Георгий Шилин - Прокаженные

- Ну вот и хорошо, — повеселел Туркеев.

- Бабушка! — кинулась к Феклушке в страшной радости Лиля. — Так это правда: вы ее знали? Видели?

- Видела, голубушка, знала… Почти как дочь родная была, — не удержалась Феклушка и тоже расплакалась. — Хорошая у тебя была мать, хорошая… Только очень уж больная, — начала припоминать она. — Верно, не было у нее на правой рученьке пальцев, а лицо до самой смерти осталось чистым, так и в гроб положили.

Лиля умолкла, вытерла лицо, уставилась на старуху. Видно было, что в голове у нее мигом возникла целая буря вопросов, но волнение не позволяло сосредоточиться ни на одном.

- Ты, дитятко, не убивайся, я тебе расскажу все, что знаю… Дай бог только память, — и Феклушка оживилась. — Добрая она была у тебя. На моих глазах выросла. Привезли ее сюда, когда четырнадцать лет ей было… А кто привез — этого-то и не могу упомнить… Привезли ее сюда, сдается, без пальцев на рученьке. Так до самой смерти с перевязанной ручкой ходила.

Больно ей, вижу… горит у нее, а крепится. Придет, поможет убрать хату, по хозяйству, починку сделает… Так, значит, это вы ее дочка? — снова залюбовалась она Лилей и продолжала:- Может, она и жила б еще долго… Да любовь тут вышла у нее. Жил у нас учитель один, тоже прокаженный, молодой, хороший был человек. За год или два до смерти они вроде как поженились, хотя жили в разных хатах… А тут она беременная стала. Фершал — то наш все уговаривал удалить плод: зачем, говорит, тебе ребенок прокаженный! А она — ни за что. Вот рожу, говорит, ребеночка… — а сама задумается и потом зальется слезами — Неужели, Феклушка, и он, ребеночек-то, будет такой же, как я? А я ей и скажи: известно, говорю, такой же, лучше, говорю, Феденька, согласись, легче будет. А она так даже затрясется, бывало. Нет, говорит, не будет он прокаженным! Вот, говорит, не будет никогда. А глаза как звездочки горят. Не будет, говорит, он прокаженным! И губы аж стиснет. Довольно и того, говорит, что я такая! Довольно и моего одного страдания, а он будет жить и радоваться… Будет! Будет! — говорит… Вот какая была. Ну, вскорости тут она захворала, слегла, а под Троицын день девочку родила. Так уж была рада, так рада, насмотреться не могла. А вскорости упокоилась. Ребеночек остался с отцом тута же, хотя покойница и сказала перед смертью, чтобы, значит, ребеночка в город отправить, не оставлять… Да куда ж, спрашиваю, в город-то? Кто ж, говорю, возьмет ребенка-то от прокаженных родителев? А она вздохнет, уставится глазами в потолок — а сама белая, как эта стенка, и худая-худая. Махнет рученькой — дескать, верно: некуда. Делайте уж что хотите… А наутро преставилась. Ребеночек-то остался с отцом. Кормить надо грудью. Бегал он туда, на здоровый двор, санитарок просить — не возьмется ль кто покормить? Все боялся, что помрет ребеночек, а вынянчить страсть как хотелось! Куда там! Разве согласятся? А тут была Марина, царство небесное, с молоком ходила. Тоже прокаженная. Взялась выкормить и вынянчить… Боялся он, как бы не помер ребеночек, а к Покрову и сам застудился да и пошел вслед за покойницей. Дюже любил он ее… А потом Марина хлопотать принялась — не найдутся ли добрые люди взять девочку… Отыскались какие-то дальние сродственнички — приехали, забрали. И что с той девочкой стало — сказать вам ничего не могу; может, тоже заболела иль умерла, ничего с тех пор о ребеночке не слыхала. — Феклушка умолкла и, точно вспомнив нечто важное, потянулась лицом к Лиле. — А вы-то, голубушка, милая, как ее дочерью стали?

Может, я, старуха дурная, в толк чего не взяла, а понять не могу — почему вы ее дочь? — и она с напряженным любопытством уставилась на Лилю.

- Ребенок, о котором вы рассказали, — это я! — в радостном возбуждении ответила Лиля.

- Это какой же ребеночек? — не поняла Феклушка, стараясь припомнить, о каком еще ребеночке рассказывала она, — А вот тот, которого не хотели кормить санитарки со здорового двора.

- О господи! — заволновалась старуха. — Дура-то ведь старая… Разжуй да в рот положи. Как же это я не поняла? Ах ты, царица небесная! Голубушка ты моя, бедная! — и Феклушка начала было причитать.

Но тут поднялся доктор Туркеев.

- Вот что, — сказал он Лиле, деловито протирая очки. — Мне некогда. Я пойду, а когда кончите разговор — придете ко мне.

"Удивительный эпизод, — думал он, шагая с больного двора. — Обратите внимание, какие шутки она проделывает с людьми… Прямо сфинкс, а не болезнь… Вот каковы бывают ее капризы".

Он был радостно настроен оттого, что проказа способна на такой фокус.

"Если бы она всегда так капризничала!" — улыбнулся он.

Лиля вернулась с больного двора поздно вечером, пробыв там часов пять.

Она казалась сосредоточенной, серьезной, хотя чувствовалось, что удовлетворена она глубоко, радостно переживает встречу с Феклушкой, — На могиле были?

- Была.

- И отцовскую посетили?

- Да.

- Как понравилась вам Феклушка?

- Она очень бедная.

- Нет, она очень счастливая. Ей уже восьмой десяток. А вот живет. В ее положении люди не живут так долго.

- И все-таки она бедненькая.

Вероятно, было уже часов десять. На докторском диване лежало постельное белье, одеяло, подушка. Доктор решил, что Лиля заночует в кабинете.

- Если захотите спать, то располагайтесь вот тут, — сказал он, намереваясь уходить. — Ужин вам подадут, я распорядился.

- Спасибо, но я не хочу, милый доктор.

- Тогда ложитесь спать — ведь устали?

- Нет, не устала.

- В таком случае вот вам книги… А я пойду.

- Сергей Павлович, милый… О чем я хочу вас попросить…

- Сделайте одолжение.

- Вот о чем, — замялась она и опустила голову.

- Ну, говорите, не стесняйтесь, — подбодрил он ее тем теплым участливым тоном, который так хорошо знал весь лепрозорий.

- Извините меня, Сергей Павлович, что я заставляю вас… Но сделайте это, если не для меня, то — для Семы.

- Для Семена Андреевича я всегда и все сделаю, что в силах, — улыбнулся он.

- Я хочу, чтобы вы меня освидетельствовали, вот тут, сейчас…

- Это на предмет чего же? — удивился он.

- На предмет проказы. Видите ли, — задумалась она, — я никогда не ходила на осмотр к врачам. То стыдно, то страшно, то просто не хотелось… Я хоть и не верю, но мысль все-таки есть: а может быть, со мной неблагополучно? А точно и верно можете сказать только вы. Посмотрите, если не трудно, — почти умоляюще взглянула она на него.

- Да полно вам, батенька, откуда вы все это взяли? — И он сердито посмотрел на нее поверх очков.

- Я хочу, доктор… Это же не трудно…

- Не трудно, но к чему это? Зачем?

- Чтоб больше не беспокоиться.

И, не дожидаясь его согласия, она принялась раздеваться, бросая на диван платье, чулки, теплое белье, нижнюю сорочку. Превосходная окраска кожи приятно удивила Туркеева.

- Вас прямо хоть на выставку здоровья, — улыбнулся он.

Выслушав и выстукав ее, Сергей Павлович отметил, кроме превосходной пигментации кожи, вполне удовлетворительную упитанность, крепкую мускулатуру, умеренную жировую прослойку. Кроме того, он определил, что легкие как "кузнечные мехи", и это особенно привело его в восторг, так как он имел склонность видеть какую-то ассоциацию туберкулеза с проказой. Сердце и печень были вполне нормальные. Чувствительность кожи тоже в порядке.

- Ну как, доктор? — остановилась она перед ним, обнаженная и как бы совсем забыв, что стоит в таком виде хоть и перед пожилым, но все-таки мужчиной, — Я вам еще давеча сказал, что ваши сомнения — глупость, чушь. Выкиньте из головы. Если бы у нас все юноши и девушки обладали таким здоровьем, мы были бы самой счастливой страной в мире. Да-с, батенька мой!

- А у вас микроскоп тут есть?

- Есть.

- Я так и знала, — оживилась Лиля.

- Чего вы еще хотите? — засмеялся он.

- У меня еще одна просьба, доктор, и тогда — все.

- Тоже вроде этой? Нет, от таких просьб увольте, батенька, покорнейше прошу вас. А то мне придется жаловаться Семену Андреевичу.

Она взглянула на него с милой улыбкой и капризным тоном сказала:

- Сделайте мне, Сергей Павлович, еще и анализ крови.

- Крови? — подпрыгнули у него на переносице очки. — По какому же это поводу?

- По тому же самому. Чтоб уж окончательно убедиться.

Туркеев с полминуты смотрел на нее, затем отошел к дивану, опустился на него, рассмеялся.

- Помилуйте, батенька, да ведь это невозможно! Ах вы, стрекоза…

Запомните: кровь на проказу не исследуется. Это вам не сифилис.

И, не замечая, как она медлительно надевала на себя сорочку, принялся читать ей лекцию о методах микроскопического исследования.

9. Мастер с больного двора

Лопнувший вал заводского дизеля был доставлен в лепрозорий через день после того, как Маринов согласился принять заказ.

Маринов говорил Перепелицыну, точно боясь, как бы тот не отказался: