Высокий титул - Юрий Степанович Бобоня
— Легко вы отвертелись ноне!
— То-то тебе горе!
— Дак я чо — не совецкий какой? — разозлился он. — Я к тому, что в сорок седьмом году меня за пустяшное дело осьмнадцать суток в кутузке продержали! И не дрался я, не ругался даже…
— Ой, как интересно! — любопытствует Димка. — За что же, дядя Прохор?
— С агентом по займу не сладили… Я ему кажу: «Погоди с годок, опосля займу!..» А он: «Плант надоть!..»
— На чем же сошлись? — спрашиваю я.
— А чо ты лыбисси? Вам энтих времен не понять! Шморчки…
— Ты, видно, тоже не из понятливых был в те времена, раз в «кутузку» угодил! — резонно заключил Коська.
Прохор вдруг обозлился:
— Андрей Платоныч сказал: шшанок — он самый и есть, вот ты хто!
— Ну и ладно! — вспыхнул Коська. — Вам тогда досталось больше, чем мне! Вас-то он, всамделе, как щенят повышвыривал!
Прохор насторожился:
— Мели, Емеля, твоя неделя!.. Чо темнишь-то?
— Да уж куда мне темнить?! Или забыл воскресник-то и крестины у Вани Ушкова?
— Забыл!
— Напомнить? Напомню… — Он замолчал.
— Что ж ты? — поинтересовался я.
— А то… — Коська уселся поудобней. — Объявил один раз, это еще сначала было, Басов воскресник: кукурузу убирать надо было, вернее — полоть! Кричи! Басов до света витков пять вокруг колхоза успел сделать, а к семи утра явился на кукурузное поле. Там человек сорок, и все — бабы, которые помоложе, да учителя школьные, ну и младший «руксостав» — бригадиры, учетчики… Басов: «Где народ?» Ему отвечают, что, мол, крестины у Вани Ушкова, мол, большинство там, а за свата-крестного — Прохор Семеныч Работкин…
— Не бреши! — прервал Прохор. — Так сказано не было!
— Не перебивай! — отмахнулся Коська. — Было!.. Да-а-а… И все, значит, виновато покрякивают. А со строительной — ни одного человека! Тогда Ваня-то Ушков ими-то и командовал! Басов попылил на своем «козлике» прямо к нему на дом, а у него вся компания и, как говорится, шумит камыш, деревья гнутся… Ну и не стал председатель размышлять ни молча, ни на словах: схватил со стола четверть с самогонкой и об пол — хрясь!.. Тут-то и залез главный крестный, умный мышь, под стол…
— Тьфу ты! — плюется Прохор.
— …Четверть вдребезги! Гости, конечно, загалдели оч-чень живописно, а сам Ваня, захмелевший, сидит себе за столом и квашеное молоко из здоровенной миски уплетает, спокойненько так уплетает, потому что человек такой, сам знаешь… Прежде чем в ухо дать — руки вымоет. Басов ему: «Что ж ты, Иван Дмитрич, так твою и разэтак?! А Ваня миску отодвинул и ложку облизывает, с ответом, значит, не сбирается… Тут Басов берет эту самую миску и переворачивает Ване на голову — приколпачил, словом!.. Тот взвыл, стол вместе со всякой снедью кверху ножками, Прохор Семеныч тогда под кровать перелез, и сослепу — бац по зубам моего отца, Зятькова, значит… Тот, между прочим, в тот момент сучил кулаки на Басова, а бить первым не решался, а после Ваниного кулака он под лавку на спине въехал!.. Тут-то и началось… Словом, оказались все строители за воротами, Прохор Семеныч — последний, побежал к колодцу портки обмывать…
— Дывай работать, трепачи! — решительно встал Прохор. — Пятилетку выполнять надоть, а не зубы скалить!
— Во сознательный! — удивился Димка.
Глава тринадцатая
БАСОВ:
— Принимай, Отаров, строительную и властвуй! Это решено! Могу поздравить…
— А как же Артамонов?
— Учетчиком у тебя будет. Пока что…
— Это уж, действительно, спектакль! Басов…
— У меня есть имя и отчество, между прочим!
— У меня тоже. Вот совпадение! Надо же!
— Хм… Ну-ну… А насчет строительной подумай!
— Подумаю…
ЛЕНКА:
— Поздно приходишь, Отаров… Скамейка, вон, росой осыпалась…
Уж кого-кого, а ее ох и не хотел я сейчас видеть! Ну к чему?
— Ты… меня ждешь?
— Тебя, тебя, Отаров!.. Книжек набрал читать или опять… Светке голову морочишь «философией»?
Ну зачем она так?! Что я ей теперь? И Светлана тоже…
— Голова у меня другой заморочена. А ты что — имя мое забыла?
— Другая… во Владивостоке?
— Тебе-то что!
— Уезжал бы к ней! А?.. Не мсти, не мсти-и-и!..
Она приложила к глазам платочек.
— Не хлюпай… Не плачется небось… Не на погост шла — ишь как вырядилась! А мстить не умею. Может, это и плохо…
— Что вырядилась — правда… Да ведь я к тебе шла, потому что ты… Ну кто? Кто поймет меня больше? Да неужели ты стал таким злым?! Ты же был мой… Был…
— Был, да сплыл!.. И не моя в том вина… Ты же знаешь!..
— Знаю… А мой-то пьяный спит с горя!.. Через тебя все… Не было тебя, еще жить можно было, а сейчас… — она всхлипнула…
«Нет, нельзя мне сейчас жалеть ее, уговаривать… Тут нужно рубить, не ходить вокруг да около…»
— Слушай!.. Я тут ни при чем. Знаешь же! И я… все знаю! Ну зачем ты душу-то рвешь! Зачем живешь так? Да и жила тоже… Тоже мне — Аксинья из «Тихого Дону»!.. Ну какая твоя жизнь была до моего приезда? Лучше? Не сказал бы… Так что виноватых нечего искать, ясно?
Она молчала. Эта красивая женщина ничем уж не напоминала мне прежнюю Ленку. Да и могла ли напомнить? Теперь, когда…
— Виноватых… Аксинья… Чушь какая-то! Чушь, чушь, чушь!!
— Не кричи так! Слышно же на всю улицу…
— Наплевать мне на твою улицу! — она истерично зашептала: — У меня дочь от него растет, это ты можешь понять? Мне порой петлю на шею бы, а ты… ты…
Мне вдруг стало до крайности жалко ее. Обнять бы, исцеловать! Как когда-то. Когда-то… Да было ли это когда-то?!
— Та-а-ак… Супруг в курсе?
— Нн-не знаю…
— А отец?
— В курсе. Андрей в курсе!
Было непривычно вот так слышать имя Басова. Да что я! Что он — не смертный? Старый?.. Светлана… Нет, это ужасно!
— Дрянь дело… — я сел совсем рядом — она не отодвинулась.
— Послушай, а ты не пробовала работать? Пойти и вместе со всеми повкалывать на разных, или… дояркой?
— Ты с ума сошел! Работать… Да мне людям показаться стыдно! Все только и твердят: шлюха, такая-сякая!.. А что он — не человек! А?
— Человек, безусловно… Но если бы ты все же пошла работать, если бы хоть один раз пересилила этот стыд, эту боль… Раз, другой, третий, понимаешь? Люди… Да у каждого, или у каждой, что — души святые? Думаешь, не поняли бы? Думаешь, всю жизнь и называли бы тебя так?.. Учти, Ленок, — так называл я ее очень редко когда-то, — не встал же я вам поперек горла? Это-то ты понимаешь получше меня! Что же касается Артамонова, законного твоего…
— Не расписаны мы…
— Что же касается Артамонова — то
