Всеволод Иванов - Кремль. У
Рыбачка захохотала.
— Нет, несмотря на вашу смелость, воображаемую, он не может этого сделать.
Они пожали друг другу руки, и рыбачка пошла, вздыхая, домой с пустыми мисками.
Донат произнес речь на 4-м секторе. Успех ее был огромен. Уже многое предчувствовалось. Орудия немецкие перестали грохотать. Здесь были части героические — они даже не подали паровоза, когда к ним подъехала Щеглиха со своими девками. Щеглиха избила девок и повезла их дальше. Нас возвратили с дороги. Волк увлек нас куда-то к черту на рога.
Солдаты нас встретили хмуро. Опять мы нашли у сектора труп, и опять Донат Черепахин шел по другому сектору, пятому по счету. Девки понимали — что-то неладное, но П.-Ж. Дону не мог, конечно, мчаться, как дурак, приезжая только к результатам, — он пропустил один сектор — шестой и прямо привалил к седьмому, здесь же мы переоделись в простых солдат и стали ждать Доната.
Он задержался долго. Шурка испытывала странное волнение, так как не понимала, почему к ним не идут, и, представьте, господа, что вы торговали бы отличными товарами, а вдруг их не стали бы покупать. Естественно, что жена французской армии обеспокоилась, а от беспокойства до странностей недалеко.
Случилось так, что Донат проскользнул и через седьмой сектор. Мы узнали об этом только потому, что переоделись солдатами. Он действительно, видимо, приобрел сторонников, хотя и агитировал в одиночку. Он нашел огромную немецкую простыню и еще подальше — перину. Какой-то мародер, видимо, отнял перину у немцев и бросил ее. Донат устал. Он, смертельно утомленный, стоял подле огорода.
Был солнечный день, в комнате был накрыт стол, дело в том, что на лугу вдруг поднялся туман, и его приняли небось за газы, и семейство бежало. Он зашел, закусил, он стоял перед периной, и ему смертельно захотелось спать, он отходил, делал шаг-другой и готов был свалиться. Но он должен был сказать еще речь восьмому сектору, а затем девятому, и тогда он может уснуть, хотя бы навсегда, он не мог отойти. Он отошел в огород, прилег на грядку — и смотрел на перину и вспоминал свою родину.
Под руки ему попал лук, он вырвал и съел одну луковицу, протер глаза и понял, что все это оставлено П.-Ж. Дону, и точно: не успел он отойти за огород и спрятаться в бурьяне, как уже подъехал П.-Ж. Дону, но пища уже съедена. Дону проехал впереди в 8 сектор, и Донат, понимая, что он должен вернуться, но и должен идти в 8 сектор, несмотря на то, что туда проехали его враги, но он будет говорить — и он действительно говорил.
Надо сказать, что Шурка уже была горда, и позориться со своими кабинками в 8 секторе она не желала, и они поселились подле колодца в полуразрушенном здании. Щеглиха ее попробовала бить, но внезапно Шурка ответила ей тем же, произошла некоторая драка, и Щеглиха дала некоторое отпущение.
Мы с П.-Ж. Дону обошли солдат, и я было начал говорить, что мы беспокоимся напрасно, но П.-Ж. Дону, желавший разоблачить дезертирскую организацию, предложил мне идти к Шурке. Мы пошли, и там П.-Ж. Дону рассказал ей, в чем дело и почему солдаты не идут к ней, а если не идут, то зачем ей здесь жить.
Соображения его показались мне верными.
П.-Ж. Дону сказал ей, что это он — распространяющий сведения и ведает на 8-м секторе агитацией. Она очень этому обстоятельству обрадовалась и благодаря человеческому отношению солдат чувствовала себя как бы невестой. Она обрадовалась ему, поцеловала его, — она была совершенно помешанная, П.-Ж. Дону с его всегдашней жаждой денег и способностью француза продаться любой бабе за деньги, — начал ее выспрашивать, много ли она сохранила денег на книжке.
Да, граждане, я вам расскажу странный и страшный вечер. Представьте себе — обычное французское кафе в провинции, сарай, маленькую уличку, тщательно вымощенную — и мы сидим перед проституткой и перед бандершей Щеглихой, которая играет роль матери, надеясь, что, потакая дочери, ее тем самым вылечит.
Постепенно в кафе стекаются усталые солдаты восьмого сектора, уже среди них распространился слух, что к солдату, чрез все заграждения и окопы, пробрались его невеста и его будущая теща. Граждане солдаты почувствовали восхищение, и надо сказать, что в этот вечер мы с П.-Ж. Дону чувствовали себя героями. П.-Ж. Дону влез на стол и начал было произносить речь, но тут он увидел священника, медленно с ковшиком святой воды приближающегося к нам, и П.-Ж. Дону воскликнул:
— Обратитесь и спросите святого отца, должны ли мы продолжать войну, и он ответит вам и с Писанием и со святой водой.
Священник подошел к колодцу — и вдруг уронил в колодец ковшик со святой водой. Солдаты, естественно, должны были ожидать, что священник или пожертвует ковшичком или же попросит слазить солдата, но произошла странная история, священник задрал рясу и полез в колодец сам. Это было дико и превосходно задумано. Солдаты 8-го сектора покинули нас и устремились к более интересному зрелищу: как лезет в колодец священник. А священник, как выяснилось потом, стоял по пояс в холодной воде, держа в руках ковш, и говорил:
— Французы, с кем вы воюете? У немцев произошла революция! — И все подобные фразы, которые могут недостойной болтовней своей волновать солдат.
Солдаты отходили опешившие — тут было много из колоний, вообще номер был воплощен и сделан довольно удачно. И когда многие солдаты выслушали речи у колодца и колодец был, так сказать, использован, — священник вышел и подошел к столу.
Несомненно, что внимание было на его стороне, но и он ошибся, он все осматривался, и ему хотелось объяснить Шурке, так как он был человек благородный, чтобы она ехала и что он освобождает ее от звания невеста. (…) Он был странный человек и жизнь свою закончил странно.
П.-Ж. Дону по изменившемуся тону солдат понял, а я гораздо позже понял, но теперь надо было его задержать, и Дону понимал, что, не поговорив с Шуркой Масленниковой, — Донат с 8-го сектора Верденского сражения не уйдет. В нем было какое-то странное благородство — и эта русская способность жертвовать собой по пустяку. Он волновался, ждал Дону.
И тут-то П.-Ж. Дону испытал себя. Он стал сомневаться и стал загадывать загадки, дабы оттеснить от Доната солдат. П.-Ж. Дону с общего согласия предложил пищу. Они выбрали еду. Они ели рис. П.-Ж. Дону был хитер, его трясла лихорадка, ибо неизвестный солдат, речь о котором уже шла по всем секторам армии, был в его руках. Как Донат был голоден и как он жрал. Он съел больше всех и думал, что привлекает благодаря этому еще солдат, которые не распропагандированы голосом из колодца. Они съели рис. И тогда Донат предложил ему самую странную баню. В печь положили раскаленное ядро, не взорвавшееся, но которое могло взорваться. Они подошли. И Донат влез. Я видел страх П.-Ж. Дону, потому что к чертовой матери вообще бы разнесло все кафе. Солдаты выражали восторг — священник мылся.
Тогда П.-Ж. Дону, видя, что Шурка уже идет к священнику, предложил ему игру в прятки, надеясь, что, если Донат пойдет прятаться, он дойдет до первого места и позвонит в отдел — и кончено, солдат будет арестован или все [это] место вместе с солдатами почистят пулеметами. Священник воскликнул:
— Хорошо, я иду прятаться первым, — он остановился. — Но я уже спрятан лучше всех. Вы не понимаете, солдаты, так я тот Неизвестный Солдат и оратор, которого ищут по всем 8-ми секторам французской армии.
Девка закричала: «Донат!» — и бросилась к нему на шею.
Ах, это подлое французское командование, которое награждает негодяев и не могло наградить меня, искренно преданного делу французского народа, они и тут подвели меня.
Солдаты страшно взволновались, когда оказалось, что Неизвестный Солдат на 8-м секторе и это он будет говорить с ними. Но тут-то вполне проявился талант П.-Ж. Дону, который протянул руку через стол и воскликнул:
— Я председатель лиги дезертиров!
Донат не выразил никакого восторга, тогда он исправился:
— Я председатель дивизионных и полковых комитетов, тайно выбранных, и мы с тобой, друг, должны составить прокламацию к солдатам о прекращении братоубийственной войны.
Донат здесь потерял всякую осторожность, потому что он слепо верил духу солдат и не знал, что следы его усеяны трупами и расстрелами П.-Ж. Дону. Он пошел за П.-Ж. Дону. Они поднялись во второй этаж. П.-Ж. Дону поставил охрану, чтобы не попали следопыты. Донат шел смертельно усталый. Он вяло улыбался мне:
— Хорошо б соснуть полчаса, я не спал пять ночей.
Он никого не узнавал. П.-Ж. Дону отстранил Шурку, пропустил Доната в комнату, дал ему лист бумаги, тот наклонился, и П.-Ж. Дону сказал:
— Вы устали, товарищ, вам трудно сочинять. Я диктую. Пишите. «Французские рабочие…»
— Французские… — повторил устало Донат, и тут П.-Ж. Дону выстрелил ему в затылок.
На выстрел побежали люди. П.-Ж. Дону прыгнул в окно. Его ловили, а еще немного — и застучал пулемет. Солдаты вошли, кто-то из них сказал:
