Павел Гельбак - ...И вся жизнь
— Непременно. Ведь мы с тобой друзья, побратимы.
В поисках самостоятельности я готов был бежать из родного дома на край света. Мой побратим, похоже, пытается найти родных даже под чужой крышей.
Отец все старается узнать, что я намерен дальше предпринять. Буду писать о тех, кто Сергуньку обидел, или успокоюсь тем, что выиграл первое сражение. Наверное, надо писать статью. Выставить на обозрение читателей всех соучастников преступления — от учительницы третьего класса до заведующего гороно. Надо еще встретиться с народным судьей, который справедливо лишил родительских прав мать Сергуньки, но не проверил, как выполняется решение суда об устройстве мальчика. Хочется встретиться и с заместителем председателя горисполкома. Но товарищ Петрило занят. Трижды ему звонил, он все не может меня принять.
Наберемся терпения, подождем.
15 марта
Несколько дней назад я писал о предложении, которое сделал мне и Светаеву главный редактор. На следующий день мы к нему зашли. Разговор был не длинным и не коротким, лекций о рабселькоровском движении, значении работы с письмами трудящихся, как предполагал Виктор, он нам не стал читать. Сразу же приступил к делу:
— Подумали?
Мы с Виктором дружно кивнули головами сверху вниз.
— Я хочу, чтобы отдел писем стал центром публицистической мысли не только в редакции, но и в области. Понимаете?
Снова мы с Виктором дружно помотали головами, но на этот раз справа налево. Редактор засмеялся:
— Вы что, репетировали прежде, чем ко мне прийти? Объясняю дальше. Отдел писем в таком виде не отвечает современным требованиям. Чем он занят? Главным образом регистрацией, учетом и контролем за прохождением писем. Все это очень важно, но не самое главное. Нам не нужны письма ради писем, я лично не расположен плясать «Барыню» оттого, что редакция получит на сотню писем больше. Это не хлеб, не масло. Рост числа писем в редакции не всегда положительный факт.
Мы вытянули лица от удивления, а я, как видно, даже раскрыл рот. Ибо следующая фраза касалась непосредственно этого факта. Редактор, посоветовав мне закрыть рот, сказал:
— Стоит в городе ухудшить работу транспорта, допустить перебои в торговле необходимыми продуктами широкого потребления и т. д., как сразу в редакцию увеличится поток писем. Заслуги редакции нет никакой. Но в какой-нибудь справке мы можем козырнуть высокой цифрой. Глядишь, нас и похвалят: вот как редакция укрепила связи с массами. К чему Советской власти такие связи? Рост жалоб не украшает нашей жизни. Я так думаю — не жалобы определяют наши связи с читателями. Даже некоторые из тех, кто в отчетах фигурируют как наша гордость, наш актив, на поверку оказываются людьми мало щепетильными, Они охотно подписывают сочиненные другими статьи, иногда читая их предварительно, а иногда только в газете, непосредственно перед тем, как идти получать гонорар.
— А шестьдесят и сорок процентов? — перебил редактора Светаев. — Наверное, пока вы работали за границей, успели забыть, что шестьдесят процентов места на газетной полосе должно доставаться посторонним авторам и лишь сорока процентами гонорара могут располагать штатные сотрудники.
— Помню об этом, Светаев, — продолжал редактор, — речь идет о распределении гонорара. Но разве читателю от этого легче, что какой-нибудь Иван Иванович, занимающий соответствующий пост, осчастливит его своей подписью, а не своими мыслями. Ведь иногда газетчики прибегают к прямой фальсификации, выдавая свои статьи за чужие.
— Ну и нам от этого никакой радости. Напишешь за иного деятеля и как милости ждешь, чтобы он подписал — зайдите позже, некогда. А как позже зайдешь — секретариат-то жмет — что-то у нас в этом месяце маловато было авторских статей. Давай, ребятушки, навались, а то всем гонорар придется резать, — Виктор посмотрел на редактора, — и вы так скажете к концу месяца.
— Что я скажу, услышите, но печатать фальсифицированные статьи в «Заре» не разрешу. Так и знайте. Пусть каждый сам за себя пишет и сам за свои слова и мысли отвечает.
— Значит, как в Указе Петра Великого, — сказал я.
— Что за указ, Толя? — спросил редактор.
— Точно не помню. У отца есть, переписан. Примерно звучит так: господам сенаторам речь в Присутствии держать не по-писанному, а токмо своими словами, дабы дурь каждого всякому видна была.
— Раз так, и мы станем действовать по Петровскому Указу.
Беседа у редактора закончилась тем, с чего началась: надо присмотреться к работе отдела писем, изучить характер получаемой корреспонденции и т. д.
— Все это, очевидно, очень интересно, — сказал я, — но мне хочется и со своими статьями выступать в газете.
— Иначе и быть не может, — перебил меня Криницкий. — Тот не журналист, кто сам не выступает в печати. Отдел писем для тебя, Анатолий, подъем на высшую ступень журналистской деятельности. Прямо скажу — пересидел ты в отделе информации. Оба вы молодые журналисты — нельзя вам «засиживаться в девках». Думаю, уверен в этом, отдел писем поможет вам попробовать свои силы в публицистике, будут материалы и для фельетонов. Дерзайте, молодые!
Вот мы и отправились в отдел писем дерзать.
Вечером
Только что вернулся от Жени. Она стала какой-то беспокойной. Чего ей не хватает? Врачи утверждают, что операция у ее матери прошла успешно.
Рассказывал ей о Сергуньке. Но ее это не волнует. Она ушла в себя, думает о чем-то своем. О чем? Ведь если люди дружат, то и заботы у них должны быть общими. Прощаясь, спросил у Жени:
— Ты почему не в духе, стряслось что?
— Перестань задавать вопросы, подумай сам, — невесело откликнулась она.
— Яснее нельзя?
— Нет, нельзя.
На этом и расстались.
17 марта
Сегодня я снова позвонил Петрило. Произошел примерно следующий разговор:
— Сегодня мы можем встретиться?
— По какому вопросу?
— Я раньше объяснял. Речь идет о мальчике, который по вине…
— С ним все в порядке. Мне доложили, что он зачислен в интернат.
— Да, но могло быть все иначе, если бы не случай…
— «Если бы, да кабы»… Мне некогда раскладывать пасьянсы. А редакция что, более серьезных дел не видит?
Разгневанный товарищ Петрило повесил трубку. Как же дальше действовать? Этот вопрос я задал Виктору.
— Плюнь ты на это дело, — посоветовал он. — заместитель председателя горисполкома тебе не по зубам. Успокойся и читай письма. Когда у тебя появится имя, тогда сможешь замахиваться и на людей, занимающих определенный вес в обществе. А пока… Чиновника, друг мой, голыми руками не возьмешь!
— Но я не могу, не имею права молчать!
Рождение журналиста
1Герасим Кузьмич медленно поднялся из-за стола.
— Товарищ Ткаченко, руководство вами недовольно. Что это вы сочинили?
— Статью, Герасим Кузьмич, о нелегкой судьбе мальчика и тех, кто…
— Пасквиль, — нетерпеливо перебил молодого журналиста заместитель главного редактора, — грязный пасквиль на советских людей. Как вам не стыдно, комсомолец, сын коммунистов, клевещете на наших советских работников, членов великой партии…
— Уверяю вас, каждый факт мною проверен.
— Не перебивайте. Умейте слушать, когда вам старшие объясняют. Научитесь делать выводы из критики. Совсем недавно на летучке вас принципиально критиковали за легкомысленное отношение к важному материалу о наших героических воинах, а вы что?
Анатолий чувствовал, что начинают дрожать пальцы рук, пересохло во рту. Только бы не сорваться, не потерять самообладания. Стараясь говорить как можно спокойнее, попросил объяснить, в чем существо ошибок, допущенных в статье «В защиту Сергуньки».
Никогда еще Анатолий так серьезно, тщательно не готовил статей, как эту. Он говорил со многими людьми, прежде чем сесть писать — все продумал. Писалось легко, находились нужные слова, не требовалось рыться ни в сборниках афоризмов, ни заглядывать в труды великих педагогов. Перед глазами все время стоял Сергунька, видел он и равнодушные лица — молодые и старые, приветливые и озлобленные, угодливые и высокомерные — тех, кто обязан был, но не помог мальчику в беде. Статья написана сердцем. Он несет ответственность за каждое слово. И без боя не сдастся. Он будет за нее бороться сколько сил хватит и даже больше.
— В редакции должны работать политически зрелые люди, а вы этой писаниной доказали свою полную политическую несостоятельность.
— Хватит! — не выдержал Анатолий, — я требую разбора статьи и не желаю выслушивать демагогические…
— Мальчишка! — вскипел заместитель главного редактора. — Ты требуешь, ты желаешь. Да какое ты имеешь право, мальчишка!
Анатолий повернулся спиной к Герасиму Кузьмичу, медленно пошел к двери.
