Станислав Мелешин - Любовь и хлеб
Куриков только что вернулся с летних пастбищ, но, сдав оленей в совхоз, уже успел переодеться в свой новый пиджак, брюки и сапоги, которыми недавно его премировали. Куриков работает в совхозе оленеводом со дня его основания. Семья у него большая — старая мать, две сестры-ученицы и младший братишка, но из работников в семье он один и считается старшим.
Ольга представила, как скоро Куриковы будут провожать своего кормильца с оленями на зимние пастбища, всей семьей пройдут по совхозной улице за околицу. Ольга всегда была свидетелем семейных прощаний в совхозе и отмечала дружбу мансийских и русских семей, провожающих своих работников в далекий путь. И сейчас она вспомнила, как когда-то отправляла ее мать своих дочерей — Ольгу на Север работать, а младшую сестру Ольги, не окончившую из-за болезни институт, — к морю на курорт лечиться. Ольга была веселой — она в первый раз уезжала из дома далеко и надолго, а сестра завидовала ей и грустно стояла у поезда.
Куриков посмотрел Ольге в глаза, заметил тень на ее лице и по-родному, ласково улыбнулся. Ольга улыбнулась тоже от его сочувствия. Куриков придвинулся ближе к столу:
— Вот принес подарок свой, возьми, Ольга Ивановна.
Он вынул из-за пазухи сверток и развернул: на стол легла пушистая шкурка песца, она заискрилась, как полоска лунного света, как голубой снег. Ольга досадливо вздохнула: «Задобрить хочет! Ой, что это я! Может, парень ничего и не знает, от всего сердца дарит… Не взять — обидится».
— Подождем, — отодвинула руку с песцом.
Куриков сел подальше, спрятал трубку в карман, так и не закурив, руки положил на колени, наклонил снова голову — что-то тревожное мелькнуло в его маленьких, прищуренных глазах…
— Скажи, оленей гнали по камням? По гололедице?
— Оленей вели правильной дорогой, старой дорогой. — Куриков замолчал, поднял голову, в обидном недоверии сжал губы.
«Отпирается, — подумала Ольга. — А может, он и не виноват… Что это я как допрос веду! По-другому надо…»
— Песца давно убил? Сколько напромышлял?
Куриков заулыбался:
— Недавно… По дороге охотились… Восемь шкурок добыл!
— Далеко это отсюда?
Куриков присвистнул:
— Э! Тоже на охоту хочешь пойти?! Тебе, Ольга Ивановна, скажу. Три версты отсюда будет. Песцов добыл, когда обход не стали делать, шли через бугры — так скорее в совхоз оленей привели… Восемь шкурок сдам — денег много-много будет! А это тебе, тебе…
— Слушай, скажи правду: долго по камням стадо вели?
— Немного вели… по буграм…
Ольга вздохнула: «Что же теперь… Скрыть или сказать Матвееву?! Нет, не скажу. Матвеев скорее всего сразу выгонит Курикова с работы и, чего доброго, под суд отдаст… А куда он… с семьей… Обсудим этот вопрос на партбюро».
Ольга раздвинула занавеску окна.
— Смотри!
Во дворе по изоляционному загону бродили тощие, хромающие олени. Куриков прильнул к окну. Ольга взяла со стола песцовую шкурку и, волнуясь, сказала:
— Вот эта шкурка песца — она стоит не так дорого! А смотри, сколько больных оленей в совхозе. Одна шкурка — двести больных оленей!
Куриков встревожился, раскрыл широко глаза, беззвучно зашептал:
— Оленю больно… больно оленю, — и повернулся к Ольге. — Прости, товарищ Ольга Ивановна… Спешили мы к сроку, на убой оленей вели… Мясокомбинату туши нужны — директор сказал.
Ольга положила руку Курикову на плечо:
— Всей бригаде покажи больных оленей, поговори с манси-погонщиками.
Куриков кивнул:
— Да, да! Больно, оленю больно… Нельзя, нехорошо так, — стоял растерянный и смущенный, держа в руке песца, — не знал, что со шкуркой делать.
— Песца не возьму. Мне он не нужен. А семье твоей пригодится. Девочке на воротничок. Не обижайся. Иди. Поговори с бригадой.
Куриков торопливо вышел. Ольга спокойно села за стол, достала из ящика свои записи, сделала заметки. Задумалась: «Распоряжения ветврачам отдала, осмотр закончен. Работа продолжается…» Посмотрела на стоявшие в углу привезенные недавно бутылки с карболовой кислотой, креолином и марганцовкой: «Ну вот, завтра начнем растирание ног оленей. Дезинфицирование ранений…»
Ольга почувствовала, как чьи-то горячие ладони закрыли ей глаза. «Что за ребячество такое», — успела она подумать и вскрикнула:
— Слушайте! Вы? — обернулась и увидела смеющуюся Марию — фельдшера, ее пухлое красивое лицо со вздернутым маленьким носом. Халат на Марии расстегнут, черные волосы растрепались по плечам, — видно, бежала сломя голову. Стоит перед Ольгой затаив дыхание, хитровато поджав губы и прищурив глаза, как будто хочет обрадовать чем-то… Засуетилась около Ольги, начала шепотом, переходящим на крик:
— Ой, Ольга, Ольга! Кого я сейчас видела-а! — И, смеясь, полуобняла рукой главного ветврача.
Ольга убрала руки с плеч: «Какое панибратство», — нахмурилась, встала, выпрямилась и, не сдержав себя, зло спросила:
— Что это такое? Что за «Ольга»? Вы где — дома или на работе?!
— Да садись! Я не по работе, а по личному… — застеснялась Мария. Голос ее дрогнул; раскрылись в полуулыбке губы, пропали искорки в черных глазах, и уже нехотя, обиженно добавила: — Комов пришел… Комов! Он здесь… Идите, смотрите…
Ольга почувствовала, как радостно забилось сердце, перехватило дыхание, как опустились руки оттого, что не может вот сейчас броситься за дверь ветпункта к совхозной ферме, где директор школы Комов. «Комов, милый… Мария знает о нашей размолвке… Прибежала обрадовать, осчастливить, хорошая, наивная Маша». Стало неудобно перед Марией за то, что была груба с ней, хотелось обнять девушку, поцеловать, извиниться, сдержалась — мягко произнесла:
— Машенька, — и посмотрела виновато в добрые черные глаза фельдшерицы, на ее молодое красивое лицо, залюбовалась: «Такую сразу полюбят. Вот уже и свадьба скоро у нее… Сколько раз к ней на работу приходил «на минутку» Петр. Счастливая Мария, подобрела и мне счастья хочет… Приглашала на свадьбу, а я отказалась. Ленится работать. Ругала ее несколько раз, и по душам говорила — мало толку. Комов пришел… интересно, зачем? По делу или увидеть меня?»
Ольга подошла к Марии и, повернув ее к себе спиной, туго завязала тесемки халата:
— Товарищ Давыдова. Мы на работе. И, пожалуйста, зовите меня но имени и отчеству, или, если нравится, товарищ главветврач.
Мария опустила голову, поправила волосы.
— Хорошо, Ольга Ивановна…
— Вот помогите мне переписать диагностику в месячную сводку…
Склонились обе над столом, придвинув поближе чернильный прибор.
Мария тихо посмеивалась и, стесняясь, шептала, как бы между прочим:
— А Комов-то такой разодетый, в шляпе с бантом, подошел ко мне и говорит: «Ольга Ивановна работает?..» — «Работает», — говорю. «Здоровье, говорит, как ее?» — «Цветущее», — говорю. Постоял, посмотрел и, честное слово, вздохнул так тяжело!
Мария помолчала, взглянула на Ольгу, пытаясь прочесть на ее лице, какое впечатление произвели ее слова о Комове. Ольга писала, нахмурившись.
— Заботливый какой он, симпатичный…
Ольге приятно было слушать о Комове, но в то же время она старалась не выдать свое волнение:
— Да ну вас, Маша… Перестаньте…
Осталось дописать последний листок. Мария пододвинула его к себе, вздохнула, взглянула в окно, кого-то увидев, обрадовалась:
— Ой! Вон Петя мой идет! Что-то скучный он сегодня-а-а! Ольга Ивановна, Олечка… До конца работы осталось двадцать минут. Разрешите, я побегу!..
Ольга рассмеялась, взглянув на растерянную и покрасневшую Марию.
— Идите, идите. Разрешаю…
Ольга встала, подошла к окну. В который раз увидела широкий овраг, заросший редкими кустиками ползучей полярной ивы, поблескивающий от солнечных скупых лучей лед мелкой речушки, покатые берега оврага, глиняную твердую дорогу и камни, покрытые гололедицей. Ольга задумчиво смотрела на все это.
Вот уже четыре года прошло с тех пор, как она впервые приехала работать сюда, на эту холодную, северную землю. Здесь же Ольге исполнилось тридцать четыре года. Возраст немалый — пора быть уже замужем, как говорила ей, старшей дочери, мать-учительница. Поехать бы сейчас туда, к матери, к морю, в родной город, зайти в свой институт. Никогда она не думала, что так сложится ее жизнь. Поехать, ничего не сделав и не добившись?! Нет. Есть же упорство, сила воли! Когда училась в институте, на третьем курсе еле сдала экзамены — перестала бывать на танцах, в кино, театрах, ходить в гости к друзьям и все-таки стала учиться отлично.
Оставляли в аспирантуре — отказалась, шутила: «Где уж мне, какой из меня научный работник». Мечтала скорей уехать куда-нибудь далеко-далеко, поработать год, два, три в каком-нибудь оленеводческом совхозе, приобрести опыт, собрать богатый материал, приехать — защитить диссертацию. И вот это «далеко-далеко» здесь. А мечта не исполнилась. Все по-другому, не так, как думала. Четыре года прошло, и уезжать совсем не хочется — привыкла.
