участке маловато. Плохо хозяйнуем. Потому и с выполнением плана обман получается.
— Какой обман? — насторожился Василий.
— А вот какой…
Движением ноги Степан откинул с протоптанной тропинки оброненную кем-то кучку хвороста.
— Допустим, наша вторая бригада получает квартальное задание — выловить и сдать в рыбцех пятьсот центнеров рыбы. Это я к примеру говорю. Допустим даже, мы сдаем эти самые пятьсот центнеров тютелька в тютельку. Вроде, значит, квартальный план мы выполнили…
— Ну?
— Ну, а вы поглядите, какую мы рыбу в счет плана сдали. У нас ведь ее принимают по весу. Вот мы и сдаем малоценную рыбную мелюзгу: ласкиря, уклейку, пескаря. Или же хамсу да тюльку в море ловим. Этой дребеденью и план выполняем. Да еще и молодь промысловых пород без всякого ограничения прилавливаем.
То, что рассказал Степан Худяков, поразило Василия.
— Скажите, а если взять ваш годовой улов в целом, — осторожно спросил он, — сколько же в нем получается этой низкосортной мелюзги?
— Больше половины, — отрезал Степан.
— Здо-орово! — протянул Зубов, недоверчиво поглядывая на своего спутника. — Ну, а как же рыбозавод платит артели за такие уловы?
— Платят нам, конечно, по установленным расценкам, за каждый вид рыбы по-разному. Да ведь государству от этого не легче. Государство ждет от нас ценной рыбы — сазана, леща, севрюги, рыбца, — а мы, извиняюсь, всякую дрянь сдаем и о выполнении плана рапортуем…
Они уже приближались к Соленому Логу — широкому заснеженному займищу, по которому ходили люди, и Василий, тронув Степана за рукав бушлата, спросил:
— Скажите, товарищ Худяков, чем же вы все-таки объясняете такое положение?
— Известно чем: рыбы у нас в реке становится маловато.
— Почему?
— По-разному люди говорят…
Степан сбил на затылок кубанку и махнул рукой:
— Бригадир наш, к примеру сказать, обвиняет природу: то, мол, вода в реке низкая, то верховой ветер всю весну дует, то, дескать, рыба плохо плодится. А по-моему, не вода и не ветер, а мы сами всему причиной: как хозяйнуем, так и прибыль получаем. А мы рыбалим так, будто в очко играем: выйдет карта — значит, хорошо, а нет- недобор будет…
Он, должно быть, хотел еще что-то сказать, но в это время до них донесся сердитый окрик идущего навстречу Антропова:
— Чего вы копаетесь, друзья? Становись по местам! Загонщики вот-вот начнут гаять по камышам и поднимут волков, а мы гуляем!
Соленый Лог, то самое место, на котором должна была начаться облава, представлял собой низкую часть надречного займища; он был растянут километра на три и одним концом упирался в старое, поросшее вербами русло реки, а другим — в ровную линию темнеющих на горизонте приозерных камышей. По словам деда Малявочки, вся волчья стая лежала сейчас в засыпанных снегом камышах. В обход этих камышей еще с утра отправились загонщики. Они должны были поднять волков и, перекрикиваясь, постукивая палками и посвистывая, погнать всю стаю к вербовым зарослям, где стояли охотники.
Для того чтобы волки не ушли ни влево, ни вправо, лыжники-комсомольцы зафлажили весь Соленый Лог, то есть замкнули его подвешенным на бурьяны и кустарники тонким шнуром, на котором трепыхались разноцветные, смоченные керосином флажки.
Когда Зубов и Степан Худяков подошли к зарослям, Архип Иванович Антропов — он руководил облавой — заканчивал последние приготовления. Вокруг него тесной кучкой стояли охотники. Среди них Зубов увидел девушку. Она, по всему было видно, только что прибежала и никак не могла отдышаться от быстрого бега.
«Должно быть, та самая дочка моего досмотрщика», — подумал Зубов.
Одетая в ватную стеганку и в такие же ватные штаны, в заломленной на затылок шапке-ушанке, девушка стояла у толстого вербового пня, держа на плечах ружье так, как женщины носят коромысло.
Зубов искоса взглянул на нее.
Прямые, даже на концах не вьющиеся пепельно-русые волосы, выбившись из-под шапки, спадали ей на плечи. Высокий чистый лоб был покрыт капельками пота. Ни слегка вздернутый нос, ни чуточку припухшие губы девушки не понравились Зубову. Только глаза ее сразу притягивали: серо-голубые, цвета речной воды, они почему-то казались почти темными, и взгляд их был медлителен, излишне настойчив и тяжеловат.
Не скрывая любопытства, девушка посмотрела на Зубова, заметила, что он тоже смотрит на нее, нахмурилась и отвернулась.
— Ты, Груня, становись первым номером, — обратился к ней Антропов, — займешь место под той, крайней вербой, будешь у нас на левом фланге. Ты, Степан, иди за ней и занимай второй номер.
Он подумал и положил ладонь на ружье Зубова:
— Вы, товарищ инспектор, будете третьим номером, а я стану в середке, правее вас…
Зубов хотел было сказать, что у него нет заряженных картечью патронов, но Архип Иванович уже повел остальных четырех охотников к обрамленной вербами речной излучине.
Василий остался один. Он видел, как Степан Худяков, протоптав снег, лег метрах в пятидесяти левее, а еще дальше, прислонившись спиной к корявому стволу старой вербы, стала Груня. Справа, скрывшись за бугристой кромкой берегового обрыва, устроился Архип Иванович. Василий осмотрелся, зарядил ружье, примял ногой сухой бурьян, опустился на колени и уперся плечом в ободранный, выгоревший в середине пень.
Вокруг стояла тишина. Над белым займищем висело низкое, темное небо. Колючий, обжигающий ветер нес по земле снежные клочья поземки, и они курились по ложбинам, вспыхивали на буграх густой заметью, засыпали отпечатанные на снегу человеческие следы. Из зарослей тянуло терпким, горьковатым запахом тронутой морозцем вербовой коры, а откуда-то снизу, из прибрежной чащобы, поднимался слабый запах гари.
— Хорошо! — вздохнул Василий.
Вдали, у самого горизонта, едва различимая, голубела линия камышей, а за ними, повитая белесоватой мглой пасмурного зимнего дня, чуть-чуть виднелась гряда высоких холмов, на которых темными пятнами обозначались хутора, заросшие лесом балки, высоченные, покрытые снегом скирды соломы на колхозных токах.
— Хорошо! — повторил Василий.
Он осмотрел черные точки флажков и усмехнулся. «Ничего из этой затеи не получится, — подумал он. — Старый волк перемахнет через флажки, а за ним убегут и волчата».
Он хотел достать портсигар и закурить, но в это мгновение ветер донес до него отдаленные крики людей.
У Зубова екнуло сердце: гонят!
Не чувствуя холода, он стащил перчатки, кинул их на снег и положил ружье на колено.
Еще ничего не было видно, но нестройные крики загонщиков приближались, и уже можно было различить их голоса. «Где же волки?» — подумал Зубов. Он до боли в глазах всматривался в ровную пелену займища и отмечал каждый темнеющий на снегу предмет: торчащий из сугроба ствол сухого репейника, седовато-рыжую гривку полыни, поднятые ветром комья перекати-поля, придорожный столбик на земляной насыпи.
Вдруг Василий увидел четырех волков. Они трусили спокойной, неторопливой рысцой вдоль левой линии флажков, часто останавливались, поворачивали назад головы и, навострив уши, вслушивались в крики загонщиков.
