Анатолий Буйлов - Тигроловы
Не двигаясь с места, Павел пристально смотрел на злобно кричащего, размахивающего руками Савелия, и в душе его, как снежный ком, нарастало протестующее чувство.
— Чо стоишь? Чо стоишь? Собаку выпустил, ишшо и глазами лупает! Беги лови! Тигролов! Ишшо молоко на губах не просохло...
Гнев Павла сменился обидой. Ему хотелось сказать Лошкаревым что-нибудь обидное, махнуть рукой и уйти, хотя именно сейчас, как никогда, надо было удержаться...
— Тебе не тигров ловить — телят пасти!.. Ишшо и глазишшами лупает. Нахально втесался... Савелия Лошкарева решил заменить? Не надейся! Савелий Лошкарев таких заместителей видал-перевидал...
Павел с надеждой посмотрел на Николая, но тот не только не намерен был останавливать несправедливый гнев отца, но, как показалось Павлу, даже подбадривающе кивал ему. Именно от этого, от усмешки, которую он заметил в глазах Николая, Калугин неожиданно для себя начал успокаиваться, смутно догадываясь, что именно в этом спокойствии и вся его сила, а в следующее мгновение он уже знал, что сказать Лошкаревым.
— Пожалуйста, не кричите на меня, Савелий Макарович. Я вам такого повода не давал и унижаться перед вами не стану. Не пришелся ко двору, так и скажите об этом спокойно, без крика. Ловите тигров с Юдовым и с Непомнящим. Сейчас я Барсика поймаю, вот он, кстати, и сам бежит сюда, и пойду домой, чтобы больше не раздражать вас своим присутствием.
Павел поймал за ошейник подбежавшего с виноватым видом пса, погладил его и, привязав поводок за тонкую елочку, скосив глаза на опешившего Савелия, снял рюкзак, развязал его и принялся выкладывать на снег продукты и мешочек с винтовочными патронами.
— Вот вам ваши патроны. Продукты мне тоже не нужны... — И вдруг Калугина ожгла мысль: «А что, если Лошкаревы примут капитуляцию, а потом в поселке извратят действительные события, обвинят меня в трусости или даже в подлости — как быть тогда? Ну и черт с ними! Пусть говорят, что хотят, но не будет по-ихнему, не будет!» Калугин вытряхнул на снег содержимое рюкзака, собрал в него свои личные вещи, вскинул на плечи и, не взглянув на Лошкаревых, с веселым облегчением, словно освободившись от неприятной повинности, торопливо, искренне не желая, чтобы его останавливали, пошел вниз по ключу, намереваясь прямым курсом выйти к пасеке...
— Сто-ой! Ты энта чо удумал? Правду, что ль, уйти-то собрался? — тревожно и растерянно окликнул Савелий. — Ишь какой обидчивый — слова ему сказать нельзя... Охолонись-ка маленько! Тигру-то кто ловить будет?
Неохотно остановившись и поняв, что теперь ему уйти уже не удастся, не зная к добру это или к худу, Павел обернулся к Лошкаревым:
— Я, Савелий Макарович, абсолютно серьезно высказал мнение свое. И желание ваше выполнил: вам нужно было, чтобы я ушел с вашей дороги — вот я и ухожу. По-моему, вы должны быть довольны, да и мне, если честно признаться, надоело недовольство ваше на себе испытывать. Если бы не Евтей Макарович, то давно бы и отстал я от вас, только на его доброте и держался. — Павел, отвернувшись, вновь собрался идти.
— Стой, Павлуха, стой! Ежели ты уйдешь, мы ведь вдвоем с Николаем тигру-то не осилим, значит, и нам уходить надобно? А друг-то твой, Евтей Макарович, чай, на тебя надеется, что не подведешь. А ты, вишь, како время выбрал выгодно для себя... Кабы знали мы, что так-то ты сделаешь, не стали бы и надеяться, взяли бы Юдова. Не-ет, сиз голубь, залетел в нашу голубятню, вот и сиди смирно — терпи... — Савелий сердито взглянул на Николая, что-то тихо сказавшего ему. — Нет, сиз голубь, давай-ка повертай назад, складывай котомку да и айда быстрей тигру догонять. Погорячились, повздорили, да и забудь про то. Вот поймаем тигру, сделаем дело, тогда и гуляй себе на все стороны, избавляйся от нашего лошкаревского гнету... — В голосе Савелия уже не было растерянности и просительных ноток, он уже не сомневался в том, что Павел останется. — Ну дак чо, Павлуха, хватит дуться поди? Чего промеж людей не бывает, иной раз и полаешься зазря, а дело-то надобно завершить — как ты думаешь?
— Я думаю, Савелий Макарович, вы совершенно правы, — удрученно согласился Павел. — Надобно поймать тигра — это верно. — И, тяжко вздохнув, пошел к радостно приплясывающему на привязи Барсику.
После ссоры, обычно всегда идущий впереди, Павел демонстративно уступил тропу Николаю, пропустил вперед себя и Савелия.
Бригадир, чувствуя вину свою, то и дело оглядывался на Павла и с наигранной веселостью рассказывал охотничьи байки. Но Павел не слушал. Наигранно-веселый голос старика раздражал его. Очень кстати тигриная тропа завела охотников в буреломник. Савелий замолчал, перелезая через валежины. Вскоре сквозь деревья по ту сторону ключа увидели крутую скалистую сопку, о которой говорил утром пасечник. Перейдя ключ, тигрица полезла прямо на крутяк, след ее, освещенный низко стоящим солнцем, хорошо просматривался снизу. Николай, нерешительно потоптавшись у подножия сопки, двинулся по следу.
— Николай! Давай лучше обойдем эти скалы, — предложил Павел. — Вон там справа хороший прямой распадок, по нему и поднимемся до самой вершины, там и подсечем опять тропу...
Не оборачиваясь, молча и упрямо Николай продолжал карабкаться вверх.
— Савелий Макарович! Ну скажите вы ему! Зачем мы полезем на скалы? Там и шею недолго свернуть, а главное — смысла нет, обойти ведь можно...
— Так-то оно так, — кивнул Савелий, оценивающе поглядывая на скалы. — Хреновое место, ну дак чо теперь, вишь, он же ведущий, стало быть, куды он, туды и мы. — И с кряхтеньем неохотно стал подниматься за сыном.
«Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет». Павел хотел сказать об этом вслух, но Лошкаревы уже карабкались вверх, и, махнув рукой, Павел полез вслед за ними. Снизу подъем казался вполне доступным; здесь же, наверху, сразу почувствовалось, что он не только крут, но даже опасен. Это, вероятно, давно уже понял и Николай, но, утешая больное самолюбие, продолжал карабкаться выше и выше. Еще не поздно было повернуть вправо, пройти немного по крутому склону и выйти к распадку. Павел и хотел об этом крикнуть Николаю, но в то же самое мгновение тот, взмахнув руками, упал, стремительно заскользил вниз, сбив с ног Савелия, успевшего тотчас за что-то ухватиться, и, перевернувшись через голову, потеряв карабин и шапку, ударился ногами о выступающую из-под снега каменную глыбу — на ней и удержался. Павел, стоявший недалеко от глыбы, увидел, как, пытаясь подняться на ноги, Николай тотчас сник и болезненно поморщился.
— Ну чо там у тебя, сынок, не зашибся? — тревожно спросил Савелий.
— Кажется, ногу сломал или вывихнул, — мрачно сказал Николай. — Фу-ты, черт, сплошное невезенье...
— Да ты чо тако балаболишь? Правду, что ли? — Савелий лег на бок и, тормозя ногами, волоча за собой упиравшегося Амура, торопливо подполз к Николаю. — Ишшо чего удумал? Правду — сломал? — вновь с тревогой спросил Савелий, заглядывая сыну в лицо. — Может, просто зашиб — отойдет ишшо? Ну-ко приступи.
— Да я уж приступал, отец, — невозможная боль! Ты не суетись, пожалуйста. Что сделано, то сделано, теперь надо подумать, как выбраться.
«Надо было мне, дураку, не капризничать, а вперед идти, вот и не случилось бы этого», — подосадовал на себя Павел и, подойдя к Лошкаревым, с искренним сочувствием сказал:
— Сегодня весь день кувырком: Савелий Макарович часы разбил, поругались из-за пустяка, теперь вот с Николаем беда случилась.
— Уж так оно повелось, — растерянно озираясь, сокрушенно вздохнул Савелий. — Завсегда так: пришла беда — отворяй ворота... Как же быть нам теперь? Нодью тут не из чего даже сделать. Костыли из березы вон вырубить, да попробуй на костылях до нодьи...
— Зачем нодью? — возразил Павел. — Еремей Фатьянович говорил, что недалеко от этой скалы избушка есть — надо к ней и выбираться.
— Это ишшо верней, — кивнул Савелий. — Забыл я про пасечника — он вить и правда говорил... Ну как, сынок, не полегшало? На костылях-то сможешь двигаться?
— Смогу, наверно, только рюкзак вам придется забрать.
Спустившись в пойму, Павел вырубил Николаю из молодых березок два удобных костыля. С трудом съехав на боку к подошве сопки, Лошкарев-младший примерил костыли — они оказались длинноватыми. Павел хотел подрубить их еще, но Савелий посоветовал оставить такими, как есть: ведь идти придется не по асфальту, а по рыхлому снегу, торцы костылей непременно будут вязнуть, а если укоротить их, то придется низко пригибаться. Замечание Савелия оказалось верным — длинные костыли, глубоко угрузая в снег и в мох, позволяли Николаю держать корпус прямо. Но все равно передвигался он медленно и с большим трудом. Павел выбирал наиболее легкий путь, где по льду ключа, где по кромке берега. Завалы примечал издалека, обходил их заранее. Чтобы легче было Николаю, старался шагать мельче, бороздил снег ногами, если ветка поперек следа торчала — обламывал ее, если толстый сук или небольшая валежина преграждали путь — пригибал их к земле и ждал, пока через них не переступит Лошкарев-младший. Савелий шел сзади сына, караулил, чтобы вовремя подхватить его, если тот потеряет равновесие. Время от времени Николай останавливался, навалившись на костыли, подняв больную ногу, отдыхал, морщился от боли, виновато приговаривал:
