Илья Зверев - Второе апреля
Пашкин. Но канавы все-таки не будет. Срыв воскресника... удар в спину... стройка под угрозой... Считай, мальчик, ты погиб! (Поет на развеселый мотив знаменитой песни «Имел бы я златые горы»):
Погиб поэт, невольник чести,Пал, оклеве-е-етанный молвой,С свинцом в груди и жаждою мести,Поникнул гордой, эх-д, голо-вой...
Ничего, не тушуйся, отбрешемся как-нибудь. Только уж не будь дураком... Не лезь ты... Не писай против ветра...
Саша. А пошел ты!... (Берет лопату, вслед за ним с комическим вздохом берет лопату Виктор, его примеру следует Костя.)
Пашкин. Ба-аюсь, что не я... пошел...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Кухня в квартире Малышевых. На столе швейная машинка, куски ткани, уже раскроенной. У переносного трельяжа, стоящего на буфетике, вертится Юлька. Она примеряет сметанное на живую нитку платье. Катя стоит перед ней на корточках с булавками. По кухне разболтанной походочкой слоняется Раймонда. Она в брючках, на голове — конский хвост.
Катя. Раймонда! (Девочка и ухом не ведет.) Раймонда! (Ноль внимания.) Райка! Я кому говорю!
Раймонда. Я же сказала, я не буду откликаться на это стиляжное имя!
Юлька. Да-а...
Катя. Почему стиляжное? Раймонда Дьен! Она была борец за мир... Она легла на рельсы перед военным эшелоном...
Раймонда. Угу, я буду каждому объяснять про рельсы...
Катя. Важно самой знать! И вообще что-то ты стала больно рассуждающая!
Раймонда (нахально). Пожалуйста, я буду не рассуждающая (сует руки в карманы брючек, уходит).
Раздается длинный, настойчивый, явно хозяйский звонок.
Юлька. Ай! (Подхватывает платьишко, убегает в другую комнату, Катя отворяет дверь, входит Алексей с какими-то свертками.)
Алексей. Опять благодетельствуешь? Ей-богу, и так уж говорят: у Малышева жена шьет. Частным образом!
Катя. Так я ж девочкам. За бесплатно. Раз я умею, а в ателье столько дерут...
Алексей (усмехаясь). Дождешься фининспектора! Он же не поверит, что бесплатно. Таких дур больше нету.
Катя. А ты что ж, все за деньги делаешь?
Алексей. Нет. Но я же государственную работу делаю, народную. А ты черт те что...
Катя. А девочки кто? Не народ?
Алексей. Ну, ладно. Каждый раз один и тот же разговор...
Входит чинная, уже переодевшаяся в свое старое платье Юлька. Она церемонно кланяется Алексею.
Юлька. Добрый вечер.
Алексей. Здравствуй, Юлька. (Выходит.)
Раймонда (появляется из комнаты). Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть. Мне теперь морской по нраву дьявол, е-го ха-чу лю-би-и-ить!
Катя. Ты что за гадость поешь?
Юлька. Теть Кать, это не гадость. Это потрясная песенка. Из «Амфибии»: «Лади-дади-дади-дади, все на дно, лади-дуди-бади-дади, пьют вино...»
Катя. Стой, не вертись!
Юлька. Извините, теть Кать, правда. Я вам никто, а вы возитесь.
Алексей. Слушай, как там у нас насчет закуски?
Катя (удивленно). У нас?
Алексей. Ну, в магазине... Сегодня будет гость.
Катя. Господи!
Алексей. Нет, ты знаешь кто?.. Петр Петрович... Прораб правого берега, ныне фигура! Начальник главка, почти замминистра... Так Кать, подкупи колбаски отдельной или ладно... любительской. И столичную. Две... И шпротов, каких получше (выходит). Ну и вообще там.
Юлька. Теть Кать, я сбегаю!
Катя кивает ей, лезет в сумку за деньгами. Потом что-то пишет на бумажке. Юлька накидывает пальто, оставив высокую стильную шляпку на вешалке, и начинает долго и артистично охорашиваться у зеркала.
Катя (Юльке). Возьми. Я тебе записала, что купить... Деньги не потеряй, фефела. (Та убегает)
Алексей. Да, чуть не забыл. Ты с Петром Петровичем давай поосторожнее, помягче. От него, кажется, Анна Григорьевна ушла. Или что-то в этом роде. Так что учти и Зою предупреди.
Катя. Ты что, и Красюков позвал?
Алексей. Угу...
Катя. Обоих? И его, и 3ою?
Алексей (отчаянно). И Фархутдинова...
Катя (совсем испуганно). С Марусей?
Алексей. Нет, одного... Интересно же! Товарищи по Кузнецку...
Катя открывает настежь дверцу холодильника и извлекает из его нутра какие-тито банки и жестянки.
Катя. Надо же! От такого человека! Черт знает, нашу сестру вожжами бить надо, как дед бабку бил...
Алексей. Да, такое горе мужику...
Выходит Раймонда в пальто и шапочке.
Алексей. Ты куда?
Раймонда. В школу!
Алексей. Какая сейчас школа?
Раймонда. А у нас тематический [утренник на ???] тему «Я люблю тебя, жизнь!»,
Апексе й. Утренник?! Ночь скоро.
Раймонда. Ах, па, та ничего не понимаешь. Это на самом деле вечер, но называется утренник. Мы еще
[часть текста утеряна при оцифровке ???]
Вбегает Юлька в распахнутом пальто с полной авоськой.
Юлька (нарочно не сразу замечает Костю). А, это ты...
Костя. Да, это я... (Перестает жевать.)
Саша. Да ешь ты, подумаешь...
Костя. Мне пора (испытующе смотрит на Юльку).
Юлька (весело). Не смеем удерживать...
Саша. А ну закройся. (Ему.) Сядь, Костя!
Костя поспешно одевает плащ, от волнения просовывая в рукав руку с бутербродом. Убегает, забыв попрощаться.
Саша (Юльке). Тебе интересно узнать, что я про тебя думаю?
Юлька (кокетливо). Интересно.
Саша. Я думаю, что ты змея.
Юлька (вдруг жалобно). А какое тебе дело до него? Он мне совершенно безразличен, твой лагерник прекрасный.
Саша. Лагерник? Он за кусок мяса сидел пацанчиком. Он мясо украл, чтобы жить. Потому что у него отца не было, а мать пила. Он по базару с голоду шнырял. А тебя в пятьдесят третьем году твоя мамочка ставила на табуретку. И ты стояла с бантиками. И декламировала стишки для гостей. (Пищит омерзительным «детским» голоском.) «Я маленькая девочка, играю и пою...» Эх...
Катя. Правда, Юлька, ты бессердечная. Видишь, что с парнем делается. И золото же парень...
Юлька. Лучше я уйду. Хватит мне лекций от мамочки...
Саша. Иди, иди... Давай отсюда...
Юлька (как будто тоном приказа, но с мольбой). Извинись!
Саша. Извиняюсь.
Юлька хватает с вешалки пальто и шапку, убегает.
Катя. Что ж ты с нею так? Как с девчонкой. Она ведь уже барышня...
Саша. Барышня. Такая со всеми прелестная, ресницами своими хлопает, мяу-мяу... А видит, что над Костькой власть заимела, так сразу зверь, змея!
Алексей. Господи! Женщина же. Галанин вчера хорошо сострил: все жены, говорит, — как наша легкая промышленность. На выставку или там на экспорт — прелесть что такое. А для внутреннего потребления... В халатах ходят. Бр-р...
Катя (спокойно). Пожалуйста, на тебе халат, и готовь сам. Все, что надо для своих гостей. (Уходит в другую комнату, через мгновение высовывается ее голая рука с халатом.) На!
Алексей. Да не про тебя... Я вообще... Что сегодня все такие нервные. И этот тоже...
Саша. Я? Нервный? Я совершенно спокоен. Вот смотри!
Берет со стола чашку, ставит ее на палец и начинает с жонглерскими ужимками вертеть ее.
Алексей. Брось, дурень!
Чашка падает и со звоном раскалывается на куски.
Алексей. Тьфу, вторая... Девятнадцать лет стоял сервиз... Пять великих строек пережил... нет, шесть — эта уже седьмая.
Саша. Ну и черт с ним!
Алексей. Ну, черт с ним! А воскресник? С ним-то не черт. Смотри, братик... (стучит пальцем по столу) зазнался... Со своей турбиной, с успехами этими. Смотри... Бога за бороду дерешь!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Столовая в той же квартире, за пиршественным столом — московский гость Суворов, Алексей, Катя, Саша, Фархутдинов и Красюк с женой Зоей. Они уже, как видно, давно пируют. И теперь настал час хорового пения. Поют нестройно, вдохновенно и чересчур громко. Все (кроме Саши):
Гудит, ломая скалы, ударный труд,Прорвался с песней алой ударный труд.Сидит буржуй за рубежом,Грозит нам новым грабежом,Но уголь наш и сталь его зальют рекой.Зальют расплавленной рекой...
Саша, чуть усмехаясь, смотрит на их внезапно помолодевшие, возбужденные лица. А те поют еще громче и энергичнее, а Фархутдинов даже вскочил и дирижирует.
Бей сплеча, каждый часДаешь программу Ильича!Даешь, даешь, даешь!Парим-нам-нам, пар-пам, пам-пам...
Алексей (Саше). Вот какие, брат, песни были! Теперь почему-то не поют эту. И по радио тоже...
Саша. Нет. Я вот сейчас первый раз услышал. Очень какая-то трогательная, наивная. Это самое «с песней алой». Почему с алой?
Зоя заливисто смеется.
Катя (с горечью). Вот вам, пожалуйста: наивная. У них теперь ненаивные в моде. (Передразнивает.) «Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я уже успела облысеть».
Зоя заливисто смеется.
Суворов. Ну-ну, ладно. Все не то, все не так. И новые есть, не хуже наших. И тогда вполне хватало всяких дурацких. Ну, пожалуйста, вот эта... Помните, ребята? Ее Вадим Козин пел. (Поет нарочно отвратительным голосом.) «Вдыхая розы аромат, тенистый вспоминаю сад и слово нежное люблю, что вы шепнули мне тогда».
