Ефим Зозуля - Мастерская человеков (сборник)
Напротив Мастерской Человеков по тротуару шли всякие люди, в том числе и женщины.
– Вот на эту, например, посмотрите.
Он указал на короткую толстую некрасивую женщину, с трудом передвигавшуюся на прозаических, неинтересных ногах. Ее бессмысленное лицо было грубо накрашено.
– Ну вот, такой ведь тоже кто-нибудь говорит: «птичка» и «голубка».
Сотрудники Мастерской Человеков подошли к окну. Некоторые грустно улыбнулись.
– Да, вероятно, говорят.
Ориноко издевательски пропел:
– Дорогая птичка моя, надень галоши, ты простудишь свои ножки!..
– Ну вот, – махнул рукой Латун. – И этой будут говорить то же самое. Выпустить заказ! – приказал он.
Заказ выпустили с большим трудом. Заказчик, уходя с этим заказом, уже на лестнице начал скандалить, понадобились солдатские кулаки того же Карташевича, чтобы удалить парочку из переулка.
Не меньший скандал получился и с работой Ориноко. Он достал заказ на нескольких людей, которых он сделал до такой степени безобразными, что их не хотели принять.
Мурель грустно посоветовал:
– Пошлите их в провинцию…
Но и оттуда их прислали обратно. В довершение всего Капелов, выполняя заказ – очень солидный и богатый – на двух честных и уважаемых людей, сделал двух мещан. Как это вышло, он сам не знал, но мещане получились совершенно закоренелые. Ничего с ними нельзя было поделать! Они жили в Мастерской, быстро укрепились, срок для переделки был упущен, и теперь было неизвестно, что с ними делать.
Глава семнадцатая
Примерно в это время, то есть время крайних затруднений Мастерской Человеков, как-то в полдень пришел хорошо одетый гражданин в рыжем костюме, с двумя самопишущими ручками в кармане, с довольно холеным лицом, но все же с печатью работоспособности во всем облике. У него были внимательные глаза, необычайное спокойствие и такое умение якобы равнодушно и неторопливо говорить, что его речам внимали больше и они были во много раз убедительнее, чем если бы они произносились в самом бешеном темпе и с самой огненной страстью. У него были свои интонации, которые сообщали певучесть фразам и как бы говорили: «Странно, как вы этого сами не понимаете, непонятно, как вы сами не догадались».
Фамилия его была Кумбецкий. Это был большой практик, человек, сведущий по всем вопросам, причем по каждому вопросу знал столько подробностей, и самых свежих, что невольное уважение окружающих, как правило, сопровождало концы его речей в тех случаях, когда начала встречались с недоверием. Эти мелочи, изобличавшие в нем глубокое знание предмета, делали реальной самую отвлеченную идею. Они приближали смутную мысль к реальному осуществлению. Он много ездил по Европе, но работал и в Москве. Был не то торговым агентом, не то специалистом сразу по многим отраслям. Но, так или иначе, в своих советах и сведениях, которые он щедро расточал, он не проявлял корыстной заинтересованности. Он был прирожденный любитель деловой и всяческой целесообразности.
Войдя в Мастерскую, он наткнулся на двух людей, которые сидели в приемной за маленьким столиком и Один из них печально рассказывал другому:
– Понимаете, это очень-очень печально. Я сделал двух мещан, не знаю, как быть с ними, и боюсь сознаться Латуну. Он в достаточной мере угнетен нашими неурядицами, и о переделках, связанных, конечно, с большой тратой материалов, он и слушать не захочет. А что мне с ними делать? Вот я сделал вас вместо жениха для девушки, и, откровенно говоря, вы единственный, из-за которого пока не было неприятностей. Со всеми остальными были. Вы живете в городе, меня мало отягощаете. Те деньги, которые мы платим вам за участие в заседаниях, помощь в работе и консультацию, невелики и не вызывают разговоров. Требования у вас небольшие. Вид у вас приличный, скромный. Словом, с вами как-то получилось ладно. А ведь могли быть крупные неприятности!.. Ведь я для вас не пожалел эликсира интеллектуальности… Счастье, что Латун не знает вашего происхождения. Кстати. Заклинаю вас. Берегите свято тайну. Но что мне делать с двумя мещанами? Заказ был на двух нормальных, порядочных людей, причем заказ это внутренний, для экспедиции. Но пока их никто не берет, и меня уже начинают упрекать за них. В самом деле, получились самые обыкновенные, гнусные, тухлые мещане. Что мне с ними делать? Они живут там наверху в комнатке, едят, пьют, чувствуют себя прекрасно, круглеют, один даже отращивает себе животик – очевидно, у него от обжорства неправильный обмен веществ. Они поют какие-то дешевые песенки, спрашивают меня про какие-то идиотские романсы. Удивительно, как все дешевое, обывательское, мещанское мгновенно доходит до них. Если на другом конце города идет пошлая пьеса, они узнают о ней мгновенно. Как они чутки к этому! Как выдержаны их мещанские вкусы! Они убедили Камилла достать им граммофон, а Батайль им достал какие-то пошлейшие романсы, которым он, кстати, обучает своих певцов.
Это говорил Капелов, а слушателем был Мурель, который регулярно навещал его.
– Что делать? – спросил Капелов.
– Ничего, – тихо ответил Мурель. – Переделывать их не надо. Спрос на них всегда будет. Поживут немного, а потом вы их сплавите. Мещан все ругают, но спрос на них велик. Они будут в цене еще долго, очень долго…
Мурель собирался, видимо, продолжать, но вошедшему Кумбецкому уже неловко было слушать беседу, и он, извинившись, спросил о том, кто хозяин Мастерской Человеков – Латун, кажется? Так вот, где он и нельзя ли с ним поговорить.
Капелов сказал, что Латуна сейчас нет и что поговорить можно с ним, Капеловым.
– А где Латун? – очень спокойно, по-домашнему, совершенно как свой человек, спросил Кумбецкий. – Не в комитете ли он по делам открытий и изобретений? Хотя я там был недавно, а его я не видел. Кстати, как у вас дело обстоит с патентом: вы уже получили его?
Капелов видел Кумбецкого впервые, но у того был такой спокойный и знающий вид и такой тон своего, близкого Латуну, человека, что Капелов сказал:
– Да, возможно, что Латун в комитете. Пустое занятие ходить туда. Совершенно бесцельное.
– Ну, конечно, – снисходительно сказал Кумбецкий. – Явная потеря времени. Кто там сидит? Ничтожество! Они все еще возятся с этими мешками по перевариванию пищи, причем вряд ли что-либо выйдет из этого.
– Да, – согласился Капелов, разглядывая Кумбецкого, – конечно, трудно сказать что-либо о судьбе этих мешков для переваривания пищи, но, так или иначе, безобразия, царящие в комитете по делам открытий и изобретений, нестерпимы. Патента у нас нет и, по-моему, его никогда не будет.
Кумбецкий сделал гримасу подчеркнутого равнодушия и пропел:
– Я не знаю, нужен ли вам вообще патент? Какой смысл в нем?
– Как так не нужен патент? Да ведь мы же не можем развернуть как следует деятельности!
– Деятельности, – иронически повторил Кумбецкий. – Какая у вас тут может быть деятельность? Кому нужны ваши люди? Подумаешь… Вы делаете разное барахло, которого и так в достаточном количестве в любом доме и в любом учреждении. Вы совсем не на том пути, на каком вам следует быть. Великое открытие растрачивается совершенно зря.
– Как так зря? Что вы говорите?
Такова уж была особенность Кумбецкого. Он с первой же встречи становился своим человеком, и с ним говорили и советовались всерьез, как будто делали общее дело.
– Ну, конечно, – спокойно и тоном совершенно незаинтересованным продолжал Кумбецкий. – Кого вы делаете? Кому это нужно? Так всегда бывает в странах капитализма: самые великие открытия обращаются на служение чепухе. Раз вы умеете выполнять людей на заказ, так поставьте дело как следует быть. Поезжайте, например, в СССР, там вы сможете получить заказы на настоящих людей. Там нужны новые люди. Это – действительное дело. Там вы сможете развернуться, делать действительно кого надо. А скажите, пожалуйста, ваше открытие совершенно? Вы действительно умеете делать людей точно по заказу?
Для Кумбецкого такой вопрос был нетипичен. Ему легче было отвечать на вопросы, чем ставить их. Но, по-видимому, это дело интересовало его, и он изменил себе. Его действительно интересовала Мастерская Человеков, и он задавал наивные вопросы.
Так во всем мире и умные и глупые люди Одинаково наивно спрашивают в магазинах или ресторанах:
– А это хороший товар? Это свежее блюдо?
Как будто приказчик или официант могут хаять тот товар, которым они торгуют.
Капелов воспользовался паузой, последовавшей после вопроса, и, еще неясно понимая, но чувствуя, что этому посетителю предстоит крупная роль в жизни Мастерской, сказал уверенно:
– О, вы в этом можете не сомневаться. Латун, который выглядит столь обыкновенно, – величайший человек ни земле. Он сам не знает, какое открытие он сделал.
Капелов чуть было не сказал: «Мы не боги, мы ремесленники», но инстинктом почувствовал, что в данном случае этого нельзя говорить.
