Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева
Но не успела Мугминат дочитать письмо до конца, как в комнату ворвалась Аминат. Девушка сунула письмо под подушку и так поспешно набросила на себя халат, что даже не заметила, что надела его наизнанку.
— Золотце мое, — проговорила Аминат, пыхтя и отдуваясь от быстрой ходьбы, — Халисат сказала мне, будто Машид прислал тебе письмо. Скажи, доченька, что он пишет? Не голодает ли? К хорошему ли командиру попал?
— Об этом он не пишет, тетя Аминат, — почтительно ответила девушка. — Он пишет, чтобы я собрала фотокарточки, старые письма для стенда, посвященного погибшим. Ну, вроде маленького музея. И еще, чтобы мы, комсомольцы, повлияли на тех, от кого зависит строительство памятника.
— Вай, Мугминат! Ты видишь, у этого парня в голове больше ума, чем у иных стариков. Даже там, вдали, все его мысли о родном ауле. — Тут Аминат подошла совсем близко к девушке и, сверля ее глазами, спросила таинственно: — А что он еще пишет?
— Больше ничего, — спокойно отвечала Мугминат и, видя, что старуха не верит ей, добавила: — Вот письмо, прочти, тетя Аминат.
С этими словами она втащила из-под подушки письмо и протянула его Аминат.
— Что ты, что ты, — замахала та руками, — разве я стану читать чужие письма? Это же большой грех, даже хуже воровства. Раньше за это даже отрубали руку. Нет и еще раз нет. Кто захочет, тот сам мне напишет. — И она обиженно поджала губы. Но поскольку молчать да держать на сердце обиду было не в ее характере, она тут же снова заговорила: — Мугминат, доченька, я знаю, что плохо поступила, придя к тебе. Но ты уж прости старуху. Сердце мое не выдержало, ведь внуков любят больше родных детей. Вай, мой Машид, мой рисовальщик самый лучший, мой пчелиный мед! Увижу ли я тебя снова когда-нибудь?
Аминат опустилась на стул и, сложив руки на коленях, заплакала.
— Что ты, тетя Аминат! — бросилась к ней девушка. — Он служит в таком хорошем месте. Там кругом леса, озера, и воздух даже лучше, чем у нас. И едят они вдоволь.
— А где он спит, не пишет? — сквозь слезы спросила Аминат и добавила жалобно: — Я слышала, солдаты спят на голой земле.
— Тетя Аминат! — с упреком воскликнула девушка. — Это же не война, чтобы спать на земле. — И, чтобы успокоить старуху, добавила: — Он пишет, что спят они на пуховых перинах и одеяла у них тоже пуховые.
— Правда, доченька?! — успокаиваясь, в последний раз всхлипнула Аминат. — А то знаешь, как я ему дома стелила: сперва на пружину кладу клеенку, чтобы сырость не просочилась, потом матрац, набитый овечьей шерстью, чтобы холод не прошел, потом матрац пуховый, чтобы мягко было, а сверху еще один, набитый лекарственной травой, — это от разных болезней.
— Тетя Аминат, на такой постели может спать даже принцесса на горошине, — расхохоталась Мугминат.
— Что значит принцесса на горошине? — насторожилась старуха.
— Это сказка такая, — уклончиво ответила Мугминат, — про неженку.
— Вот-вот, — подхватила Аминат, — и Ахмади меня все время ругал: «Что за неженку ты из него делаешь, разве из такого получится настоящий джигит!» Может, я и не права, но очень уж мне хотелось, чтобы и ел он сладко, и спал мягко. И кровать у нас не такая, как у тебя. Ты меня прости, но что в ней хорошего? Дерево, намазанное лаком. То ли дело с никелированными шарами. Посмотришь на них, если плохое настроение, сразу на душе полегчает — так они красиво блестят. И главное, никогда не ржавеют. А пружины мягкие, словно в люльке качаешься. А я еще помню, как появилась в ауле первая кровать. Между прочим, привез ее твой дедушка из города на арбе. Говорил, большие деньги отдал. А кровать-то, несколько железных прутиков согнуто в дугу — вот тебе и спинки. Смехота одна, а не кровать. Однако весь аул перебывал в доме твоего дедушки. Как в музей ходили. Охали, ахали. Многие потом отправились в город за такими кроватями. А через несколько лет стали у нас появляться настоящие, с пружинными сетками. А те, старые, на изгороди пошли для огородов. А теперь совсем с ума посходили. Меняют такие роскошные кровати на какие-то деревяшки. Все покупают, покупают, целые мебельные магазины свозят в дом. Деньги, что ли, девать некуда, — с ворчливым осуждением заключила Аминат.
— Говорят, мать Узлипат купила еще и столовую, — сообщила Мугминат.
— Как — купила столовую? — опешила старуха. — Это ту, что строится на краю аула?
— Да нет же, — засмеялась Мугминат, — это мебель такая: стол, стулья, буфет, сервант, — в общем, гарнитур называется.
— Вай, если еще удастся пожить, чего только не увижу. А мать Узлипат правильно сделала, что купила. Для такой дочери ничего не жалко, даже этого, как его… гарнитура. Не только мать — весь аул должен ей покупать. Правду я говорю, доченька?
— Да, — сухо ответила Мугминат и с досады решила уколоть старуху. — Наверное, твой внук Шапи уже готовит ей свадебный подарок!
— Вай, доченька, и не говори, — снова собралась заплакать Аминат. — Прицепился к ней как овод. Но я ее не виню. И людям скажу — она не виновата.
— Как же не виновата, — возразила Мугминат. — Если бы она прямо сказала Шапи, что не любит, он бы и отошел. Так нет, она хочет, чтобы оба вокруг нее вились. И главное, самые лучшие парни аула.
— Да, да, доченька, ты права, — закивала головой Аминат, польщенная тем, что ее Шапи назвали одним из лучших парней аула. — Хоть бы она скорее выходила замуж! Может, тогда эта дурь вылетит у него из головы. Да за него с радостью пойдет любая! Я не потому хвалю, что он мой внук, а потому, что это так и есть. Счастливой будет та девушка, что станет его женой. — И она выразительно посмотрела на покрасневшую Мугминат. Про себя же подумала: «Какая хорошая девушка. А ведь могла бы быть моей внучкой, если бы, если…»
— Мугминат! — донеслось со двора.
— Иду, бабушка! — сейчас же откликнулась девушка.
Аминат услышала их приглушенные голоса.
Умужат:
— Ты письмо получила? Это по какому такому праву Машид тебе пишет, ты же ему не невеста.
Мугминат:
— Ой, бабушка, ну при чем тут…
Умужат:
— А при том, что мне сегодня уже пол-аула намекнуло об этом письме. Разве ты не знаешь, что люди из соломинки делают стог, и из одного белого перышка — черное воронье крыло. Или ты хочешь, чтобы эта
