Владимир Рублев - Семья
— Подожди... Не уходи, — попросил Аркадий, который только сейчас начал понимать, что Ася уходит от него. В душе его неожиданно возникли сомнения.
— Нет, прощай... А то я боюсь за твою встречу с ней... — кивнула Ася, и Аркадий, обернувшись, замер: позади них, шагах в десяти, шла Тамара. Лицо Аркадия стало почти мелово-бледным.
Ася нервно бросилась вперед. На ходу не было видно, как от приглушенных рыданий вздрагивали ее плечи.
21
...Аркадий словно оцепенел. Тамара, не дойдя двух-трех шагов, остановилась, оглядывая Аркадия. Так стояли они мгновенье, приглядываясь друг к другу.
— Ну вот, и снова встретились... — хрипло проговорил наконец Аркадий, делая шаг в сторону Тамары.
— Да... встретились... — спокойно и тихо ответила она, и при звуке ее голоса Аркадий невольно вздрогнул, и глаза его жадно впились в побледневшее лицо женщины: как дорого оно было ему все время, сколько страданий вызывал ее образ в те дни, когда он лежал в больнице. Он понимал, что к прошлому нет возврата, и все же всегда вспоминал ее, как что-то светлое в своей жизни.
Сейчас, стоя перед ней, он чувствовал, как исчезает вся злость и раздражение, накопленное к ней во время болезни. Она сейчас так далека от него: чужая мужняя жена, но это заставляло лишь сильнее тянуться к ней.
— Тамара... Проводи меня... — попросил Аркадий, еще минуту назад и не думавший сказать это. Ему до боли в сердце не хотелось, чтобы она ушла, чтобы так быстро кончилась эта неожиданная и такая долгожданная встреча.
— Пойдем... Я к тебе и шла, я знала, что тебя сегодня выписывают из больницы.
Они медленно и молча пошли по улице. Ему хотелось говорить и говорить, мысли возникали и пропадали в его голове, но он боялся нарушить неосторожным словом так удачно начавшуюся встречу... А Тамара ждала его слов, она видела, что его любовь к ней не угасла, видела это по взволнованному виду, по горячим, призывным взглядам, по нервному, чуть заметному подрагиванию его губ.
— Давай не будем молчать, Аркадий, — сказала она, зная, что уже почти оправдана в его глазах. Его признание нужно было ей, она знала, зачем... Не случайно она приехала от матери именно сегодня, когда он вышел из больницы, не случайна и их встреча... О! Она все обдумала до мельчайших подробностей, она верила теперь, что все будет так, как задумано...
— Ну не молчи же! — засмеялась она, беря его об руку. От ее прикосновения словно ток прошел по телу Аркадия.
— Давай будем говорить! — повеселел Аркадий, но вспомнив, о чем им нужно говорить, опять помрачнел:
— Не могу я об этом спокойно говорить... Я много думал о тебе, Тамара, и, наверно, от этого сердце словно каменное стало... Плохо ты сделала.
— Зачем вспоминать прошлое, — осторожно заметила Тамара. — Надо в будущее смотреть... То, что прожито — и плохое, и хорошее — уже ушло, а вот то, что впереди, то — наше... И от нас зависит сделать его только хорошим.
До Аркадия не сразу дошел смысл ее слов, но, поняв их, он изумленно остановился.
А Тамара, все больше волнуясь, быстро заговорила:
— Ты прав, Аркадий, — я виновата перед тобой, я себе этого никогда не прощу... Но ты должен понять, почему так получилось... Ты должен это знать, иначе ты не простишь меня... — Она почти жалобно взглянула ему в глаза, но он, вздохнув, отвернулся. И она снова заговорила, чувствуя, что он не понимает, сторонится ее, и от этого в ее голосе зазвучали нотки отчаянья. — Мне страшно было знать, что ты калека, что я не смогу дать тебе счастье, что, может быть, не с тобой мое счастье... И Тачинский сумел сыграть на этом. О, я понимаю теперь... Но понимаю и то, что даже к калеке, к тебе я все равно вернулась бы... Мне противно было жить с ним, а думать о тебе... И я решила ждать твоего выздоровления, чтобы сказать: я ненавижу Марка, я не люблю его, я тебя люблю... И если хочешь, сегодня же навсегда приду к тебе, ведь нам прежде было так хорошо! Вот и все, что я хотела сказать, а дальше — дело твое.
Тамара говорила с какой-то горькой откровенностью. Но Аркадий все еще не мог поверить ей: слишком много было в сердце тяжелого, невысказанного... Он не верил, не мог верить, что все это правда. В одно лишь он поверил: Тамара решается на разрыв с Тачинским.
И потому не сказал ей обидных и заслуженных слов упрека, а лишь тихо остановил ее:
— Не надо, Тамара... Не надо много говорить о своих переживаниях. Я научился немного держать их в себе... Сделай и ты это, — слова Аркадия прозвучали холодно, отчужденно. И Тамара вдруг поняла, что он не поверил ей и имеет обо всем происшедшем свое твердое мнение, жесткое, но правильное. Ей стало обидно за свои горячие слова, она отвернулась.
— Но что мне делать? — тихо спросила она, не поворачиваясь к нему. — Ты, конечно, имеешь право не верить мне... И другого трудно было ждать, но я почему-то надеялась... А на что? — И горько усмехнувшись, повторила: — Другого ждать мне уж, видно, нельзя, не имею права.
Стало темнеть. Они уже долго стояли на улице, и Аркадий подумал, что им не взбежать встреч с горняками, которые вот-вот начнут возвращаться с шахты.
— Пойдем, Тамара, к нам?.. Здесь не совсем-то приятно стоять...
Они молча, под руку, пошли по улице. Начинался ветер. Аркадий был в форменной шинели, ему становилось холодно. Рука, которой он вел Тамару, быстро согрелась. Странно, но именно это тепло, переданное через руку, заставило Аркадия подумать о прошлой их близости, и когда Тамара остановилась, быстро оглянулась кругом, а затем неожиданно обхватила его шею и припала к нему в долгом поцелуе, он не противился, а лишь сильнее притянул ее к себе. И словно что-то унесло их вмиг с темной поселковой улицы, они уже не думали о том, что их могут увидеть.
Когда они вошли в квартиру Аркадия, семья Комлевых была уже в сборе. Петр Григорьевич быстро поднялся из-за стола, откинул газету, которую он читал, подошел к ним и по очереди обнял и его, и ее. Лишь после этого он воскликнул:
— Ну, с удачным выздоровлением вас!
Геннадий, всегда с предубеждением относившийся к Тамаре, крепко обнял лишь Аркадия и долго держал его в своих могучих объятиях, а ей холодно пожал руку.
Феоктиста Ивановна сразу же захлопотала, заставила их раздеться, увела Тамару в небольшую комнату Аркадия, говоря:
— Пусть они посидят, мужики-то, а вы приберитесь и все там прочее, а потом и выйдете сюда.
Вероятно, чисто женским чутьем она угадала, что неспроста появились они здесь вместе. Тамару, несмотря на то, что неодобрительно относилась к ее замужеству с Тачинским, она любила как дочь Ивана Павловича. Потому, проводив ее, она начала усовещать Геннадия, который неодобрительно отозвался о приходе Клубенцовой.
— Ты постой, постой, сынок... Рано еще их обсуждать... А Тамара девушка неплохая, красоты-то любой у нее занять может... Если неурядица у них с Аркадием вышла, так кто его знает, кого в этом винить.
— Нет, мама, она сама виновата во всем, — горячо заспорил Геннадий. Было видно, что они уже обсуждали этот вопрос, но во мнениях разошлись, и спор вот-вот вспыхнет снова. Но тут вмешался Петр Григорьевич.
— Ну-ну, завели опять спор... Человек только от болезни ушел, а они его опять на раздумья наводят.
— Ничего, папаша, — улыбнулся Аркадий. — Мне сейчас полезно послушать, что люди говорят. В споре, говорят, рождается истина.
— Так-то оно так, Аркадий, — уклончиво ответил Петр Григорьевич. — Людей-то слушай, да свою голову не теряй. Люди разное могут сказать... К примеру, если я скажу о Тамаре, что она не совсем мне нравится, так ведь это лишь одного человека мнение... А людей-то тысячи. Каждый что-нибудь свое скажет, голову потерять можно. А я считаю, что если нравится она тебе — слушай не то, что о ней говорят, а то, как ее хорошим человеком сделать можно. Очень просто сказать о человеке мнение, а вот как ему исправиться — не всякий скажет.
Аркадий понял, что Тамара не нравится Петру Григорьевичу, и это неприятно отозвалось в душе. Он знал, что у Тамары много недостатков, но ему почему-то не хотелось, чтобы Петр Григорьевич думал плохое о его любимой.
— А как... как сделать ее хорошей? — еле слышно спросил, волнуясь, Аркадий у Петра Григорьевича.
— А разве это тебе сейчас нужно? — так же тихо сказал тот. — Она же замужем.
— Нет, она не замужем... — вдруг осмелел Аркадий, но в этот момент из дверей вышла Тамара, и откровенная беседа не состоялась. В присутствии Тамары общий разговор как-то не клеился: обычно заводилами вечерних споров были Генка или отец, но сегодня они отмалчивались, уткнувшись один — в газету, другой — в книгу. Аркадию подумалось, что этим они объявляют пассивный протест вторжению Тамары в их семейный круг.
А через полчаса, когда Аркадий и Тамара, договорившись взглядом об уходе, пошли в его комнату, ему послышалось, как Генка тихо проговорил:
— Ох, начинает она его за нос водить.
И на сердце Аркадия стало беспокойно, словно его уличили в чем-то дурном. Но он покорно шел за Тамарой, он не мог не идти за ней.
