Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

Перед казачьим кругом в Оренбурге Дутов предстал в полной боевой готовности, с продуманным планом действий. И все в нем, предельно собранном, пришлось по душе делегатам: солидность, уверенность, большелобое, щекастое, тяжелого склада лицо с бабочкой темных усов над крупным ртом с плотно сжатыми, твердыми губами.

«И возраст подходящий — тридцать восемь годов — самый расцвет. И не такой уж приземистый. Прямо сказать, видный мужчина, — удовлетворенно отметил Григорий Шеломинцев, вместе со всеми хлопая в ладоши, сколько хватало сил. — А что голос не громовой, так это еще лучше: не будет нас, казаков, зря оглушать».

Дутов поприветствовал собравшихся от имени двенадцати казачьих войск, потом рассказал, как члены совета оказались в Петрограде заложниками казачества, как Керенский, вызвав его к себе, чуть не под угрозой тюрьмы требовал подписать бумагу, в которой Корнилов и Каледин назывались изменниками.

— Я ответил: можете послать меня на виселицу, но такой бумаги я не подпишу!..

Переждав бурю аплодисментов, Дутов доложил о положении на Дону в войске Каледина, об извинении министра за оскорбление, нанесенное казачеству.

— Нас спрашивают о наших отношениях с демократами. Нет, мы не с демократией, не с аристократией, не с той или иной партией. Мы, казаки, сами — единая партия. И мы с теми, кто любит родину. На московском совещании послы союзных стран заявили: союзники не бросят Россию до тех пор, пока казаки не бросят идею спасения родины. Пора, станичники! Пора спасать родину, как спасали ее казаки триста лет назад!

Под громкие рукоплескания Дутова избрали почетным председателем круга. Когда он занимал место в президиуме, Григорий Шеломинцев не стерпел — обернулся к соседям:

— По всему видно, быть ему у нас атаманом войска. Крепко рубанул: не с партиями разными нам связываться надо, а действовать, как триста лет назад, когда Михаила Романова в смутно время сажали на царство. С той поры и повелись прочно казачьи курени на Яике. За верну службу пожаловал нам Михаил Романов эту реку от Уральских гор до Каспия в вечно пользованье. Хотя еще ране селились здесь казаки с Дону, но права получили только из царских рук. Вот и смекайте, с какой мы партией!

— Здорово расписали Дутова в нашем «Казачьем вестнике», жалко, что нельзя поставить его царем вместо Николая. — Нестор, озоруя, заслонил газетой задумчиво-серьезно слушавшую Фросю и крепко поцеловал.

— Как у тебя губы не заболят! — добродушно сказала Аглаида. Она сидела рядом с ним на лавочке возле летней кухни и быстро перебирала вязальными спицами. — Ты ее совсем замучил.

— А что? Хорошо! — Харитина опустила на колени свое вязанье. — Когда я выйду замуж, тоже буду много целоваться.

— Отдадим тебя за соседа Прохора: не беда, что колченогий, зато губастый — нацелуешься всласть, — поддразнила Аглаида, знавшая о неравнодушии золовки к младшему брату Ведякиных — Николаю.

— Не надо мне страшного, сосватайте с молоденьким да хорошеньким.

— Высматривай жениха скорей, пока нас из станиц не угнали, — Нестор еще крепче обнял Фросю. — Большевики с меньшевиками бесперечь грызутся — делят невесть что. Керенский и с рабочими и с генералами не ладит. Одно казачество дружней всех стоит себе в сторонке. Но ежели наши бородачи поставят Дутова атаманом, он непременно погонит нас на фронт. Старикам победу над немцами хоть у черта из зубов вырвать! А Мишаня толкует: дохнут солдаты и казаки в окопах от голода-холода. И, самое главное, победу добывать нечем: на десять человек одна винтовка. Ни патронов, ни снарядов. Японцев шапками собирались закидать в девятьсот четвертом году. Маленькая страна, и то не закидали, сами еле живы остались, а тут вовсе опрофанились.

— Не пущу я тебя воевать! — шепнула Фрося, теснее прижимаясь к его плечу.

— Я сам сроду бы отсюда не уезжал! Благодать-то у нас какая, а главное, с тобой расстаться нет сил.

— А если вместе? Я бы сестрой милосердия…

— Еще того не хватало! — возмутилась Аглаида. — Немцы тебя сразу в окопы утащат. Мишаня мне прямо со слезьми рассказывал про женский этот самый…

— Батальон, — напомнила Харитина, присмирев.

— Да, смертный батальон. Будто сидели на одной линии с ними бабы с ружьями. И вот немцы прознали да повадились кажду ночь на ихни окопы нападать. Бабенки тоже сообразили: только мелькнет в чернота фонарик, они сейчас на брус какой-то там и ждут гостей. Те по канавам ползут, фонариками посвечивают, а бабы их сверху стреляют. Нащелкают за ночь полно. Днем — жара, вонь от мертвяков, ан сиди или лежи на них до потемок. Но немцы все равно с пустыми руками не уходили. А после разденут этих фронтовичек донага, выбросят и кричат: гляди, рус, какой твой солдат! Была бы я царь — сроду бы таку погану войну не затеяла!

— Мне сдается, раньше люди лучше жили. — Голос Харитины задрожал, и она вдруг заплакала. — Разве было столько убийства?

В это время, широко распахнув калитку, впопыхах вбежал Николай Ведякин:

— Что вы тут пристыли на лавочке. Айда к Баклуше — там по-над берегом гулянье!

Аглаида сердито:

— Ох, инда сердце захватило: под такой разговор ворвался. Чай, на гулянье звать — не на пожар!

— А у них, может быть, и пожар, — вступился Нестор, взглянув на просиявшую сквозь слезы, неузнаваемо преображенную Харитину. — Идите потанцуйте. Отчего не погулять неженатым, а нам и дома хорошо. Ты ведь сестренку отпросить с собой хочешь?

— Ну ясно, не меня он сманивать прибежал, не вас, медовых нелюдимов. Иди, Харитинка, возьми мой праздничный полушалок, что Мишаня привез. Очень тебе этот цвет к лицу пристает. Выдадим тебя замуж — положу его на «сыр».

Харитина сверкнула радостно задорной улыбкой — и на крыльцо, вильнув подолом юбки.

Николай, прицеливаясь ей вслед узкими хищными глазами, весело смеялся.

«Как будто пошло у них на лад», — подумал Нестор.

— Дорофея как? Не привечат Семен Тихоныча? — спросила Аглаида. — Мне таки не любо его сватанье. Девка — королевна, и на работу — поискать, а он хоть стар, но, однако, ядрен, переживет ишо и молодушку, перепилит молодой век. Больно уж скареден да привередлив.

— Дорофея ради богатства жениха искать не станет. Разве только последних холостых казаков на фронт ушлют… — оказал Николай.

— Демид тоже о мобилизации поговаривает? — с живостью спросил Нестор.

— Все одну жвачку жуют. Понятно. Куда тянет на станичном кругу Семен Тихоныч? Туда же, куда ваш батя на войсковом: тверду власть требуют. В перву очередь боевитого войскового атамана, благо искать нечего — сам как с неба свалился.

Николай нетерпеливо шагнул к крыльцу, загоревшимся взглядом окинул летевшую из сеней разнаряженную, в легком пальтушке Харитину. И побежали оба, озорные, веселые, за ворота и направо к Баклуше, на звук удалявшейся гармони.

— Где же они там плясать будут? — прикинула раздумчиво Аглаида. — Весь берег скотом вытолчен да гусями-утками ушлепан, учиркан. Видно, пойдут по перебоине на ту сторону, где прежде киргизцы казачек умыкали. Нет, все равно и раньше неспокойно жил народ. Видно, никогда того не будет, чтобы люди за себя не боялись, не дрожали бы перед мором, пожаром да ворогом-лиходеем. — Она вздохнула и неторопливо встала: в доме заплакал проснувшийся ребенок. — Кормить пора, ишь распелся казак. Вот ишо меду наварим — и айда зимовать на хутор. Только бы не стали всполох бить — последних казаков на войну скликать.

— Пойдем поглядим на Баклушу, как там заря играет, — предложила Нестору Фрося. — У меня от этих разговоров будто холодная змея легла на сердце.

— Погоди печалиться. Сегодня нам хорошо, а что загадывать на завтра, когда время такое неустойчивое?

Но, шагая по двору, к калитке, Нестор негромко запел в лад Фросиному да и своему настроению:

Уж как пал туман на сине море,А злодей-тоска в ретиво сердце…

Заглянув в глаза Фросе, встряхнул ее легонько:

— Держись, казачка! Вся наша жизнь — одни встречи да провожания.

Сентябрь одел деревья в пышные золотые уборы, воздух был свеж, первозданно чист и при вдохе ощущался как холодная ключевая вода. Солнце окатывалось за Баклушу, охватив полнеба винно-прозрачной краснотой, на которой резко выделялись бледно-серые верхушки старых тополей в пойме, вздымавшихся над возвышенностью, отлого уходившей в дикие степи. Водное зеркало Баклуши, окаймленное рыжей опушью камышей и залитое вдали кровавым отсветом, призывно голубело за черным краем ближнего берега, усыпанного стаями гусей. Звонко пела на той стороне гармонь, стройно подпевали ей молодые голоса.

— Я никогда не был таким счастливым! — тихо сказал Нестор.

— А помнишь, когда мы приехали сюда?.. Птицы на озере кричали, кругом прибрано, чисто, а у меня все внутри дрожало. Ты мне, будто подарок дорогой, достался, любуюсь, но боюсь потерять. Ночью проснусь от страха, потрогаю — лежишь рядом, дышишь. Я подобьюсь тихонько тебе под бочок и думаю: господи, оставь его мне, не отнимай. Ведь столько людей на войне. И думки об отце и братьях одолевают. Если опять на фронт начнут посылать, наши нахаловцы будут не согласны. Не помирятся они с вашим атаманом. — Фрося пытливо посмотрела в глаза Нестору. — А мы с тобой разве согласны, чтобы кто-то за нас решал так плохо?