Лев Правдин - Бухта Анфиса
Поворот — и машина вылетела на прямую и уже очищенную от снега дорогу. Для дальнейшего молчания не было оправдания, и Семен выдавил незамысловатый вопрос:
— Вы на каком курсе?
— Остался еще год.
— Понятно. Конец мученью, а потом?
— Диплом получу, и… прощай, любимый город!
И по тому, как беспечно она это сказала, Семен понял, что Нина не любит именно этот город и мечтает о каком-то другом, может быть, даже о Москве. Девчонка, красивой жизни хочется. Такая, может быть, и пробьется.
— Ясно… в Москву наладились? — Ему удалось презрительно скривить губы, но она не обратила на это никакого внимания.
— Ага. — Она тряхнула головой. — Угадали: прямо отсюда в Токаево — дом родной.
— О! Чего вы там не видали?
— Слово дала.
— Кому это?
— Я же — агроном, — уклончиво, как показалось Семену, ответила она. — Это мы куда заехали?
— А черт его знает! Заовражные пашни, кажется.
— Никакой я пашни не вижу.
— Просто название такое. Вид отсюда хороший.
Он остановил машину, и они вышли, чтобы полюбоваться «хорошим видом», но так как ничего особенного они не увидели, то немного погодя Нина мечтательно сказала:
— Вот уже и землей пахнет…
Семен потянул носом:
— Слово-то кому дали?..
— Дяде Афанасию. Научил землю любить.
— Хорош дядя!
— Лучше не бывает. Бригадир наш.
— Да что там хорошего-то в этой деревне?!
— В том-то и дело, что хорошего пока мало. И не будет, если мы, молодые, за дело не возьмемся. У дяди Афанасия все сыновья трактористы. Одним словом, мужики. Настоящие. Деревенские.
— Так вам такого надо, настоящего, деревенского?
— Только такого, — сказала Нина убежденно и все еще мечтательно. — А вы-то что волнуетесь?
А Семен и сам не знал, чем его задела эта девчонка. Отчего все, что она говорит и как она это говорит, так его волнует? Он ревнует ее ко всем и ко всему: к ее увлеченности своим делом, к земле, которую она любит, к дяде Афанасию — чтоб ему провалиться! А тут еще объявились его сыновья — «настоящие мужики». Он даже сплюнул и высокомерно добавил:
— Сермяга! — Глупо, конечно, но ничем другим он не смог выразить своей растерянности перед всем непонятным и могучим миром, окружающим Нину.
— Эх, вы… — проговорила она равнодушно, даже без тени презрения. — Хлеб едите, так хоть спасибо скажите.
— За хлеб я деньги плачу, трудовые.
— А вам бы еще хотелось даром? Ну, насмотрелись. Поехали домой. У меня сегодня консультация. Последняя перед практикой.
Так и не поняв, в чем же заключается власть, которой он подчиняется, Семен послушно повел машину в город.
— Принцесса…
— Ну и что?
— Один чудак вас так назвал. Артем. Помните его?
— Артем? Вот очень мне нужно это воспоминание! Делать больше нечего! Да и видел-то он меня всего раз. А я так и тогда его не разглядела.
Тут она немного приврала: видела она Артема. И не раз. На улице встретила, идет, важный, размахивает портфелем, и с ним одна такая, тоже важная, разодетая. Говорят, его жена. Ну, для Нины это все равно. А потом видела на литературном вечере, куда пошла специально, чтобы показать подругам, с кем она водит знакомство, — с самим А. Ширяевым. Но, сколько она ни вертелась перед ним, ничего не вышло. Артем ее не заметил.
— Передайте ему привет.
— Привет я ему передам, — сказал Семен. — Он-то вас хорошо разглядел. У него даже портрет ваш на стенке висит. Вы там в венке из листьев.
— Сто лет прошло. Хотела бы увидеть, какая была я в тот день.
— Он у меня в мастерской. Хотите, заедем?
Она согласилась. Семен подумал: пятый час, Сима, его помощница, конечно, уже смылась. Все идет, как надо.
В мастерской он закрыл дверь и включил красный свет. Нина засмеялась.
— Как страшно…
— Вот тут диван, можно сесть.
— А зачем? Я ничуть не устала.
— Хотите снять пальто?
— Да нет же. Зажгите нормальный свет.
— Нельзя. — Семен трудно задышал. — Тут вот пленка, негативы… засветить можно… — Он осторожно обнял ее.
— Не надо, — сказала она строго, как бы предупреждая его об опасности.
Она притихла, и Семен с некоторым даже разочарованием подумал, что сопротивление если и будет, то не очень-то упорное. Ладно, потом разберемся. Он прижал к себе ее, такую хрупкую и нежную, каких он никогда еще не встречал.
— Пусти, ты!.. — негромко, но уже злобно выкрикнула она.
«Ага, рассердилась! Хорошо. Только бы не начала орать», — подумал Семен, и это было все, что он успел подумать, потому что дальше произошло что-то совершенно непонятное и даже противоестественное. Эта маленькая девчонка вдруг выскользнула из его рук и что-то сделала такое, в чем Семен не успел разобраться. Он только почувствовал несильный толчок, потерял равновесие и полетел куда-то к черту, в пропасть. Взвился красный огонь, загремела упавшая ванночка. Он треснулся затылком о край дивана. Удар, тупой и тяжкий, как мешком из-за угла.
Щелкнула задвижка, распахнулась дверь, Нина исчезла.
«Принцесса, — подумал Семен, сидя на полу. — Такого со мной еще не происходило. Наверное, она занимается этим… самообороной этой… Смешно!»
Поднялся, захлопнул дверь и включил нормальный свет.
2Нину, как только она заявилась домой, назначили бригадиром заречной токаевской бригады, но не накрепко, как думали многие в деревне, а временно. Председатель Анна Ивановна так и сказала:
— Временно, поскольку у тебя еще год учебы.
— Других-то не нашлось заместителей, — проговорила Нина, хотя отлично знала, сколько перебывало этих «других» на бригадирском месте. Кого только не назначали — ни один не удержался.
— Других… — Анна Ивановна, не отрываясь от деловых бумаг, которые она бегло прочитывала, нехотя говорила: — Не тебе бы спрашивать. Сама знаешь, какая это бригада, — одни бабы. Из мужиков только старики да ребятишки. Бригадировы сыновья — на них вся и надежда.
— Как я ему в глаза смотреть-то буду!..
— Пропил он глаза свои. И уж давно. Только что уж правление у нас терпеливое. А то бы…
— Нет! — воскликнула Нина так решительно и звонко, что Анна Ивановна бросила перо и запричитала совсем уж по-бабьи:
— Ох, девка, и не говори. Все ждала — одумается. Нет, что ни дальше, то хуже. А теперь уж и вовсе безобразное дело совершил. Трактор в болото загнал. И перед самым севом. Подумай-ка. Кому-то по дрова поехал, да пьянехонек… Говорю тебе: нельзя дальше терпеть. А у меня на него да на эту бригаду вся надежда…
Нина удивилась: какая может быть надежда на такую маломощную бригаду? Но спрашивать не стала, не посмела, все еще считала себя девчонкой и никак не могла привыкнуть к тому, что она уже взрослый человек, почти агроном, с ней считаются, ей собираются доверить бригаду, которой руководил сам дядя Афанасий и на которую, как вдруг выяснилось, у колхозного председателя «вся надежда». Складывая бумаги в ящик стола, Анна Ивановна добавила:
— И дело это можно доверить только верному человеку.
— Какое же это дело? — спросила Нина.
— Скажу по дороге.
Но, спускаясь к Сылве по дороге, размытой недавно прошумевшими весенними ручьями, она рассказывала про Афанасия Николаевича, каким он был, когда вернулся из госпиталя во время войны. Смирный он был, работящий, сообразительный. Как горячо он взялся за дело, хотя был признан полным инвалидом, не годным для фронта. И бабам стало повеселее: как ни говори, мужик в председателях, значит, колхоз не сирота…
— А вы как же? — спросила Нина.
— Я? — Анна Ивановна как-то особенно хорошо улыбнулась и словно вспомнила что-то заветное, дорогое и хотя не очень веселое, но все равно близкое сердцу. — Я в ту пору вроде тебя была, девчонка молоденька, но ввиду военного времени ворочала за полного мужика. Вот тут и появился Афанасий Николаевич. Фана. Мы его по деревенскому обычаю так звали — Фана. — Она, не переставая улыбаться, взмахнула рукой, словно отталкивая что-то не в меру привязчивое. — Что было, того не будет. Он меня хозяйствовать выучил, за то меня впоследствии и выбрали в председатели. Вот тебе и ответ на твой вопрос. К его уму свой умишко прибавила, тем и живу.
— Вы любили его, тетя Аня? — осмелев, спросила Нина.
— Да уж не помню я, девка, этих подробностей. Скоро и сама бабкой стану — сын-то мой, Володька, женился. Какие тут могут быть воспоминания? Ну вот мы и пришли…
Река еще не совсем успокоилась после весенней гульбы, еще не убралась в свои берега. Ветер вырывается из-за мыса, гонит резвую волну, выплескивая на песок серую пену. Маленький буксир, сердито покрикивая, вытягивал из барановского рейда длинный плот.
Заглянув во двор крайнего от реки дома, Анна Ивановна вернулась и у самой реки сказала:
— Ну вот тут мы и подождем. И ты меня послушай.
