Том 1. Романтики. Блистающие облака - Константин Георгиевич Паустовский
Берг изорвал исписанный листок. «Ненавижу зиму, – подумал он. – Пропащее время!»
Настроение было окончательно испорчено. Берг вышел в темный, как труба, коридор и пошел бродить по всем этажам.
На чугунных лестницах сквозило. За стеклянными дверьми пылились тысячи дел и сидели стриженые машинистки, главбухи и секретари. Пахло пылью, нездоровым дыханьем, ализариновыми чернилами.
Берг поглядел с пятого этажа в окно. Серый снег шел теперь густо, как в театре, застилая Замоскворечье. На реке бабы полоскали в проруби белье, галопом мчались порожние ломовики, накручивая над головой вожжи. Прошел запотевший, забрызганный грязью трамвай А. Из трамвая вышел инженер с женщиной в короткой шубке; она быстро перебежала улицу.
Берг, прыгая через три ступеньки, помчался в столовую. Симбирцев был уже там. С ним сидела высокая девушка в светящихся изумительных чулках.
– Вот Наташа, – сказал Симбирцев Бергу. – Тащите стул, будем пить кофе.
Берг пошел за стулом. Ему казалось, что Наташа смотрит на его рваные калоши, – он покраснел, толкнул соседний столик, расплескал чашку кофе. Человек во френче посмотрел на него белыми злыми глазами. Берг пробормотал что-то невнятное, на что френч брезгливо ответил:
– Надо же ходить аккуратней.
«Удрать бы», – подумал Берг, но удирать было поздно. Кофе он пить не мог, – несколько раз подносил кружку ко рту, но рука дико вздрагивала и пить, не рискуя облить себя, было невозможно. Единственное, что можно было сделать, не выдавая себя, – это закурить. Берг воровато закурил.
– Вы что же не пьете? – спросила Наташа.
– Я горячий не пью.
Бергу показалось, что все заметили, как у него дрожат руки, и смотрят на него с презрительным недоумением.
– Наташа, – сказал Симбирцев, – расскажет многое, что вам необходимо знать, прежде чем начать поиски. Было бы хорошо собраться всем вместе.
– Да, конечно, – пробормотал Берг.
Наташа вынула из сумочки коробку папирос. Берг, стараясь изобразить рассеянность, хотел потушить папиросу в пепельнице, но опоздал.
– Будьте добры, – сказала она. Берг похолодел; так и есть! Она просит прикурить. Он изогнул руку, уперся локтем в столик и в сторону, вбок протянул папиросу. Папироса дергалась. Наташа крепко взяла его за руку и спокойно прикурила.
– Вы больны, – сказала она. – У вас психастения. Вам надо серьезно лечиться.
Инженер щурился на дым, щелки его глаз смеялись.
– Она медичка, – он показал папиросой на Наташу. – Вылечит, будьте спокойны. Ну, так где же мы встретимся?
– Можно у нас, – робко предложил Берг. – В воскресенье. Там хорошо, снегу уже навалило.
– А лыжи у вас есть? – спросила Наташа.
– Есть. У Нелидова… то есть у Батурина, есть две пары.
– Ну вот, прекрасно. – Симбирцев встал. – В воскресенье с одиннадцатичасовым я приеду с Наташей, поговорим, потом пошляемся по лесу. Заметано. А сейчас я пошел.
Берг тоже встал, начал застегивать пальто. «Удеру, – подумал он. – Как глупо все вышло!»
– Вы куда?
Он сделал отчаянную попытку догадаться, куда пойдет Наташа, чтобы назвать как раз противоположный район.
– Мне на Пресню, к приятелю.
– Значит, нам вместе. Мне к Арбатским воротам. Идемте!
Берг пошел как на казнь. «О чем бы заговорить?» – думал он и мычал.
– Да… что я хотел сказать… да… вот это самое…
– Вы уедете, и у вас все пройдет. – Наташа тронула его за локоть. – Вам надо переменить обстановку.
Берг рассердился.
– Ничего у меня нет. То есть я совершенно здоров. Попросту холод собачий, я никак не могу согреться. В поезде зябнешь, в Москве зябнешь, – кому нужен этот холод, не понимаю. Самое нелепое время – зима!
– А я люблю зиму. Вы южанин, вам, конечно, трудно.
– Я еврей!
Наташа засмеялась. На глазах ее даже появились слезинки. Смеялась она легко, будто что-то бегучее в звонкое лилось из горла. Она взяла Берга за рукав.
– Ну так что ж, что еврей? Вы сказали это так, будто выругали меня. Ужасно смешно и… мило. Ну, а теперь расскажите мне про вашего страшного капитана. Капитана я боюсь, – она искоса взглянула на Берга. – Говорят, он ненавидит женщин и одной рукой двигает комод. Он не будет рычать на меня?
– Пусть попробует, – пробормотал Берг хвастливо, тотчас же подумал: «Как пошло, боже, как пошло! – и ущипнул себя через карман пальто за ногу. Идиот!»
Наташа шла быстро. Берг глядел украдкой в ее зеленоватые глаза, и зависть к инженеру засосала под ложечкой. Зависть к инженеру и ко всем хорошо выбритым, уверенным мужчинам, которые так весело и непринужденно обращаются с насмешливыми женщинами.
«Шаркуны!» – подумал он о них словами капитана.
На Арбатской площади они расстались. Берг вздохнул, размял плечи и закурил «Червонец». Он чувствовал себя как грузчик, сбросивший пятипудовый мешок, сдвинул кепку и, насвистывая, пошел по Пречистенскому бульвару к храму Христа.
Снег казался ему душистым и даже теплым. В домах шла уютная зимняя жизнь: кипятили кофе, смеялись дети, жаром тянуло от батарей отопления, и сухой янтарь солнца брызгал в глаза женщин. Ущипленное место на ноге сильно болело.
До воскресенья Берг прожил в снежном дыму, в глубокой созерцательности. Он починил старый пиджак, достал утюг и разгладил брюки, выстирал рубашку. Капитан помогал ему советами.
На дачу Берг возвращался раньше всех, еще засветло. До приезда капитана он лежал у него на продавленном диване. Миссури спала рядом, от шкурки ее тянуло теплом. За окнами морской водой зеленели глухие закаты. С верхушек сосен сыпался снег. Воздух похрустывал, как лед, и дым уходил столбами к небу.
«Антициклон, – думал Берг. – Тишина!»
Потом в синем окне очень далеко и низко, над самой рамой, зажигали звезду, и Берг засыпал.
Отъезд задерживался из-за денег. По словам капитана, «гадили главбухи» – народ неромантичный и сомневающийся.
Раздраженные приказы ускорить выдачу денег главбухи принимали как каприз ребенка и, поправляя очки, шли к начальству объясняться и разводить руками. Но чающим денег они внушали, что, пока не сведен баланс, денег дать нельзя и настаивать на выдаче просто глупо.
Капитан и Симбирцев злились, Берг и Батурин ждали терпеливо – они предпочитали выехать позже, к весне.
Берга будил капитан.
– Опять не дали, сволочи, денег! – гремел он, стаскивая пальто. – Всем главбухам – камень на шею и в реку.
Сидят на подушечках от геморроя и кудахчут, как квочки.
Геморрой был высшей степенью
