Сергей Крутилин - Липяги

Я уже вывел лошадей из конюшни. Мы стали впрягать.

От лавки сельпо, от бывшего здания сельсовета, где теперь помещалась бригадная контора, — отовсюду бежали люди. Кто-то впрягал логун с водой: вдвоем с Авданей мы выволакивали пожарную машину, но дело у нас что-то не ладилось. Я еще затягивал чересседельник, когда повозка с логуном загромыхала по площади. На передке дрог, к которым была прикреплена бочка, сидел Стахан.

Авданя суетился, то и дело чертыхаясь. В довершение всего впопыхах долго не могли найти вожжей. Нашли мы их в углу пожарки: ими была связана охапка сена, не то только что принесенная, не то приготовленная для того, чтобы ее унести.

Наконец все было готово. Тут выяснилось, что на Авдане нет «боевой» формы. Евдоким Кузьмич сбегал в мазанку и вышел оттуда в блестящей пожарной каске.

— Но-о!

Авданя вскочил на козлы, прочно привинченные на передке качалки, и кнутовищем огрел буланого мерина. Тот отбрыкнулся, потрусил спорой рысцой. Под горку бежать было легко, стоило только разогнаться. Меринок почуял это, припустил шустрее. Видно, ему надоело стоять в полутемной конюшне, и то, что мы кричали на него, понукая, тоже веселило его.

Мерин пустился во весь дух.

Колеса тарахтели и подпрыгивали на колдобинах, повозку бросало из стороны в сторону. Поручни качалки, за которые, стоя на задке, я держался, ныряли то вниз, то вверх.

Мы повернули с площади на Большой порядок и понеслись под гору, к пруду. Ветром у меня сбросило с головы фуражку — настолько мы быстро мчались. На самом спуске, у дома Змейки, нас чуть было не занесло в промоину. Авданя вовремя свернул, не то не сносить бы нам своих голов.

Мимо пруда повозка, казалось, не катилась, а летела по воздуху. Гриву лошади относило ветром в сторону; пиджак на крестном расстегнулся, полы трепыхались на ветру, отчего Авданя походил на птицу, махавшую крыльями. Я не слышал даже стука колес по выбоинам дороги, слышно было только дребезжание настила под ногами лошади да крики бежавших людей, которых мы обгоняли:

— Пожа-а-а-ар!..

Повозка наша была уже на мосту, как вдруг подо мной что-то треснуло. Поручни качалки наклонились, дроги осели и покачнулись влево. Я с трудом удержался на машине. Стук! Стук! — четко застучало подо мной. Я оглянулся, и сердце у меня перестало биться при виде случившегося.

А увидел я вот что: металлическая шина от колеса катилась в одну сторону, а деревянные спицы, выскакивая из ступицы, отлетали вверх, как колосья из-под молотилки. Железная ось и чека царапали землю.

— Тпру-у!

Авданя осадил лошадь и, выругавшись отменной матерщиной, спрыгнул с козел.

Мимо пробегал Василий Кочергин, наш бывшей сосед, железнодорожник. Видно, дома был. Он тоже бежал на пожар, с вилами.

Василий остановился, и мы все вместе стали осматривать повозку.

— Тише едешь — дальше будешь! — сказал Василий Кочергин, посмеиваясь.

— Вагу надо! Эй, мужики, вагу давай! — распоряжался Авданя.

Кто-то тащил от дома вагу.

Василий Кочергин стоял возле повозки и хохотал.

Я, признаться, тоже с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться: вспомнилось мне, как Авданя уверял, что ему памятник при жизни надо поставить… Каску-то не позабыл, а колеса поглядеть некогда… «Герой»!

Если бы Евдоким Кузьмич ехал немного потише, то, возможно, колесо и выдержало бы. А при такой-то скорости да при таких-то ухабах, какие на наших липяговских улицах, и новое колесо разлетится в щепу, не то что старое, рассохшееся!

Представьте себе состояние Авдани: село горит, а единственная пожарная машина без колеса! Я уже собирался бежать к бирдюковской кузне, — может, там какое колесо завалялось?

Но крестный мой оказался находчивым и расторопным пожарником. Он не растерялся. Не успели еще мужики принести вагу, как он взял багор, бывший тут же, в возке качалки, подсунул под телегу, привязал его вожжами, и мы снова поехали. Теперь Авданя не гнал лошадь во весь опор, а вел ее под уздцы. Я шел позади повозки, наблюдая за тем, как багор, заменивший колесо, тарахтит по сухой земле.

Мужики бежали мимо, обгоняя нас. Каждый подшучивал над Авданей:

— Шляпу свою вместо б колеса приделал!

Это они намекали на Авданину каску.

Крестный отмалчивался.

Только мы стали подыматься от пруда, как, обдав нас пылью, мимо пронеслись две красные пожарные машины: это спешили на помощь наши шефы, железнодорожные пожарники. Видно, позвонил кто-то.

Теперь и вовсе можно было не спешить: уж если прикатили железнодорожники, так они наведут порядок, они не дадут пожару развернуться!

Однако Авданя продолжал погонять бедного конягу, и успокоился он лишь тогда, когда увидел, что горит дом Поликарпа Юданова.

Поликарп был когда-то церковным старостой, недолго был старостой, года полтора, как раз при рыжем нашем попе, но, несмотря на это, кирпичный дом успел-таки поставить. Прослужи еще годик отец Митрофан, глядишь — Поликарп и дом покрыл бы железом. Но рыжий поп своими проказами совсем отвадил прихожан от церкви. Церковь закрыли, а Поликарпу пришлось достраивать новый дом наспех, кое-как. Крышу кирпичного дома он покрыл соломой, погреб шалашиком оформил, а мазанку без стропил, в один скат сделал.

Увидев, что горит дом Поликарпа, и я как-то успокоился. Дом каменный, ну, сгорит крыша — не беда. К тому же поместье Поликарпово стоит одиноко, в проулке, ведущем к дому Межовых. Вокруг густые ракиты, огню на другие избы не перебраться.

Когда мы подъехали к дому Поликарпа, крыша уже прогорела. Дымили только обуглившиеся стропила. Человек шесть станционных пожарников — все в касках и грубых брезентовых куртках — суетились возле дома. Двое, взобравшись на лестницу, поливали из брандспойта стропила. Белая струя воды, вырываясь из медного мундштука, шипела; черные, обуглившиеся стропила качались под напором этой струи.

На зеленой лужайке перед домом толпились мужики и бабы, сбежавшиеся на пожар. Под обгоревшими ракитами ходил высокий лысый старик — дед Поликарп. Одна штанина не заправлена в сапоги и волочится, черная сатиновая косоворотка выбилась из-под ремня.

— Я-т тольки на гумно вышла, — узнал я голос соседки Поликарпа, бабки Стуловой, — как оно загудёт! Оглянулась — а оно уж полкрыши в огне…

— Где произошло самовозгорание? — спросил с ходу Авданя.

— Поджог… поджог… — повторял Поликарп.

— Надо трубы в порядке содержать! — сказал Евдоким Кузьмич, проходя в самую середину толпы. — Неисправен дымоход — отседа и самовозгорание! Придется составить акт.

— Ахт? А на кого ж его составлять? — полюбопытствовала Стулиха.

— На хозяина домовладения.

Тут из-за угла мазанки, где сложено было выброшенное из избы барахло, вышла бабка Аграфена, жена Поликарпа.

— Мурло! — закричала она, подступая к Авдане. — На тебя первого надо ахт-то составить! Час али боле село горит… Со станции помощники… спасатели наши примчались!.. А он сковороду свою на башку напялил и думает — начальник. Ахт будет составлять! Гляньте, люди добрые, у него палка заместо колеса привязана! Где ж ты колесо-то потерял, герой?..

Бабы засмеялись.

Авданя сделал серьезное лицо.

— Дискредитация представителя власти! — сказал он.

Старшина железнодорожных пожарников подошел к Авдане:

— Привет, коллега!

— А-а, здорово…

Я слышал, как, отведя Евдокима Кузьмича в сторону, железнодорожник говорил:

— Там, в углу сарая, бочка с золой. Баба-дура поди ссыпала. Наверно, там и загорелось.

— Будьте спокойны: мы акт составим! — сказал Авданя и, поправив каску, пошел сквозь обгоревшие ворота в сарай.

Вокруг дома дымилась солома и пахло гарью.

…Мы возвращались с пожара вдвоем с Евдокимом Кузьмичом. Стахана так разморило, что он не мог править лошадью. Его уложили на лужайке под ракитами, рядом с домом Поликарпа: пусть проспится.

Теперь мы ехали не на пожарной машине, а на повозке с бочкой. Козлы на повозке широкие, и мы сидели рядом. К задку бочки был привязан повод меринка, тащившего насос. Ничего себе процессия, если бы вы видели! А ехать через все село: по Вылетовке, Большому порядку, мимо пруда, мимо дома Змейки — в гору, к пожарке.

Авданя сидел сгорбившись и молча курил. Самокрутка постоянно находилась у него во рту. Он не приклеивайл ее, по обыкновению, к верхней губе. Не до лясов, видать, было «фартовому».

Чтобы отвлечь крестного от невеселых раздумий, вызванных неудачным выездом по тревоге, я спросил его, что же случилось дальше там, в Клекотках, когда немецкий офицер послал его в медпункт: «айн минут туда, айн минут сюда»…

Авданя не переменил позы и не вынул изо рта папиросы. Он только отмахнулся — дескать, чего уж тут! Все одно теперь…

Мы помолчали. Так, молча, проехали большую часть обратной дороги, миновали мост у пруда. Место Авданиного позора осталось позади. Я снова попытался расшевелить крестного.