Анатолий Алексин - Рассказы
По вагону немедленно разнесся слух, что в Туле отстал от поезда артист Померанцев. Пассажирки то и дело всовывались к нам в купе:
— Ах, вы здесь? Как хорошо!
— А мы с подругой думали, не остановить ли поезд стоп-краном?
Бирюков неожиданно вспылил:
— Да, он жив, здоров и не кашляет! А Кирилл остался под дождем. Вот в чем задача!..
Он свесил ноги вниз с моей бывшей полки, потом тяжело, всем телом, повис в воздухе, неловко ища точку опоры. Вадим Померанцев с виноватой поспешностью подставил ему под ноги лесенку.
Приплелся высокосознательный проводник с завязанным горлом, которого Кирилл уложил в постель.
— Остался, значит, этот… оголтелый? Так я и знал: нельзя было мне с поста уходить! Приеду в Москву — рапорт напишу: стоянку-то сократили из-за опоздания, а по радио ничего не объявили. Заснула небось эта девица, которая объявляет… Она заснула, а он теперь под дождем бегает, несчастный… Обязательно напишу рапорт!
У дверей он задержался:
— А вещи-то его где?
— Здесь его вещи. Здесь! — вперегонки бросились к чемоданчику Кирилла Бирюков и Померанцев.
— Надо будет сдать в багажное отделение, — сказал проводник, вздыхая и горестно покачивая головой: как же это я допустил?!
— Нет уж, простите, вы заразили полвагона своими вирусами, и выходит, что Кирилл из-за вас от поезда отстал. Так что не вмешивайтесь! — внезапно и несправедливо, как мне показалось, набросился на проводника раздосадованный Бирюков.
Тот отступил к двери, испуганно поправляя на шее вафельное полотенце.
— Мы с ним, можно сказать, товарищи по работе, и я сам отвезу чемодан. И все остальное… Узнаю, в какой он гостинице остановился. Туда и отвезу! — Бирюков открыл плоский, квадратный чемоданчик. — Вынужденное, так сказать, вторжение, — смущенно объяснил он.
Внутри были чертежи бурильного станка «СБ номер два», папка с белыми тесемками и тщательно отглаженные рубашки Кирилла.
— И как это у их брата холостяка все аккуратно получается, — хрипло подивился Бирюков.
— У кого? — поинтересовалась я.
— У холостяков, говорю…
Я вдруг забыла о своей температуре. И попросила:
— Разрешите мне забрать эти вещи… И отвезти их в гостиницу.
— Еще чего! Больная — и потащите, — махнул рукой Бирюков.
На меня он почему-то не злился, хотя, по справедливости говоря, Кирилл остался в Туле именно из-за меня.
— Разрешите все-таки! — еще раз твердо попросила я и встретилась глазами с Вадимом Померанцевым.
— Конечно… Пусть она отвезет, — неожиданно поддержал меня артист.
— А вы что, тоже его сотрудница будете? — робко стоя у двери, полюбопытствовал проводник.
Бирюков взглянул на меня, помялся немного и через силу, ворчливо подтвердил:
— Все мы тут… товарищи по работе…
— Тогда придется акт составить и расписочку с вас, девушка, взять, — с опаской поглядывая на Бирюкова, сообщил проводник. И скрылся в коридоре.
Еще недавно я не думала о том, встретимся ли мы с Кириллом в Москве. Я знала, что дорожные знакомства, как и курортные, чаще всего обрываются, не имеют продолжений. А теперь я смотрела на этот маленький чемоданчик как на счастливую находку и знала, что не уступлю ее никому.
— Ага! Вот она! — громко провозгласил Бирюков, победно потрясая в воздухе какой-то квитанцией. — Он остановился в гостинице «Турист», за Выставкой. Эх, чудак-человек, не мог уж к нам в отдел обратиться: мы бы его в «Москве» в два счета устроили… Скромность его, чудака, заедает.
Беда, случившаяся с Кириллом, неожиданно как-то сблизила нас троих. И Померанцев и Бирюков, словно по завету Кирилла, стали проявлять обо мне заботу. Вадим спрятал в карман свой пестрый продезинфицированный платок и даже собрался бежать в вагон-ресторан за котелком с горячей картошкой. Но Бирюков рассудительно объяснил ему, что мы скоро приедем, мне придется выйти на улицу, дышать там холодным воздухом и что поэтому ингаляцию делать не стоит.
Вскоре побежали за окнами знакомые дачные поселки и платформы, такие оживленные летом и такие пустынные в позднюю осеннюю пору… А потом я увидела через окно, как на московском перроне Вадим Померанцев нежно расцеловывал свою «неудавшуюся семейную жизнь», а моя мама с лихорадочно ищущим взглядом, какой бывает у всех встречающих, несла на руке свою старую шубу, хотя вполне достаточно было бы принести на вокзал мое собственное демисезонное пальто.
Целый день я звонила в гостиницу «Турист». Телефонистка под номером три, манерно произносившая: «Триетий!», уже стала узнавать меня и раздраженно отвечала:
— Там в номер, наверно, звонки не проходят!
— А вы позвоните подольше, — каждый раз просила я.
— Вы у меня не одна на проводе! — отвечала телефонистка и исчезала из трубки.
Под вечер я позвонила дежурной по этажу.
— Командировочный из семнадцатого номера только что пришел, — сообщила она. — Должно, на спортивных соревнованиях был: в лыжных брюках, а сам весь мокрый…
Потом я услышала голос Кирилла:
— Как там у вас с температурой?
— Хорошо! Тридцать восемь и пять!.. Я привезла ваш чемодан. И костюм тоже! Они вам, наверно, очень нужны? Хотите, мой брат привезет их в гостиницу? Сейчас же привезет!
— Нет, не надо. А ведь если бы я не остался в Туле… и если бы не эти вещи, мы бы с вами, пожалуй… Знаете что?..
Он замолчал на миг. И я напряженно затаилась: неужели он скажет, что нарочно отстал от поезда или что он благодарен девице, забывшей объявить, что стоянка поезда сокращается?! Нет, это было бы слишком похоже на артиста Померанцева. Кирилл же сказал совсем иное:
— Я был уверен, что мои вещи привезете именно вы! И даже собирался ехать к вам домой. Честное слово, вернулся на звонок… уже из коридора.
— Но как вы нашли бы меня? Без адреса, без фамилии?..
— Я знаю адрес. И фамилию тоже.
— Откуда?!
— Откуда? А кто давал телеграмму вашей маме?..
1959 г.
УГРОЗЫ, УГРОЗЫ…
ПИСЬМО ПЕРВОЕ«Удивляюсь твоему спокойствию! Просто удивляюсь!.. Ведь здесь, в санатории, полно бравых молодых людей.
Слышишь: полно! И все начинают со знакомства со мной: первый визит — к врачу. Я им толкую про хвойные ванны, а они мне в ответ: «Что вы делаете сегодня вечером?» Не все, конечно, но многие.
Есть тут один летчик, могучий, как «Ту-104». А каждый день на прием ходит и все жалуется: то бессонница — дай ему порошок, то аппетит пропал — дай таблетку…
А уборщица Анна Леонтьевна, такая наблюдательная, ехидная старушка, вчера приходит и ругается: летчик за дверью кабинета таблетки выбросил, их растоптали и, как мел, разнесли по всему коридору, наследили…
Мне надоели, пойми, ежевечерние шуточки: «А вот наша соломенная вдова. Давайте-ка накажем вашего жениха: что-то он не больно торопится». А ты и в самом деле не торопишься. Уверен, что я буду ждать? Да, я жду тебя — держу свое слово. Но почему же ты не держишь свое? Ведь, помнишь, в Москве, когда я добивалась назначения в этот южный санаторий (добивалась ради тебя!), ты говорил: «Вот слетаю в Сибирь за материалом для очерка — и сразу к тебе, в Крым. О пихтах и елях буду писать под пальмами и кипарисами…» Помнишь эту фразу? Но уж, наверное, собран материал для целой книги очерков, а ты все не едешь.
Достань-ка из своей голубой папки конверт с документами и отыщи там маленькую медицинскую справку. Это ведь не просто справка, Алексей, — это истина: у тебя плохие, слабые легкие. И тебе нужен юг, сухой воздух Крыма. Антон Павлович не стеснялся жить здесь, на берегу моря. Так чего же стыдишься ты?
Тут ведь не только отдыхать можно — здесь и «Вишневый сад» был написан.
Жду телеграмму. Не письмо, а именно телеграмму: номер поезда, вагон… Жду!
М.
P. S. Если бы видел, какую комнату отвели мне при санатории: солнце, гроздья винограда прямо на подоконнике!..»
ПИСЬМО ВТОРОЕ«Мариша, родная! А если бы ты видела!..
Еще три месяца назад здесь было роскошное и, казалось, недоступное для человека царство тайги. Но вот бессмысленный рев медведей был заглушен сосредоточенным, деловым гудением тракторов; стук упрямого единоличника-дятла — стуком молотков, а ленивый шум сосен потонул в торопливом жужжании пил, в пулеметном стрекотании электродвижков…
Но тайга отступила недалеко: прошлой ночью захмелевший от меда великан Мишка обознался адресом и улегся в неглубоком котловане. Видно, принял его за то уютное логово, в котором он постоянно прописан со всем своим нестриженым семейством.
Тайга совсем рядом, и, может быть, еще поэтому все, что происходит здесь, приобретает какое-то богатырское, сказочное звучание. Чудеса техники в окружении чудес природы — разве это не здорово?!
Люди работают зверски! Они поражены этим краем, но еще не называют его родным домом: ведь для этого нужно время. И как счастливы были бы люди, если б можно было перенести сюда, в необжитый лесной мир, те далекие переулки и улицы, на которых они родились, где впервые ссорились и мирились, гоняли на коньках и самокатах, а по утрам бегали в школу!.. И вот огромную поляну, где строится сейчас заводоуправление, назвали (представь себе!) Арбатской площадью. А холмистую улицу, посреди которой еще растет трава, нарекли не как-нибудь, а Невским проспектом!..
