Юрий Васильев - Право на легенду
А вот Артур прийти не смог, радикулит его опять свалил. Зато Катерина пришла, две корзины еды притащила.
Завидная хозяйка у Артура! Он, Жернаков, первый рыбак на побережье, икры сколько уже не видел. А Катерина икру принесла, балык, креветок, даже яиц миску: покупные, говорит, хуже. Тимофей этих яиц, должно быть, с десяток выпил.
Вспомнив про Тимофея, Жернаков широко улыбнулся. Старший сын у него человек строгих правил, чересчур, можно сказать, строгих. Вот и в день рождения будто ни на минуту не забывал, что он бригадир передовой на заводе бригады. Даже оказия при этом вышла: перед тем как рюмку выпить, обязательно яйцо сырое съедал, и после рюмки — тоже. Жернаков смотрел-смотрел, потом спросил: «Ты чего это? Вроде не замечал, чтобы ты яйца любил?» — «Да я, — отвечает, — их и не люблю, но когда яйца пьешь, то не пьянеешь». Жернаков удивился: «Зачем же зря водку переводить? Ты возьми да не пей, вот и пьянеть не будешь». — «Нельзя, — объясняет, — день рождения все-таки…»
Жернаков-то понимает, в чем дело: боится, что о нем нехорошо подумают, скажут, что отца не уважает, раз не пьет, а выпивши быть ему авторитет не позволяет. Ох, трудно человеку в таком положении быть.
А когда принесли телеграмму от Касимова и Жернаков ее за столом прочитал, Тимофей нахмурился. «Балаболка, — говорит, — этот Касимов, я бы такие телеграммы принимать не стал, да и помнить ему надо, что не мальчишка он, а старший механик океанского судна». А телеграмма, и правда, смешная: «В море много чудаков всяческих найдется, но таких, как Жернаков, поискать придется. Помогать всегда готов я твоим успехам, пусть дрожит пират Петров, будет не до смеха».
Конечно, не все поняли, что там и к чему, но он-то, Жернаков, понял. Молодец, Касимов, не забывает.
Да, еще Ламаш позвонил. Тоже прийти не смог: брат к нему с трассы приехал. Это даже хорошо, что не пришел. Жернаков Николая Константиновича любит, только вышло бы не по делу. Настя, конечно, стала бы просить его за Женьку, а такой разговор за столом ни к месту. Николай хоть и директор пединститута, но он, прежде всего, их друг, и ставить его в неловкое положение ни к чему.
При этом воспоминании настроение у Жернакова стало портиться. Вот беда! Хочешь не хочешь, а к Ламашу теперь самому надо идти. Настя эти дни крепилась, а вчера слезами изошлась: завалил Женька экзамен, документы ему из института вернули. Паршивец он, честное слово, гоняет невесть где, а зубрить за него дядя будет.
На дне рождения Женька-то пришибленный сидел: крепко, видать, надеялся, что сдаст. Только с Замятиным и переговаривался, хотя у Володи тоже вид невеселый был, после собрания, должно быть.
— Вот оно что! — Жернаков привстал на кровати, взял со стола вчерашнюю газету. — Кто же знать-то мог! О собрании Жернаков не слышал, а статью Кулешова только вчера напечатали. Ух, возьму я этого Кулешова за грудки, не посмотрю, что приятель! То-то, думаю, не пожаловал, не позвонил, а ведь каждый год на день рождения приходил.
Он снова перечитал статью, где секретарь партийной организации цеха топливной аппаратуры Владимир Замятин подвергался критике. М-да… А между тем, спрашивается, где все они были, когда выбирали Володю секретарем? Тут и мудрецом быть не надо, чтобы понять: Володя — светлейшая в городе голова, цены ему нет, а вот в секретари его — тут, извините, он бы первый руку против поднял.
Ну, раз такое дело, надо вставать. Программу намеченную выполнять: к Ламашу в институт — раз; навестить Иочиса — два. Катер брезентом укрыть прежде всего: дождь пойдет, потом целый день воду откачивать придется — это три, и теперь вот, сверх программы, Володю повидать надо. Парень-то он норовистый, сам первым не придет.
Жернаков сбросил одеяло и пошел на кухню готовить себе завтрак.
День первый
1На катере ему побывать в этот день не удалось. Едва вышел из подъезда, как прямо у дверей, посреди лужи, заскрипев тормозами и взметнув фонтан воды, остановился заводской «газик».
— Петр Семенович! — позвал его начальник цеха Бучкин. — Ну, ты прямо кстати, я уже хотел курьера посылать. У меня тут приглашение тебе почетное, архитекторы в гости зовут, генеральный план города обсуждать будут.
— Поздновато, — сказал Жернаков. — Надо бы лет десять назад, а сейчас-то что? Понастроили кто как умел, вот и план получился. И потом, что я там делать буду? Архитекторов учить, как города строить?
— Ну, как же… Они многих заслуженных людей пригласили. Послушаешь, может, что посоветуешь.
— Ладно, — согласился Жернаков. — Посоветую. Ты как думаешь, вот соберутся наши областные хирурги — меня позовут? Скажут: посоветуйте, товарищ Жернаков, как нам лучше больному человеку сердце пересадить — на правую сторону или, может, по старинке — на левую?
— Веселый ты сегодня, сразу видать — гуляешь! Между прочим, в столовую пиво бочковое привезли. Я кружку взял. Хорошее у нас пиво, такого на материке не встретишь.
— Ох, — сказал шофер умоляющим голосом. — Помолчали бы вы про пиво. У меня внутри пожар, а тушить нельзя, работа не позволяет.
— Всем бы твои заботы, — вздохнул Жернаков. — Мне вон печень не позволяет, и ничего, не пропал. Ну-ка, Алексей Иванович, подвинься, я с тобой тоже до завода подъеду. Дело у меня там. Замятин нынче в какую смену работает, не скажешь?
— Вчера вроде с утра был. — Он понимающе посмотрел на Жернакова. — Неожиданно с парнем поступили. Как бы глупостей не наделал.
— Затем и еду.
Замятина он отыскал во дворе. Тот возился в груде только что сваленного металлолома.
— Разгружали, понимаете, вроде бы втулка мелькнула, — пояснил он. — Мне как раз бронза нужна. А вы чего? Я думал, на острове давно сидите, хотел рыбкой разжиться.
— У меня еще с прошлого раза девать некуда, — буркнул Жернаков. — Бери да закусывай. Слушай, Володя, как это у вас собрание так обернулось?
— Читали?
— Читал.
— Там все верно написано. Картина полная. Какой я секретарь? Плохой. Работу не обеспечил? Не обеспечил. Вот и рассказали людям правду о передовике, производства. — Он поднял голову и посмотрел на Жернакова из-под переломанного козырька большой, не по голове, кепки, и потому казалось, что он выглядывает, словно из-под крыши: колюче, растерянно. — Все как есть рассказали. Этот ваш Кулешов — он, помнится, из меня Эдисона делал, братьев Черепановых. Я думал — глаза у него на лоб полезут от удивления на собрании, а он сидел себе и в блокнотик строчил золотой ручкой. Целый подвал в газете настрочил, я аж читать устал.
— Ты погоди…
— Не надо, Петр Семенович! Я вам благодарен, что с утра пораньше обеспокоились, только мне сейчас утешения не надо.
— Присядь, — тихо сказал Жернаков. — Ты присядь, Володя. Все я понимаю. Ты горячий, я тоже горячий. И незачем нам друг другу-то норов показывать. Не к лицу. Давай-ка мы с тобой лучше все это по параграфам разложим. Ну, знаю, не в твоем характере занятие, а все-таки… Вот параграф первый: дал ты согласие быть секретарем?
— Дал, — кивнул Замятин. — Дать-то я дал… Только ведь вы, Петр Семенович, человек умный. Разве не понимаете: со стороны себя разглядеть трудно, особенно если дело такое деликатное. Товарищи мне доверили — это одно, сам я к себе тоже неплохо отношусь — другое. Не дурак, не лентяй, все при мне. Подумал: «Если помогут, отчего же не справиться. Люди свои, всех знаю». А насчет помощи — так ведь это же первые слова были: «Мы поможем, ты не беспокойся…» Вот и согласился.
— Ну, пусть так. А помогали?
— Да считайте, что нет.
— Так уж и нет? Оставили тебя одного — делай, что знаешь?
— Не совсем. Вот слушайте, я вам сейчас расскажу. Весной как-то решили мы, члены бюро, провести собрание, обсудить на нем подготовку к общезаводскому конкурсу рационализаторов. Дельно? Дельно. Похвастаюсь — сам предложил. Все одобрили. Тут бы надо мне людей привлечь, организовать их, зажечь, как говорят, — я теперь в теории силен. А я сам за это дело взялся, мне так привычней, вы же знаете. Стал я вникать и наткнулся на предложения Николая Рыбалко. Смотрю — мысль богатая, а подана убого, как все равно первоклассник рисовал. Засел я за это дело, Николая сколько мучил, но довели мы с ним идею до конца. Вы, наверное, помните, это пушечное сверло для обработки втулки плунжера. Отличнейшая получилась вещь! Первое место на конкурсе взяли. Правда, недели две назад посидели мы с ним, подумали — можно это сверло в другом варианте выполнить. Вот, смотрите… — Замятин достал из кармана блокнот. — У вас карандаш есть или ручка? Любопытнейший поворот намечается.
— Да погоди ты, — перебил его Жернаков. — Вот ведь. Не заскучаешь с тобой, честное слово. Что там дальше было, с собранием вашим?
— С собранием? Ну, что. Время подошло, а у меня ничего не готово. Отвлекся я. Однако проводить надо, сами понимаете. И провели. Все хорошо, чинно, план по собраниям выполнили. А если в протокол заглянуть — пусто, ничего не решили и не сделали. И никто даже не заметил, что мы воду толкли. Раз так, думаю, чего стараться? Сейчас-то понимаю — моя вроде вина, людей не привлек, на себя понадеялся. Это с одной стороны. А с другой — ничего бы я не смог сделать, Петр Семенович! Я Обухову говорю: «Вот такое-то задание, не подведи, сделай». — «Сделаю, — говорит, — обязательно сделаю». И другой тоже говорит. И не делают. Потому что знают — Володька Замятин свой парень, куда торопиться. Мне бы на собрании пробрать кого, потребовать — разве я умею? Я же не могу, Петр Семенович, требовать. Мне стыдно людям напоминать, что они должны своим делом заниматься. В общем, что говорить. Теперь обернулось вот как — смотрите все, какой Замятин. Инициативу не проявляет.
