По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин
Получив утвердительный ответ, стал подробно ее расспрашивать. Биолог указала ему на две камеры, стоявшие на столе, и недовольно заметила, что сделаны они из рук вон плохо: пропускают воздух в то время, как должны быть абсолютно герметичны.
— Пришлось дыры замазать пластилином, — посетовала она, — и заказывать новые камеры.
— Так… — проговорил Иван. — Справедливости ради надо признать, что камеры действительно изготовлены плохо. Но зачем вам нужны две камеры?
— Одна для корневой системы растения, другая для его кроны.
Иван снова осмотрел приборы.
— Значит, две? — раздумывал он вслух.
— Значит, две, — повторила женщина.
— А я буду делать одну.
— Одну?.. Как одну?.. Нужно две! Что, опять в мастерской затор? Нет, я заказала две, и делайте две! — потребовала Власова. — Понимаете, две? Одну для кроны, другую для корней.
— А все-таки я буду делать одну…
— Шутить изволите? — Брови Власовой взлетели вверх.
— Нет, не шучу, — улыбнулся Иван. — Просто я вместо двух камер сделаю одну комбинированную: и для корней, и для кроны одновременно.
— Каким же образом? — заинтересовалась она.
— Самым простым, — сказал Иван. — Дайте-ка мне бумагу и карандаш.
— Интересно! — оживилась Власова и протянула Ивану лист бумаги и шариковую ручку.
Буданов сел за стол и тут же изобразил на рисунке то, что предполагал сделать.
— Удивительно! — развела руками Власова. — И при этом, конечно, герметичность полная?
— Все абсолютно герметично.
Женщина недоверчиво смотрела на него.
— Ну дай вам бог…
— Когда нужно, мы сами боги, — серьезно сказал Иван и, попрощавшись, ушел.
А через несколько дней он принес в лабораторию обещанную камеру.
— Так быстро! — как какому-то чуду, удивилась биолог.
Иван поставил камеру на стол. Сделанная из органического стекла, она вся просвечивалась. На ней не было ни одного подтека дихлорэтана, которым обычно склеивают оргстекло. Части так плотно прилегали одна к другой, что нельзя было найти ни одного шва склейки.
— Как литая! — восхитилась Власова. — Но, знаете, надо проверить на герметичность.
— Я все проверил, — сказал Иван, — можете проводить ваши опыты…
К вечеру в лабораторию зашла Раиса Руднева. Она сразу заметила красавицу камеру.
— Где вы такую приобрели? — удивилась она.
— Как где? — довольно ответила Власова. — Сделали в мастерской.
— Кто же?
— Иван Васильевич.
— Какой Иван Васильевич?
— Буданов.
— Буданов? — переспросила Раиса, и щеки ее зарделись.
— Посмотрите, какое диво он сделал! — продолжала восторгаться Власова. — Две камеры соединил в одну. И как просто. — Она подошла к прибору, отвернула болтики, сняла верхнюю часть. — Пожалуйста, вот одна — для корней, а вот другая, — показала она на вторую часть камеры. — А теперь снова одна — одновременно и для кроны, и для корневой системы. — Она опять соединила верхнюю камеру с нижней — между ними была сделана прокладка из вакуумной резины, и завернула болтики. — И, знаете, работает безотказно. Он мне сократил время проведения опыта в два раза! И придумал-то тут же, при мне. Ухватил мысль, начертил на бумаге. И… видите, как отлично справился.
Но Руднева уже не слушала. Ей самой нужны были камеры, однако не такие прозрачные и светлые, а другого типа — темные. В них должны производиться испытания со светофильтрами разных цветов. Правда, ей уже раньше сделали в мастерской две такие камеры, но они страдали тем же изъяном — негерметичностью, и толку от них не было никакого. Кроме того, она давно думала о комбинированной камере, в которой можно было бы проводить одновременно опыты по фотосинтезу, транспирации листа, поглощению растением углекислоты, наблюдать поведение его при различных спектрах света. Но как создать такую камеру, в которой, кроме прочего, должна поддерживаться определенная температура воздуха? Раиса терялась в догадках и предположениях. Теперь же, убедившись в незаурядных слесарных способностях Ивана, она тут же из лаборатории направилась к нему в мастерскую.
А тем временем Иван создавал уже другую камеру, еще более необычную, — не для целого растения, а для растительной клетки: круглую, маленькую, величиной с двухкопеечную монету. Отполированная до блеска, она играла всеми своими гранями. В нее были вмонтированы четыре медицинские иглы, через которые подавался раствор для питания клетки. Камеру можно было ставить под микроскоп и через ее прозрачные стенки наблюдать за развитием клетки. Делал он ее для Уверова, и потому с особой тщательностью и старанием.
Так как работа была чистая, Иван оставался без халата, в белоснежной рубашке, с закатанными выше локтей рукавами. Он ощущал в себе такую радость труда, что не замечал ни летевшего времени, ни сновавших вокруг него людей. Не заметил он, и как подошла Руднева.
— Какая прелесть! — произнесла она прежде, чем успела поздороваться, любуясь ювелирной работой Ивана — Это же искусство! Как вам удалось добиться такой чистоты? — она подняла на Ивана глаза. Тот смущенно молчал. Раиса посмотрела на его оголенные по локти руки, чистые, без ссадин, с длинными, как у музыканта, пальцами, потом перевела взгляд на лицо. Когда она видела Ивана выступающим против Кочкарева, он был гневным, резким. Сейчас лицо его озарялось вдохновением, в глазах светилась доброта.
Раиса заговорила о том, зачем пришла, — о камере.
— И вы с камерой? — шутливо спросил он, преодолев смущение. — У вас мода на них пошла, что ли?
— Необходимость заставляет, — ответила Раиса, поправляя обеими руками сбившуюся прическу. — Исследования углубляются, растения надо ставить в определенные условия, а для этого требуются камеры. Два года назад мы об этом и понятия не имели. Ну как, Иван Васильевич, может, заглянем ко мне в лабораторию? Время у вас есть? — она с надеждой смотрела на него и ждала ответа.
Иван уже закончил работу над камерой для Уверова и охотно согласился.
— Только сначала зайду к Уверову, отдам ему этот заказ. — Он уложил инструменты в ящик верстака, взял камеру, завернул ее, и они вышли. Раиса шла впереди. Над воротником пальто возвышалась прическа из темных волос.
— Вам не холодно? — заботливо оглянулась она на Ивана, который шел раздетым.
— Ничего, я привык… — Иван в самом деле не замечал холода — так было хорошо и покойно на душе. Ведь он нес свою работу Уверову и шел рядом с Раисой.
— Я жду вас, — сказала Руднева, когда они вошли в лабораторный корпус. — Моя комната на втором этаже.
Уверов сидел за столом перед большим окном и что-то писал.
— Я к вам, — проговорил Иван.
— Случилось что-нибудь? — он вопросительно поглядел на Буданова, не догадываясь, зачем мог пожаловать к нему этот шумный слесарь.
— Нет, ничего не случилось. Просто меня новое начальство допустило к чертежам. Среди них я нашел ваш заказ. Вот изготовил… — Он развернул клочок газеты и положил камеру перед ученым.
Глаза Уверова изумленно округлились.
— Вот сюрприз… Не ожидал… По правде, я уже забыл о
