Александр Филиппов - Когда сверкает молния
— А вы зайдите в гостиницу «Интернациональ», там много советских проживает.
И действительно, в тот же вечер я встретил в холле гостиницы наших ребят из Уфы. Некоторых из них я знал и раньше, с другими познакомился впервые. Все они из Башкирского научно-исследовательского института — Павлов Владимир Павлович, Кузнецов Юрий Иванович, Пономарев Станислав Александрович. Только из одного института в советскую группу специалистов входило более двадцати человек: геологи, буровики, разработчики, проектировщики и прогнозисты. Нефть на Кубе была найдена несколько лет назад. Цель нынешней группы специалистов: определить возможность организации промышленной добычи нефти в районе Варадеро-Карденас.
Я был необыкновенно рад этой встрече. За тысячи километров от берегов Родины, повторяю, всегда прекрасно встретить земляка. Тем более, если повстречавшийся земляк окажется из твоей родной Башкирии, из того города, где живешь.
Сейчас документ, над которым работали башкирские специалисты и нефтяники, принят кубинским правительством. Называется он так: «Технико-экономические обоснования нефтяного района Варадеро-Карденас Республики Куба до 1990 года»...
В странах Латинской Америки Кубе принадлежит одно из самых значительных мест в истории того или иного первенства. Ее берега первыми в Америке увидел Колумб. Первый с американского континента чемпион мира по шахматам Капабланка — кубинец. Могила его под мраморной плитой находится на Гаванском кладбище. Первая социалистическая революция в Америке совершилась на Кубе.
Остров Свободы!
С некоторой грустью в сердце покидал я эту землю, так не похожую внешне на нашу Россию. Как не хотелось мне расставаться с новыми друзьями кубинцами, так сильно похожими добротой своей, идеями и устремлениями на наш советский народ.
Сердце мое будет вечно стремиться к новым встречам с тобой, Куба!
ЗДЕСЬ ТРАВА РОЖДАЕТСЯ КРАСНОЙ
Голубые дороги неба не в первый раз уводят меня за экватор, в самый центр Африканского континента.
В начале декабря в густых тропических сумерках показались под крылом самолета огни Луанды — столицы Анголы.
До беспощадности быстротечно время. Вот уже целых четыре года минуло с тех, казалось бы, только вчера отшумевших лет, когда я впервые ступил на эту землю. Ходил тогда по этому же аэродрому и сожалел, что приходится улетать в Конго. А так хотелось с глазу на глаз, как говорится, встретиться с рабочим из Луанды, с рыбаком из прибрежной деревушки, с крестьянином из джунглей или с кубинским бойцом-интернационалистом, пришедшим сюда помочь страдающему брату своему.
— Двадцать восемь градусов тепла! — объявила стюардесса.
А на Урале, когда я улетал, ртутный столбик термометра показывал столько же — только ниже нулевой отметки. Когда у нас белоснежная зима начинает набирать свою морозную силушку, не правда ли, удивительно странными кажутся жара и солнце, песок и море, трава и пальмы?
Едем из аэропорта в город. Тусклые огни Луанды бегут навстречу. Они тусклы потому, что всего лишь два дня назад были восстановлены опоры электропередач, взорванные бандитами, выползшими из джунглей.
Еще в Москве, перед вылетом, мы познакомились с Еленой Александровной Ряузовой — специалистом по ангольской литературе. Она недавно вернулась из Луанды и вкратце познакомила нас с современной литературной жизнью экваториальной страны. В конце беседы как бы ненароком не преминула заметить: — Вам писать придется, так что не забудьте прихватить с собой свечки...
— Какие свечки? — недоуменно спросил я.
— Обычные, какие в хозяйственных магазинах продаются. Там они будут очень кстати...
По сообщениям советских газет я знал, что враги ангольской революции, бандитские формирования выползают из джунглей, совершают диверсии, прокрадываются к столице Анголы, оставляя ее то без света, то без воды, а чаще — и без того и без другого.
Зная об этом, на всякий случай прихватил с собою несколько обычных парафиновых свеч.
Элегантная японская «тойота» бежала навстречу дальним электрическим огням, ночная Луанда встречала нас добрыми улыбками освещенных окон высотных домов.
И хорошо, что свечки нам не пригодились.
Было заполночь. Разместившись в пятиэтажном отеле «Панорама», мы все трое — московский поэт Феликс Чуев, рижанин Леонс Бриедис и я — вышли на набережную. В лицо потянуло океанской прохладой, терпким запахом водорослей. После продолжительного и несколько утомительного перелета удержаться от того, чтоб не выкупаться, было просто невозможно. Вдоль каменистого берега отошли от гостиницы, отыскали песчаный пляж и с радостью окунулись в теплые океанские воды.
Не верится, что где-то трещат российские морозы, хозяйничают вьюги, а здесь — спокойная луна играет бликами по гребешкам ряби и жарко даже ночью. Посидели на белом песке, не успевшем отдать воздуху скопившееся за день тепло, поразмыслили о предстоящей утренней встрече с писателями Анголы, по приглашению которых мы оказались здесь. Накинули на плечи легкие рубашки и прямо босиком, неся в руках ботинки, тронулись назад по пустынной набережной.
Тропическая ночь темна. Волнуется океан. Шумят пальмы. Идем из темноты на свет окон отеля. Вокруг ни единой души. И вдруг неожиданно со стороны послышался резкий, как бы угрожающий, возглас. Я не понял, кто бы это мог поздней ночью так грубо и дерзко окликнуть нас. Но невольно остановился. Остановились и попутчики — Феликс Чуев и Леонс Бриедис.
— Стой! Кто идет? — приказным тоном кто-то командовал по-португальски из темноты.
Ничего не понимая, думая, что оклик обращен не к нам, мы недоуменно переглянулись, хотели было продолжить свой путь дальше, но не тут-то было!
Два холодных автоматных дула оказались на уровне наших плеч. Черные негритянские лица молодых парией в военной форме сливались с теменью ночи и только ослепительный блеск их зубов да два вороненых дула четко напоминали, что перед нами — военный патруль. Парни требовали документы. А мы их оставили в отеле. Действительно, к чему человеку документы, когда он идет на пляж искупаться?
Мы беспомощно стали объяснять, что, дескать, являемся советскими писателями, что буквально час тому назад прилетели из Москвы и остановились вот здесь поблизости, в «Панораме».
— Пройдем! — коротко и сухо послышалось в ответ.
Огражденные с обеих сторон внимательными взглядами парней, чувствуя около локтя стальной холодок автоматов, мы направились к гостинице.
На освещенном пятачке около вестибюля виднелись еще двое автоматчиков и рядом с ними металась в полусвете чья-то фигура. Подойдя поближе, узнали: это же Рауль Давид — ангольский писатель, встречавший нас недавно в луандском аэропорту. Он беспокойно размахивал руками, о чем-то тревожно объяснялся с автоматчиками, а завидя нас, идущих из темноты под конвоем, радостно побежал навстречу. Парни из патруля сразу же узнали Рауля Давида — популярного негритянского писателя, поэта, фольклориста. Он объяснил молодым ребятам из патруля, что пока ходил заказывать для нас кофе, совсем упустил из виду, забыл впопыхах предупредить гостей о комендантском часе: после двенадцати часов ночи на улицах Луанды хождение разрешено только по специальным пропускам.
Тем более не знали об этом мы, беспечно решившие искупаться с дальней дороги в ночном океане.
Первые же часы в Луанде своей неожиданной стороной напоминали о напряженности обстановки, о том, что победивший народ должен еще уметь отстаивать свою свободу. Днем затаившиеся враги боятся встретиться в открытую, им остается только глухая ночь, ее темень...
Утро. Жаркое солнце встает над океанским простором. Луанда полудужием высотных домов, тихими улочками и набережными красиво разместилась вокруг спокойной бухты. Длинная узкая коса уходит далеко в открытый океан, подковой делает разворот и оконечностью своей вновь приближается к берегу, оставляя глубокий проход для океанских кораблей и транспортов. Ее-то, эту тишайшую в любую погоду гавань, облюбовали в свое время португальские мореходы, впервые пришедшие сюда еще в 1482 году. На узенькой косе, отгораживающей бухту от натиска волн, стоят в один ряд немногочисленные здания, несколько особняков, десятка два маленьких торговых лавчонок, рыбный базар, прекрасный, знаменитый на весь мир яхт-клуб и отель «Панорама», где на нижнем этаже не так бойко, как должно было бы, работают ресторан, бары, кафе.
Здесь, в уютном вестибюле, уже поджидает нас улыбающийся Рауль Давид — высокий негр, седой, с красивыми выразительными глазами. Он из народности кайса, пишет на двух языках: и на своем родном — умбунду — и на португальском. В нем самом коренятся две противоречивых, обжигающе острых раны времени. Много писать на умбунду опасно: могут обвинить в национализме. А если писать только на португальском, родной народ не одобрит, назовет космополитом. Каждый рабочий день негритянского поэта — это борьба, он ведет борьбу и за самобытность и за общую культуру Родины.
