Михаил Скрябин - Светить можно - только сгорая
— Вот. — Исаак протянул коменданту письмо Ивана Калугина. Тот внимательно прочел, вернул письмо.
— Ступай в Аничков дворец, — сказал комендант, — он сейчас там работает.
Наутро Калугин привел товарища прямо в кабинет председателя ЧК. Рабочий день еще не начинался, и кабинет казался пустым. Лишь кашель за занавеской подсказал вошедшим, где находится хозяин кабинета.
Калугин, попросив разрешения, прошел за драпировку. До Бабеля долетели обрывки слов.
— Парень свой, я за пего ручаюсь, — приглушив свой зычный голос почти до шепота, говорил Калугин. — Языки знает…
Ждать Бабелю долго не пришлось. Моисей Соломонович вошел в кабинет, поздоровался и, садясь за стол, пригласил Бабеля садиться.
Беседа продолжалась недолго. Юноша с интересом разглядывал человека, имя которого уже знала вся страна. За стеклами пенсне угадывались тяжелые, разрыхленные бессонницей веки. И юноша вместо страха вдруг ощутил в себе добрую жалость к этому усталому человеку, принявшему на свои плечи непосильный такой груз. Со своей стороны и Урицкий присматривался к будущему сотруднику. Ему показалось, что юноша чем-то напоминает младшего брата Соломона. Пахнуло детством. Днепр, Черкассы.
— Вот попробуйте перевести, — протянул он Бабелю листок, исписанный мелким почерком по-немецки.
— Но он… — начал было Калугин, зная, что в первую очередь требуются английские и французские переводы, но что-то во взгляде Урицкого заставило его замолчать.
Бабель попросил листок бумаги и бегло начал писать перевод.
— Вот, — протянул он листок Урицкому.
— Неплохо, неплохо, хотя я в этом месте вставил бы другое слово, тут не совсем точно, — просмотрев перевод, сказал Урицкий.
— Так зачем же вам переводчик, если вы сами… — густо покраснел Бабель.
— Но если я займусь переводами, кто же будет руководить ЧК, — улыбнулся Моисей Соломонович.
— Выдать солдатское обмундирование и талоны на обеды, — сказал он вызванному коменданту. И Бабель стал переводчиком иностранного отдела ЧК.
Свободных кабинетов не было, и новый сотрудник ЧК, будущий известный писатель Исаак Эммануилович Бабель, занял рабочее место в углу зала бывшего петербургского градоначальства и тут же принялся за переводы.
Поздно вечером закончил Бабель свою работу. Из переводов ему стало ясно, что в Петрограде существует несколько подпольных белогвардейских организаций германской ориентации, которые установили тесные связи с подпольными организациями монархического направления. Во главе одной из них, как показали изъятые чекистами документы, стояли бывший царский министр Трепов и барон Нольде.
Другая подпольная белогвардейская офицерская организация, называвшая себя «Великой единой Россией», вела прямой шпионаж в пользу Германии. В бумагах этой организации упоминался Дидерихс, бывший офицер военно-морского флота.
Видно было, что немцы вели переговоры с этими организациями о выработке общего плана борьбы с Советской Россией…
Читая переводы, Урицкий снова похвалил нового сотрудника, тихо сидевшего у стола председателя.
— Вот видите, — обратился он к Бокию и Антипову, — бывший морской офицер Дидерихс организовал в Петрограде сеть «трудовых артелей» и других «коммерческих предприятий», и это дает ему возможность собирать шпионские сведения, вербовать новых агентов.
— Дидерихса надо задержать, — сказал Глеб Иванович Бокий. — Тем более что его шпионская связь с немцами легко доказывается имеющимися документами.
— Да это так, но у Дидерихса в наших войсках наверняка уже есть свои люди, немецкие агенты, этим арестом мы их спугнем, — сказал Антипов. — С арестом надо повременить и посмотреть, проследить его связи.
— Дельно, — согласился Урицкий и предложил выработать план действий чекистов с таким расчетом, чтобы все связи Дидерихса были установлены.
— Арест Дидерихса и его сообщников надо провести одновременно, — заключил Урицкий.
Когда Бокий и Аптипов ушли, Урицкий обратился к Бабелю.
— Вы, дорогой мой, очень помогли, но это лишь начало. Такой работы у нас много, и вам следует хорошо отдохнуть, а завтра жду вас в кабинете прямо с утра.
Вторую свою ночь в Петрограде снова провел Бабель в Аничковом дворце у Калугина.
На следующее утро Урицкий спросил Бабеля:
— А как вы в английском и французском?
Получив удовлетворивший его ответ, Урицкий положил перед переводчиком новую стопку бумаг.
— Вот здесь вы увидите иную ориентацию. Если монархисты делают ставку на немцев, то кадеты и эсеры держат равнение на Антанту. Постарайтесь, пожалуйста, и в этих бумагах раскопать нам рациональное зерно…
Многое узнал Бабель во время работы переводчиком в комиссии Урицкого, как часто называли Петроградскую ЧК. Теперь он уже не удивлялся тому, что бывшие царские офицеры состояли на содержании двух, а иногда и нескольких иностранных разведок, с одинаковым рвением выполняя задания своих как германских, так и антантовских хозяев.
Особенно оживились английские и французские шпионы с начала вооруженной интервенции Англии и Франции.
Летом, когда проходила мобилизация в Красную Армию, в числе других питерских чекистов Бабель отбыл на Украину, где служил в гражданскую войну в Первой Конной армии. О работе в Петроградской ЧК и о встрече с Урицким он написал небольшой рассказ.
Однажды матросы, патрулирующие по городу, задержали группу офицеров-мародеров. Была с ними и женщина. Всех доставили в уголовный сектор комиссариата юстиции Петроградской коммуны, к товарищу Менжинскому. Испытанный большевик-подпольщик, Вячеслав Рудольфович Менжинский был первым народным комиссаром финансов Советской России. В первом составе Совета комиссаров Петроградской коммуны он также вначале стал комиссаром финансов, но затем был переведен на работу в комиссариат юстиции Петроградской коммуны. Оставаясь одновременно членом коллегии ВЧК, Менжинский принял активное участие в работе Петроградской ЧК.
Просмотрев документы задержанных мародеров, он попросил доставить к нему гражданку Серпову.
Конвойный ввел в кабинет накрашенную женщину лет пятидесяти, в шубке из основательно потертой белки.
— Садитесь, пожалуйста, — указал ей на стул Менжинский.
— Спасибо, я постою, — улыбнулась женщина. — Надеюсь, что недоразумение скоро выяснится, так как я не имею никакого отношения к этим спившимся офицером.
— Возможно. Но меня сейчас интересует другое. Где вы получили паспорт?
— В Петрограде.
— И вы утверждаете, что это ваш паспорт? — открыл документ Менжинский.
— Да, конечно. — Женщина искренне изумилась вопросу.
— Юлия Эрастовна Серпова, 1867 года рождения, прописана по Церковной улице Санкт-Петербурга, — прочел Менжинский и тут же спросил: — Юлия Эрастовна Серпова и Юлия Осиповна Серпова, проживавшая и 1907 году на Церковной улице и носившая партийную кличку «Люся», — одно и то же лицо?
Женщина промолчала.
— Скажите, «Люся», помните собрание Петербургского комитета в марте 1907 года в психоневрологическом институте, на Невском, 104?
— Товарищ «Техник»?
— Узнали? А теперь расскажите, как случилось, что Петербургский комитет в полном$7
Естественно, эти вопросы «повисли в воздухе».
С делом Серповой Менжинский ознакомил Урицкого. Моисей Соломонович назначил по делу следствие, которое документально доказало длительную провокаторскую деятельность последней. Платный агент охранки по кличке Ворона, Серпова предала многих партийных работников и нанесла большой вред революционному подполью. Но приговору революционного трибунала она была расстреляна. И этот расстрел не вызвал в душе Моисея Соломоновича протеста против смертной казни. Провокаторы другого не заслуживают.
А заботы наслаивались на заботы. Ну, от провокаторов, контрреволюционеров всех мастей очищать Петроград будет ЧК, а как быть с улицами, площадями? Теплое апрельское солнце согнало снег, оставив на асфальте жидкую грязь. Правда, усилиями городского головы Михаила Ивановича Калинина организована разовая уборка дворов и улиц: дело ведь идет к празднику 1 Мая. А как быть в дальнейшем? Вопрос стоит о восстановлении дворницкой службы, а это вопрос не такой уж и простой. Моисей Соломонович по личному опыту нелегальной революционной работы знал, что многие дворники были агентами царской охранки и участвовали в полицейском сыске. Таких надо от службы освободить, а кое-кого и привлечь к ответственности. Организация же новой дворницкой службы — дело городского головы. Не откладывая дела в долгий ящик, Урицкий решил тут же навестить Михаила Ивановича непосредственно в городской управе.
Войдя в кабинет Калинина, Урицкий осмотрелся. В кабинете все как будто выглядело казенно, по-дореволюционному. Но стоило взглянуть на огромный стол, за которым когда-то восседал представитель монархического Петербурга, как становилось ясным, что времена изменились. За столом сидел человек с внешностью крестьянина, среднего роста, в поношенном пиджачке и косоворотке. Лицо спокойное, даже, можно сказать, суровое, а глаза улыбаются вошедшему из-под очков в простой металлической оправе.
