Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто
В полночь за рекой пробасил старый петух, и через несколько секунд его собратья, словно сконфуженные опозданием, хором повторили на разные голоса ту же нехитрую мелодию.
Еще не успела окончательно спуститься на землю густая тьма, а небо на востоке начало бледнеть и скоро над горизонтом обозначилась алая полоска. Начали гаснуть звезды.
Николай медленно дошагал до крайних палаток батареи и, остановившись, долго прислушивался к просыпающемуся птичьему щебету.
Со стороны штаба полка показалась фигура приближающегося человека.
— Дежурный!
— Я! — ответил Николай вполголоса.
— А, Коля…
Это был лейтенант Лаченко, дежуривший по штабу полка.
— Как у тебя? Все в порядке?
— Все в порядке, товарищ лейтенант.
С таким же вопросом мог обратиться к Николаю любой дежурный, но слова лейтенанта звучали по-особому. Бывший командир батареи, теперь начальник боепитания, считал себя частью батареи и спрашивал о ней, как о своей семье.
— Знаешь новость? Капитан Гусев приехал, — сказал он.
— Да ну?
— В одиннадцать прикатил. Сейчас спит у меня в палатке.
Гусева ждали только к осени. И неожиданное возвращение его радовало обоих.
Лаченко ушел. Николай снова зашагал между палатками. Присесть он боялся: еще заснешь!
Мысли снова и снова возвращались к рапорту об отпуске. Хотя прошла уже неделя, ответа пока не было.
Надо было подумать и о будущем. Если не будет войны, то в следующем году его должны демобилизовать. Об аспирантуре пока нечего и мечтать: экзамены не сдать. Придется года два поучительствовать. Что ж! Тем лучше. Нина будет к тому времени врачом. В этом году надо быть побережливее в отношении денег. Не велико, правда, жалование помкомвзвода, но можно все-таки накопить хотя бы на приличный костюм. Не ждать же помощи от отца и братьев.
Долгое время Николай считал, что Нина для него потеряна навсегда. Но что бы он ни делал, первой мыслью его было: «А что бы подумала Нина, что бы она сказала?» И всегда ему хотелось, чтобы Нина могла одобрить его, чтобы ей не было стыдно за него.
— Тра-та-та-та-та! — прорезал тишину сигнал боевой тревоги.
— Тревога! — закричал Николай и, придерживая противогазную сумку, кинулся в палатку за планшеткой, биноклем и буссолью.
Выбегая обратно из батареи, он почувствовал учащенное биение сердца и какой-то холодок в груди, как перед штыковой атакой. Сколько раз он слышал эти звуки сигнала тревоги, и каждый раз чувствовал все то же. К этим звукам невозможно привыкнуть.
В палатках уже стоял ровный гул торопливого движения множества людей, слышались сердитые окрики младших командиров, лязг металла.
Николай взглянул в сторону островерхой японской трофейной палатки, в которой размещался теперь штаб полка. Странно было, что сегодня он не напоминал встревоженный улей, как бывало обычно. И тут Николай увидел начальника штаба полка. Он бежал вдоль передней линейки, размахивал фуражкой и что-то кричал, показывая в сторону реки.
— Людей в укрытие! По щелям! — разобрал наконец Николай.
— Командиры отделений! Людей в укрытие! Бегом! — повторил команду Николай и в то же мгновенье услышал рокот чужих авиационных моторов. Самолетов было десятка три. Небосклон на западе был еще темноватый, и, пользуясь этим, самолеты воровски подкрадывались к лагерю.
«Что это? Провокация? Война?»—лихорадочно мелькали мысли-вопросы.
Самолеты как будто держали курс севернее, но вдруг из-за опушки леса одновременно взлетели две ракеты и, прочертив красные дуги, скрылись в артиллерийском парке. Следующий выстрел из ракетницы указывал на палатки. Какой-то подлец наводил на цель.
Война!
Стало страшно оттого, что люди не успеют добежать до ровиков, которые были вырыты на склоне реки, и попадут под удары бомб.
Николай подскочил к шоферу Тарасову, как всегда замешкавшемуся при сигнале боевой тревоги, и, выхватив из его рук ручной пулемет, крикнул:
— Беги!
Но патроны! В мирное время их не разрешалось держать в подразделениях! Вчера на полигоне были боевые стрельбы. Неужели не осталось ни одного диска?
Словно отвечая на его вопрос, из палатки, где жил старшина Казаков, выскочил Андрей.
— Есть пять дисков!
Первые бомбы разорвались в гуще бежавших людей. Взрывная волна чуть не сбила Андрея и Николая с ног.
Но тут же Николай схватился за пулемет, положил конец ствола на доску, прибитую к столбу, поймал фюзеляж выходившего из бомбежки самолета и нажал на спуск. Пулемет запрыгал, толкая его в плечо.
— Опережение больше бери! — выкрикнул Андрей, стоявший рядом с очередным диском.
— Ложись, черт! — крикнул в ответ Николай, продолжая встречать пулеметными очередями каждый самолет.
Один из бомбардировщиков вздрогнул, затем из-под его плоскостей показалось пламя.
— Поджег! Дай еще! Добавь! — кричал Андрей.
Из парка торопливо застучали полуавтоматические зенитные пушки.
Налет закончился, над парком поднимались клубы дыма: горели автомашины. Многие палатки пехотинцев были сметены взрывной волной, а устоявшие изрешечены осколками. По дороге промчалась санитарная машина, слышались крики раненых. Штабная палатка лежала на земле.
Сквозь дым Николай увидел приближающегося капитана Гусева.
— Живы? — спросил он. — Один самолет вы подбили. Упал в пяти километрах. А теперь идите в парк. Приготовиться к маршу. Нападение по всей границе. Началось, будь оно проклято!
* * *Проснувшись, Сергей насторожился. Ему показалось, что он слышал какие-то странные звуки. Но все было тихо. Только на кроватке около печки закряхтел сын. Сергей осторожно, чтобы не разбудить Аню, поднялся.
Сын сидел в постели и маленькими ручонками тянул одеяло, стараясь вытащить его из-под себя.
— Мухи кусают. Они плохие, — сказал он сонным голосом.
— Ах ты, герой мой! Спи, спи, сынок.
Он укрыл сына и, прежде чем снова лечь, открыл окно. В комнату ворвался свежий воздух, пахнущий цветами и медом. Светало. Сквозь листья вишен в палисаднике виднелась алеющая над горизонтом полоска.
Сергей перевел стрелку будильника с семи часов на шесть: сегодня в восемь Аня с сыном должны выехать на Урал. Сам он еще не получил отпуска: в школе продолжались экзамены.
Потом Сергей видел сон. Будто зашел он в актовый зал института. У самой сцены там смотрели кино девушки. «Эк, сколько вас тут собралось!», — сказал он насмешливо. Одна из девушек — Катя Иванова — погрозила ему кулаком. Киноаппарат, поставленный почему-то позади экрана, затарахтел и загрохотал.
— Сережа, проснись! Сережа! — Аня трясла его за плечи. — Стреляют! Бомбят!
Сергей полуодетый выскочил на улицу.
Солнце только что взошло. За линией железной дороги, где километрах в пяти находился военный аэродром, клубились облака дыма. Горели склады с горючим. Огромные языки пламени лизали закопченное небо. Над аэродромом кружилась стая темных самолетов. Раскаты взрывов сотрясали воздух.
— Война! Это война, Аня, — взволнованно сказал он, вернувшись в дом. — Собирайся сейчас же!
— Я не поеду сейчас, Сережа!
— Но ты должна ехать. Ради детей!
— Сережа!
— Но пойми же. Сейчас такое началось, что меня тоже здесь не будет.
— Пусть будет по-твоему, — растерянно согласилась Аня.
Наспех собрав необходимое, вышли из дому.
Около школы их встретил торопившийся куда-то Барановский. Он был в полувоенной форме и с полевой сумкой через плечо.
— Уезжаете, Сергей Петрович?
— Провожаю семью, Антон Антонович. Скоро вернусь.
— Ах, да! Вчера же вы говорили. У вас военный билет с собой? Из военкомата звонили: всем военнообязанным явиться к девяти часам.
— С собой. Поезд уходит в восемь. Я успею.
— Тогда все в порядке. Ну, Анна Григорьевна, прощайте! Я ведь тоже ухожу— в армию. Мало нам с вами пришлось работать вместе. Будьте здоровы! Прощайте!
— Не надо «прощайте», Антон Антонович. Лучше до свидания.
— Верно, — согласился Барановский и, поцеловав Аню, торопливо зашагал к сельсовету.
К станции Сергея и Аню не подпустили. Возможен был налет, и им приказали ждать подальше от железной дороги.
Остановились около каменных складов. Поезд запаздывал. Сергей то и дело бегал на станцию. Обещали, что поезд будет с минуты на минуту, но время перевалило уже за девять, а ничего еще не было известно.
— Иди, Сережа, — сказала Аня. — Если сумеешь отпроситься, приходи проводить.
— Пожалуй, пойду, Аня. Прощаться не будем.
Сергей побежал к военкомату.
Посадку объявили с запозданием на два часа. Аня с сыном на руках и двумя чемоданами через плечо двинулась к вокзалу. Когда она вступила уже на привокзальную площадь, завыли сирены, загудели паровозы, предупреждая о воздушной тревоге. Аня побежала. И тотчас же к горлу подступила тошнота, пот залил лицо. Сын закричал истошным голосом, вырываясь из рук.
