Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

— Вы, товарищ подполковник, раб своего настрое­ния, — заметил я.

Он с сожалением многозначительно качнул головой. И тут же спросил, резко изменив тон:

— Да, а как вам понравился мой очерк? «Правда» опубликовала. На целую полосу!

— Не в моем вкусе, — сказал я. — Впрочем, о вку­сах не спорят.

— В искусстве спорят, — возразил Калитин и уже шутя добавил: — Когда речь заходит о моей вещи, я готов драться до утра, черт возьми. А вообще вы плохой дипломат, взяли и пульнули человеку в лицо неприят­ность.

— Будь я дипломатом, я бы стал похожим на вас.

— Это почему?

— Дипломат и писатель имеют много общего: один и второй — честные люди, но в одинаковой мере лгут— один за пределами своего отечества в интересах отече­ства, второй— в пределах, тоже в интересах отечества. Однако первый лжет и не верит, а второй лжет и убеж­ден, что говорит правду.

— Вы не слазите со своего конька — хотите задеть меня. Но имейте в виду, если бы исчезли вдруг дипло­маты и писатели, в мире воцарился бы кавардак, сосед лез в драку на соседа, и беспросветная тупость стала бы явлением обычным и нормальным.

— Берегитесь, из ваших слов я могу сделать не­благовидный вывод — сочинительство правит поряд­ком?!

— Какой бы вывод вы ни сделали, мой друг, запом­ните одно:—сказал Калитин, — вымысел и домысел — сила, которая людей делает людьми, не позволяет им биться лбом о стенку.

В клубе — лекция о международном положении и концерт. Полно народу. Выдающиеся, успевшие про­славить себя командиры, командиры-труженики и про­сто обыкновенная посредственность, облеченная властью высокого положения и чина, офицеры по призванию и по стечению обстоятельств забили все проходы в зал. Лекция разожгла страсти: волновал один вопрос — когда будет открыт второй фронт! Точного ответа не дал лектор, его тем более не могли дать слушатели: они ощущали лишь его острую необходимость. Гитлер гото­вил секретное оружие, способное начисто стереть с лица земли жизнь; ждали химической войны — на переднем крае найдены снаряды с отравляющими веществами. Зарубежная пресса, радио трубят о переговорах Стали­на с Черчиллем.

— Завидовать нашим не приходится. Быть на поло­жении просителя —всегда скверно.

— На бога надейся, а сам не плошай. Да еще если этот бог английский: пока поможет, нас не опрыскают ипритом, а обольют.

— Американцы более деятельный народ, надо ждать оттуда ветра.

— Они не мы, дураки. Эгоисты — всё для себя!

— Американцы и англичане — злая шутка истории: двоюродные братья, которые готовы в любую минуту сунуть друг другу в карман лягушку. Хотя внешне родственности их можно завидовать. Для этих сукиных сынов вопрос решен: Россия выбита из седла, и меж­ду ними уже бушует негласная драчка — кому быть первым. Те и другие будут держать нас на голодном пайке.

— Надо же наконец полагать и верить, что мы тоже кое-что имеем!

— У меня, например, в полку на химскладе, кроме десятка бутылок с противотанковой горючей жидко­стью, ничего нет.

— На Волге дела швах!

— Да, там немцы жмут на всю железку.

— Однако не от сладкой жизни хватаются они за секретное оружие и газы?

— Гитлер приезжал в Ржев. Закатил победную речь.

— На это он мастак. Страдает хроническим словес­ным поносом. Но от речей не становится слаще: в Гер­мании объявил тотальную мобилизацию — всех под ме­телку.

— Не черните слишком! Факты есть факты. Шапка­ми их не закидаешь. А если будет это самое секретное оружие, кстати, это не фикция, то немецкому фашизму не ищите предела. Фашизм, кричим, фашизм, а под ружьем и правые, и левые, и социалисты, и демокра­ты — вся Германия. И кто знает, куда заведет кривая, но победы скоро не видать.

— Вы пессимист, майор.

— Нет, просто стараюсь носить башку на плечах, чтобы различить в шуме и треске возможное и реальное.

— Сила в молчании, а не в крике.

— Мы тоже по-настоящему научились мало гово­рить только сейчас.

— А как же все-таки насчет победы?

— Я лично впереди не вижу пока просвета.

— Солдаты — точный барометр: они судят верно!

— Вот именно! Проснулся сегодня утром и спраши­ваю у ординарца: «Колька, когда война кончится?», от­вечает: «Как сказать, товарищ подполковник, конца не видно. Вот когда немца побьем, тогда и войне конец. А вы как думаете?» «Как и все, — отвечаю. — Фаши­стов надо бить. И чем скорее, тем лучше». «Это верно,— поддержал Колька. — Кислых щей мы еще хлебнем».

— Вы, товарищ подполковник, долго собираетесь воевать!

— Я пытаюсь, как и майор, смотреть трезво реаль­ным фактам в глаза.

Но майор неожиданно переменил разговор:

— Чертовски жаль, что трезво! Я бы предпочел се­годня глядеть иным образом. — Взглядом он отыскал Звягинцева, добавил: — Чудак бестолковый соорудил этот клуб, а буфета не предусмотрел.

Офицеры рассмеялись.

— Идея, товарищи. Поручить капитану Звягинцеву сварганить это дело. Он мастер закатывать-пиры и стрелять лосей.

— Одного генеральского приказа избежал, во вто­рой попадать не хочу, — запротестовал Звягинцев; он не в настроении.

— Генерал сам выпить не дурак.

— Но не здесь же и не сейчас? Имейте совесть!

— Едем, братцы, ко мне! — пригласил подполков­ник. — У меня на передовой у старшины накопился энзе.

— После концерта с удовольствием, — согласился Калитин.

Подземное сооружение вместительно: два боль­ших зала, стены обшиты белым тесом. Саперы потру­дились честно: клуб оказался настоящим дворцом; ви­димо, мы стали тверже на ноги, начинаем учиться жить по-человечески.

Послушав одну группу офицеров, я отправился в другой конец зала. Ко мне присоединился Калитин. Вокруг шум, смех, звон голосов. Невольно вспомнил первый год войны, отступление. Мы были не те: смех, улыбка на лице казались тогда почти преступлением, сегодня преступление — отсутствие улыбки, смеха.

— Неужели поедете пьянствовать? — повернулся я к Калитину.

— И вы со мной!

— С меня хватит охоты. Сыт по горло.

— Я отказываюсь вас понимать, Метелин. Быть серьезным всегда успеете. Торопитесь быть глупым, ина­че жизнь приестся и наскучит, и будете ее тогда упо­треблять, как воблу, только с пивом. Сегодня хочу отдох­нуть и напиться. По-настоящему отдохнуть за весь этот долгий год войны. Этот клуб помог мне разглядеть самого себя, настроение поднялось: я — человек! Хитер мужик Громов. Хотя, конечно, дело не только в нем: ветер изменил направление, дует теперь нам не в лицо, а в спину. Громов этим клубом дал это особенно ясно почувствовать.

На глаза попался Соснов. Стоял он у входа с незна­комыми мне офицерами. Оживленный, приветливый.

— Глядите, как цветет Соснов.

— В принципе он человек-гвоздь, — сказал Кали­тин. — Но лакейская его должность губит его. Я уже советовал генералу: спасите своего адъютанта — пошли­те на передовую, в окопы. И чудак Соснов обиделся.

— Откровенно, мне он сегодня нравится. Непремен­но найду случай помириться с ним.

— Разве вы в ссоре?

— Я как-то сказал ему, что он герой не социалисти­ческого реализма: форма в нем не соответствует содер­жанию.

Калитин захохотал:

— Вообще он красив, дьявол. Женщины таких лю­бят, они сентиментальны. — И, прервав себя на полу­слове, воскликнул: — Ба, так эго же Арина, любовь моя! — и ускорил шаг, — Я обязательно должен вас по­знакомить.

В дальнем углу в окружении толпы мужчин стояли мои новые знакомые Арина и Надя. Отчего-то кровь бросилась в лицо, чаще забилось сердце. Надя смеется, глаза блестят хмелем, светлые, как лен, волосы льются на плечи. Арина не безучастна к шутке, но сдержанна.

— Товарищи командиры, — пробиваясь сквозь плот­ное кольцо, издали крикнул Калитин. — Тут где-то место отведено для прессы!

Его появление встречено одобрительным шумом; он со всеми знаком, чувствуется — ему симпатизируют. С полуслова он завязывает беседу. Девушки поглоще­ны им, смеются офицеры, острят. «Пресса, — подумал я, глядя на Калитина, — как она умеет быстро устраивать­ся в любых условиях и в любое время».

— Мой самый неактивный внештатный корреспон­дент, старший лейтенант Метелин, — представил он ме­ня девушкам.

— Мы знакомы, — сказала Арина.

— Вот как?! Это опасно... для меня, — рассмеялся Калитин. — Но я верю в добропорядочность старшего лейтенанта, — и повернулся к Наде. — Как вы полагае­те, можно верить ему?

Девушка пренебрежительно закусила губу:

— Старший лейтенант герой, но не моей повести.

Тут же Калитин воскликнул:

— Что, схватил щелчок по носу?

— От Нади получить щелчок — уже благодать, — отшутился я.

Откуда-то вынырнул Звягинцев: Генерал только что похвалил его за клуб, и он сиял, как никелированный самовар. Не утерпел о благодарности сообщить нам тут же. Но, честно говоря, хвалу стоило воздать скромному, невидному собою командиру саперного батальона: ден­но и нощно пропадал здесь человек, мудрил, выискивал, строил, чтобы было легко и удобно. Звягинцев налетал инспектором, и то изредка. И вот — он герой дня.