Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)
Забрезжил рассвет.
Они стояли на гривке. Таяла над равниной сизая дымка.
Тимофей словно застыл, поглощенный мыслями.
Вдруг пшеничное море стало розоветь, потом все пошло волнами, закипело, зашелестело. Утренний ветер разметал волосы Алены, закрутил их, бросил на лицо. Замерзли намокшие от росы ноги. По телу пробежала дрожь, хотя давно уже была надета вязанка и пиджак Тимофея перекочевал на ее плечи.
— Зазябла? — спросил он, осторожно отводя волосы с ее лица.
— Нет.
— Устала?
— Немножко. А вот тебе холодно.
В какую минуту она перешла на «ты», Алена и не заметила, а теперь это было уже все равно. Она хотела снять пиджак, но Тимофей, взяв за лацканы, крепко запахнул его на Алениной груди, словно спеленав ее руки. Склоненное к ней лицо, темное от загара, чуть побледнело, и зеленые глаза под лохматыми рыжими бровями казались еще зеленее.
— До чего же ты сейчас нежная… Лена… Елена… Галя.
Он смотрела на него открыто и ясно, ничего не скрывая и ничего не боясь.
— Ну вот, стало быть, и все. — Тимофей отпустил ее, отвел назад руки, развернув во всю ширину могучие плечи. — Вот оно, стало быть, и все.
— У тебя есть на чем записать адрес?
— Не надо адреса.
— Я напишу.
Тимофей упрямо покачал головой.
— Не пиши.
— Почему же?
— Стану думать, может, с женихом поссорилась, если напишешь… Не надо.
— Все равно ты меня не забудешь, а я — тебя.
Тимофей насторожился:
— Правда?
— Думаешь, такие люди каждый день встречаются?
Он усмехнулся:
— Убогонькие? Скучливые?
Алена улыбнулась:
— Ладно, не прикидывайся. Все равно еще встретимся. Нет, с женихом я не поссорюсь, — ответила она на немой вопрос в глазах Тимофея. — Не поссорюсь, не такой он человек. — И подумала, что Глебу можно все рассказать без утайки, что он поймет.
— Ну пошли до дому, «невеста», — с иронией сказал Тимофей и первый сбежал по откосу.
Будто провожая их, залился над полем жаворонок.
…Когда она вернулась с ночной прогулки, на крыльце школы, предоставленной артистам для ночлега, ее ждали Глаша и Олег.
— Эгоистка паршивая, беспокойся тут о ней, не спи! — нападала на нее Глаша.
— Ребятки, я же не думала…
— Вот именно: не думала… — сердито перебил Олег, но в эту минуту первый луч солнца упал на верхушки тополей и зеленые крыши поселка, и Олег заулыбался. — О, девчонки, до чего здорово!
Алена была прощена.
Однако в конце очередного производсовещания Маринка, брезгливо поджимая губы, заметила:
— Я бы считала полезным обсудить поступок Елены.
— Что-о-о? — в один голос спросили Зина, Глаша, Олег и Женя, а Миша с возмущением оглянулся на жену.
— Нет, я лично ничего не думаю, — оправдывалась Марина. — Посторонние могут подумать черт знает что… Это для всей бригады…
Ей так попало, что Алена была вполне удовлетворена. Но она отлично видела, что думает сама Марина. И Джек — он ни полслова не сказал тогда, только буравил Алену узкими глазками.
То, что говорила Алена Тимофею, что тогда, сгоряча, казалось ясным, непреложным, сейчас почему-то вызывало сомнения.
— Хотеть счастья — это эгоизм? — задала она Олегу мучивший ее вопрос.
— Только ненормальный захочет несчастья, — ответил Олег недоуменно.
— Тогда что такое эгоизм?
— Надо же и о других думать.
— И о других?
— Нет, прежде о других.
Глава шестнадцатая. «Заколдованное место»
Алена, загримированная, стояла за кулисами, обмахивалась тетрадкой из реквизита, слушала зал и сцену.
В такой тропической жаре и духоте, кажется, еще не приходилось играть. Открытое окно за ее спиной не дышало, темная портьера чуть вздрагивала, когда по ту сторону сцены распахивалась дверь.
Маленький низкий зальчик кажется набитым доверху: головы зрителей, стоящих на скамьях заднего ряда, едва не упираются в потолок. Дверные проемы забиты людьми, в распахнутых окнах торчат головы смотрящих с улицы. На улице шумят те, кому не удалось проникнуть в зал, стаскивают пристроившихся в окнах и лезут сами. Стучат оконные рамы, дребезжат стекла. Но самое страшное — орава подвыпивших парней, засевших где-то в дальнем ряду: они громогласно задирают артистов, гогочут, на замечания соседей отвечают матерщиной и злорадным ржанием.
«Не все коту…» и «Предложение» еще кое-как слушали, а водевиль… Артистов слышно только первым рядам, остальные из-за шума уже потеряли нить действия, потеряли интерес, и дальняя половина зала занята главным образом перепалкой с хулиганьем.
«Для кого играем? — думала Алена. — Это оскорбительно. Нельзя играть «В добрый час!».
Эти сцены были особенно дороги всей бригаде. Алена, Миша, Олег не прощали ни себе, ни друг, другу ни малейшего нажима, вялости, небрежности и, с точностью выполняя все задания, приобрели наконец свободу, легкость, сыгрались, сдружились. «В добрый час!» до сих пор покорял любую аудиторию, но что-то будет здесь?
У Маринки дрожит голос — бедняга вот-вот заплачет. Олежка и Джек, видно, думают только о том, как бы скорее кончить. Жуткое место! А радовались: районный Дом культуры, настоящее театральное помещение, сцена! Нет, играть в такой обстановке «В добрый час!» немыслимо. Что делать?
Алена сорвалась с места, пробралась за кулисами, спустилась в коридор.
Слепенькая лампочка под потолком освещала группу: Глаша, Зина, Миша и Женя разговаривали с Ольгой Павловной, заведующей Домом культуры.
— Была бы я мужиком, своими бы руками вышвырнула это хулиганье, — говорила она измученно, то отирая лицо, то обмахиваясь платком. — Ведь их и всего-то трое заводил, а безобразия от них — на весь район. И ведь так каждый раз! Мне бы радоваться надо хорошему мероприятию — к нам редко кто приезжает, — а я, верите ли, ночи не сплю от переживаний. Ну что делать? Родненькие, я же все, что в моих силах… Уж как-нибудь!
— Но ведь просто нельзя играть!
— А если объявить, что не начнем второго отделения, пока…
— Все уже перепробовано! — с отчаянием перебила Мишу Ольга Павловна. — Ничем их не выкуришь.
Внезапно в коридоре появился Арсений Михайлович, за ним шагал незнакомый плотный человек среднего роста и длинный худой парень, секретарь райкома комсомола Радий Светлов.
С Радием Алена познакомилась еще днем.
Верхняя Поляна даже издали показалась унылым, неблагоустроенным поселком.
Автобус въехал в райцентр по длинной улице, где по одну сторону выстроился ряд старых добротных рубленых изб с резными наличниками, занавесочками, цветами на окнах, но вокруг домов было голо — ни палисадников, ни деревьев. По другую сторону улицы тянулись огороды, картофельные поля.
— Старинный поселок! — сказал Виктор.
Они миновали три широкие улицы, где не было ни одного достроенного дома, хотя во многих уже поселились люди. К недостроенным сборным и рубленым домам лепились кривые, приплюснутые саманные уроды разных размеров и форм, и никак нельзя было уловить признаков планировки, угадать контуры будущего поселка.
Автобус остановился на площади — вернее сказать, на большом пустыре, окруженном постройками. И тоже — ни деревца, ни куста, даже трава дочиста вытоптана, лишь кое-где уцелели грязные зеленые клочья. Сухая земля пылила под ногами пешеходов. За пробегающими машинами вздымались бурые клубы.
В здании исполкома было тихо, ни одна дверь не открывалась на стук. Внезапно с улицы в коридор влетела ярко одетая девушка, накричала на столпившихся студентов за то, что «ввалились стадом в обеденный перерыв». Подчеркнутая корректность Арсения Михайловича несколько охладила ее пыл, и она сообщила, что «начальники все по району разъехались, а ей самой о концерте ничего не известно».
Одноэтажный Дом культуры стоял неподалеку от площади. У входа его возвышалась гипсовая девушка с веслом, запыленная, в серых потеках. На постаменте кто-то крупно написал химическим карандашом «дура». Нигде ни афиши, ни объявления, извещавшего о концерте. Видимо, бригаду тут не ждали. Впервые ребята почувствовали себя непрошеными гостями.
Долго не могли попасть в Дом культуры, все двери заперты. Наконец нашли вход в библиотеку, поместившуюся в небольшой комнатке, заваленной книгами, загроможденной стеллажами и от этого полутемной. От библиотекарши узнали, что заведующая Домом принимает стройматериалы и будет не раньше как через час-полтора. Сама библиотекарша о концерте слышала, но впустить их в Дом культуры без заведующей отказалась.
Несколько обескураженные, остановились обсудить план действий. Алена влезла на выступ фундамента и заглянула в окно Дома культуры.
— Ой, ребята, какое милое помещение!
Полезли в окна, и начались восторги:
— Какой уютный зальчик!
