Сергей Антонов - По дорогам идут машины
После короткого спора Мирза начальническим тоном назначил на эту рискованную работу Мусаева, инициатора ее, и себя.
Он откинул крючок, и ветер сразу же услужливо распахнул дверь будки.
Привязав к пожарному поясу конец тяжелого каната, Мирза ступил на хрупкую лестницу, которая винтом обвивала буровую вышку. Мусаев, натянув на уши фуражку, шел сзади. Они условились, что Мирза прихватит канатом струну троса и привяжет канат к стойке вышки, а Мусаев привяжется сам и все это время будет держать мастера, чтобы его не сдуло.
Подниматься вверх надо было на двадцатипятиметровую высоту. Мирза переступал по ступеням, хватаясь обеими руками за перила. Ветер отрывал его. Схватываясь за крепления, Мирза чувствовал, что вышка дрожит, как испуганный джайран. «Хорошо, что заведующий этого не видит», — мелькнуло в сознании Мирзы. Наконец он добрался до голубятни и оглянулся вниз. За ним по пятам шел Мусаев без фуражки. Ветер выл так, что переговариваться было невозможно. Пришлось, как глухонемым, объясняться знаками. Мирза лег на настил голубятни, Мусаев навалился на него, и через несколько минут канат надежно оттягивал талевый блок с крюком к центру вышки.
Когда оба верхолаза спустились вниз, Мордик сообщил, что минут десять тому назад звонил Николай Артемович и спрашивал, кто позволил Мирзе и Мусаеву во время шторма лазить на голубятню. Мордик ему хотел объяснить все с начала до конца, но Николай Артемович не стал дослушивать и приказал, чтобы Мирза и Мусаев немедленно слезали, если не хотят получить по выговору в приказе. «Тогда я спросил заведующего, — говорил Мордик, — как мне им об этом сообщить. Самому туда лезть?» Николай Артемович засмеялся, сказал, что лазить не надо, что с Мирзой расправится сам, а потом спросил, как дела, как самочувствие. «Я сказал заведующему, что у меня лично самочувствие никуда не годится, потому что нечего делать и от этого охота поесть, но скоро, кажется, работать станет можно, и тогда будет все в порядке», — заключил Мордик.
После того как зачалили трос, спуск труб пошел так спокойно, как будто не было никакого шторма. Трубы опускали всю ночь, к немалому удивлению Николая Артемовича, который звонил несколько раз в будку, и никто к телефону не подходил. Все шло хорошо, только к утру всем захотелось пить, а пресной воды не было ни капли. Мордика так мучила жажда, что он даже забыл об еде.
Рано утром, когда все трубы первого и второго ряда были опущены и Мирза, несмотря на бессонную ночь, сиял, как именинник, на бушующем море показался катер. Катер шел к 3019-й. Ветер старался загнать его в море, но упрямый кораблик изо всех своих сил пробивался к вышке. Держась за поручни, на носу стоял человек в плаще и с биноклем.
— Зачем едет заведующий? — беспокойно заговорил Мирза, сразу узнав Николая Артемовича. — Ведь к наш им все равно не подойти. Разобьет катер о сваи. Зачем он едет?
— Приказ с выговором везет, — мрачно пошутил Мордик.
А дело было нешуточное. Если катер ударится о стальные сваи, он разломится, как скорлупа. Людей спасать в-такую погоду почти невозможно. Ветер нагнал на небо темные облака, закрывшие солнце. Море стало зловеще-серым и, в довершение всего, начал накрапывать дождь.
Катер подходил все ближе, ближе, и Мирза различил уже большой термос и что-то покрытое брезентом.
— Обед везет, — догадался Мордик. — Это правильно.
Катер развернулся и стал заходить против ветра так, чтоб пройти как можно ближе к вышке. Вымокшие с головы до ног Мирза, Мордик, Мусаев и тракторист, несмотря на то, что волны хлестали их по ногам, столпились у поручней на краю площадки. Николай Артемович схватил маленький сверток и, дождавшись, когда катер оказался метрах в пяти от площадки, бросил сверток Мирзе. Но ветер не дал ему долететь. Обернутая в газету буханка хлеба шлепнулась в море.
— Там! — сказал Мордик, грустно глядя на воду.
Николай Артемович быстро схватил другой сверток и с силой метнул его на площадку. Этот пакет был тяжелее и долетел. Мордик торопливо стал разворачивать его.. Там были металлические тарелки, кружки, вилки и: ложки.
— А почему салфеток нет? — сказал Мордик сердито, унося все это в будку.
Катер сделал круг и снова приблизился к вышке. Николай Артемович бросил еще один пакет, но на этот раз катер был слишком далеко.
— Опять там! — сказал Мордик, сокрушенно глядя на воду. — Одни сервизы и долетают. А как что дельное, так и нет.
Между тем ливень усилился, и нельзя было понять, когда волны обливали людей, когда дождь. В водяном тумане стало плохо видно. Когда катер подошел к вышке в третий раз, Николай Артемович бросил Мордику конец веревки. Пока катер делал круг, заведующий успел увязать все оставшиеся пакеты и термос в один большой брезентовый узел и привязать к этому узлу десятиметровую веревку. Конец этой веревки он и бросал теперь на площадку буровой. После нескольких попыток это ему удалось. Тяжелый узел упал в море, но через секунду был на площадке.
Николай Артемович помахал на прощанье рукой и вместе с катером скрылся во мгле.
— Ну вот, теперь все в порядке, — сказал Мирза Мордику, когда все уселись в тесной будке, — теперь можно исправлять петли на двери.
— Сейчас у меня есть занятие поважней, — ответил Мордик, нарезая колбасу и чурек, который, к всеобщему удивлению, оказался сухим. Термос был наполнен холодной шолларской водой…
К полудню ветер резко упал, облака рассеялись, и над морем повисла чистая, отчетливая радуга. Она отражалась в посветлевшей воде и была похожа на многоцветное колесо, и только нижний край его был срезан, потому что для полного колеса нехватило моря.
А на следующий день в столовую прибежала Липатова и, найдя Мирзу, закричала:
— Мастер, 3019-я давления не принимает!
— Да что ты говоришь!
Мирза плеснул в тарелку стакан воды, чтобы суп сделался похолодней, быстро доел его и побежал к трубе, по которой должна итти нефть из 3019-й. Дойдя до нее, он сел на корточки и приложил ухо к ее теплой, пыльной поверхности. Труба чуть-чуть вздрагивала.
3019-я фонтанировала.
3019-я каждый час давала десятки тонн нефти.
Слышно было, как по трубе непрерывным мощным потоком шла нефть.
Мирза сидел на корточках, приникнув к трубе, и на его лице были и настороженность, и удивление, и большая радость.
10Утро. Из-за тоненького, как тень, облачка поднимается большое солнце — примета теплого, яркого дня. Я иду к Шихово по асфальтовой дороге, среди бесконечных рядов нефтяных вышек. Эти прозрачные вышки, с чернеющими на их вершинах «голубятнями», похожими издали на прошлогодние грачиные гнезда, напоминают густой лес, весенний лес, еще не одетый листвой. У одной из них — бюст молодого человека с умным, энергичным лицом, окруженный цветами, — бюст Ханлара.
По светлому небу медленно поднимается солнце. На море, от горизонта до самого берега, расстелилась блестящая червонная дорожка. По той самой земле, по которой много лет тому назад ступал товарищ Сталин, по этой самой земле идут теперь на отдых, закончив ночную вахту, рабочие передового треста «Сталиннефть», идут люди, с гордостью называющие себя «сталинцами», с гордостью произносящие это великое имя.
Я знаю, что тысячи рабочих стоят сейчас у компрессоров, у пультов управления, у контрольных приборов. Тысячи людей борются за выполнение задания товарища Сталина: добиться того, чтобы давать стране 60 000 000 тонн нефти в год.
Каждый день бакинские нефтяники чувствуют направляющую отеческую руку вождя. В 1920 году, когда состояние промыслов было катастрофическим, когда все оборудование было поломано, вышки разрушены, когда скважины были заброшены и обводнены, — в Баку прибыл товарищ Сталин, возглавлявший комиссию ЦК РКП по вопросам нефти. С огромной радостью встретил азербайджанский народ дорогого вождя. Под руководством товарища Сталина была намечена и проведена коренная реконструкция всего нефтяного хозяйства и введена передовая по тому времени техника — вращательное бурение, глубинные насосы и т. д. «Это был огромный революционный шаг вперед, это был, по существу, полный переворот в нефтяном деле», — говорил, вспоминая о тех днях, товарищ Багиров. В результате повседневного руководства со стороны партии, товарища Сталина — первая пятилетка по нефти была выполнена в два с половиной года, и, докладывая съезду партии об итогах первой пятилетки, товарищ Сталин говорил: «В смысле производства нефтяных продуктов и угля мы стояли на последнем месте. Теперь мы выдвинулись на одно из первых мест».
Я иду по весеннему лесу промыслов. Пора уезжать.. Я достаю записную книжку, перелистываю ее и вспоминаю Мирзу, Каграмана, Николая Артемовича, Мира Джафара Абасовича Багирова… Как много осталось неиспользованного, неописанного. Как много приносит каждый трудовой день моей родины примет наступающего коммунизма.
