Лев Экономов - Перехватчики
— Как еще несовершенна природа, — сказал я первое, что пришло на ум.
— Люди должны исправлять это несовершенство, — ответила Стрункина.
В НАШЕМ ПОЛКУ ПРИБЫЛО
Труднее всего было достать мимозы. И тут мне помогли Лобанов и Шатунов. Они съездили в город и привезли огромный букет этих нежных желтых цветов.
— Пусть такой же нежной и теплой будет ваша любовь, — сказал Лобанов, видимо, заранее приготовленную фразу.
Водрузив цветы в графин, — казалось, огромная стая маленьких цыплят сбежалась к середине стола, — я еще раз осмотрел комнату: все в ней было так, как когда-то мечтала сделать Люся. Низко над столом висел большой абажур. Стены оклеены темными обоями, мебель приземистая, удобная.
Внизу послышался автомобильный гудок.
Я подошел к окну. Выглядывавший из командирской «Победы» шофер показал на свои часы. Я кивнул и, взяв чемодан, стал спускаться по лестнице.
В машине меня ждали Варвара Васильевна Семени-хина и моя теща, Полина Тимофеевна, приехавшая к нам в гости на несколько дней.
За время, которое я ее не видел, она еще больше располнела, маленький, напудренный носик совсем ушел в щеки, а на подбородке появилась новая складка.
— Мы ничего не забыли? — Полина Тимофеевна волновалась. Ей так не терпелось увидеть дочь и внучку, что она, сходив в военторг за розовой лентой, без которой, по ее мнению, нельзя было и появляться в роддоме, не пожелала даже зайти домой.
— Все в порядке, мама.
Наши взаимоотношения с тещей определились сами собой и были просты и безыскусственны. Мне не нужно было беспокоиться и думать, как она отнесется к тому или иному моему поступку, к тем или иным моим словам. В отличие от моей матери она не пыталась искать в моих словах того, чего не было и не могло быть, сама тоже была простодушно-прямой и бесхитростной.
Когда при встрече я впервые назвал ее мамой, она восприняла это как должное и поцеловала меня, как мать целует своего сына.
Я показал ей письмо, в котором Люся просила перегладить все приготовленные ею для младенца вещи, и мама сразу же взялась за дело.
До того как идти за Люсей, она успела еще обвязать красными нитками несколько распашонок и чепчик.
Уложив чемодан, мама взялась наводить порядок в доме. О том, что ей не нравилось у нас, говорила мне прямо в глаза (моя мама никогда не делала Люсе замечаний), и это мне нравилось.
Потом она побежала в военторг.
— Одеяльце не забыл? — Полина Тимофеевна не могла сидеть спокойно и всю дорогу ворочалась на сиденье, будто непоседливая девочка. Начала вспоминать, как встречал ее Николай Егорович, когда у них родилась Люся.
В приемной мы увидели Сливко. Заложив руки за спину, он увесистым шагом ходил по коврику, грызя мундштук незажженной папиросы.
— Верочка здесь? — спросила у него Варвара Васильевна. Она не удивилась майору.
— Там, — майор смущенно потоптался на месте, показывая на белую стеклянную дверь. Я никогда не видел его таким взволнованным, вопросительно посмотрел на Варвару Васильевну.
— Можете поздравить их с сыном, — Семенихина тепло, по-матерински улыбнулась майору. — Вес — почти шесть килограмм. Такие богатыри родятся нечасто. Назвали в память о капитане Кобадзе Гивушей.
Кажется, я все понял.
— Усыновили?
— Усыновили.
— Того, чья мать во время родов?.. Хорошее дело сделали, — я крепко сжал руку Сливко, Она была потной — это, видимо, тоже от волнения. — Вот теперь и жених есть у нашей Иришки.
Полина Тимофеевна передала чемодан с бельем няне, которая говорила мне, что в этом роддоме все у всех в аккурате.
— Там письмо есть, пусть наденет на себя все, что лежит в чемодане. А младенца уж вы помогите ей собрать.
— Поможем, поможем, голубушка. Не волнуйтесь. Няня ушла, и взоры всех снова обратились на майора.
— Вы на чем приехали? — спросила Варвара Васильевна.
— На своих двоих.
— Что, не было машин?
— А мы не узнавали.
— Нет, вы слышали? — Варвара Васильевна даже руками себя хлопнула по бокам. — Они, видите ли, не узнавали! Разве можно с самого начала так легкомысленно относиться к своим родительским обязанностям? Ладно. Мы потом поговорим с вами на эту тему.
Майор весело подмигнул мне:
— Тяжела ты, шапка Мономаха.
— Вот и меня пилят с утра до вечера, — сказал я, покосившись на Полину Тимофеевну. — Такова наша злая участь.
За стеклянной дверью послышались шаги. Все притихли. Потом она широко раскрылась, и мы увидели старую няню с приветливой дружеской улыбкой на лице.
— Людочка! — Полина Тимофеевна бросилась навстречу дочери и, пригнув ее голову, стала осыпать поцелуями.
Няня передала мне сверточек и показала, как держать его.
— Под головку, под головку подсовывайте эту ладошку. Вот так. Не прижимайте сильно.
Я отдал ей заранее приготовленный «выкуп» — десять рублей, так велела теща. Сквозь ватное одеяло чувствовалось тепло живого существа, а может, мне так казалось.
Освободившись из материнских объятий, Люся чмокнула меня в щеку.
— Посмотрел?
Люся отвернула уголок одеяла, и я увидел в окошечке маленькое красное личико и два темно-голубых удивленных глаза. Нос с белыми пупырышками напоминал горошину. Верхняя губа находила на нижнюю.
— На вас похожа, — улыбнулась мне няня, — будет счастливой.
Второго ребенка она отдала майору Сливко, и он теперь стоял как изваяние, боясь пошевелить даже бровью Верочка что-то тихо рассказывала ему, но он, по-видимому, ничего не слышал.
«Наверно, у меня такой же глупый вид», — подумал я и стал качать молчавший сверток. Сливко посмотрел на меня и тоже начал, словно стальной робот, — чуть пригибаться и выпрямляться, с такой же сосредоточенностью на окаменевшем лице.
Находившиеся в приемной люди засмеялись.
— Возьми его, — Сливко неуклюже переложил ребенка на руки Верочке и полез за папиросами. Он так был взволнован, что на лбу и под носом у него выступил пот. Это самый-то спокойный человек!
Неизвестно, сколько бы мы простояли в приемной, если бы не Варвара Васильевна, взявшая инициативу в свои руки. Мы не успели с майором еще и в себя прийти, как Люся и Верочка с новорожденными оказались в машине. Туда же было велено сесть и Полине Тимофеевне.
— Ну а вам, соколики, придется прогуляться пешочком, — Варвара Васильевна села рядом с шофером, и «Победа», плавно покачиваясь на неровностях, покатила по дороге.
Мы переглянулись с майором и пошли следом за машиной. Люся помахала через заднее стекло. Мы тоже помахали ей.
— Отцы семейств остались без семейств, — сказал Сливко.
Я хотел было разозлиться на майора за то, что по его милости должен был тащиться пешком, а не сидеть рядом с Люсей, которую так долго не видел, но разве можно было обижаться на человека, который, совершая благороднейший поступок, не продумал какую-то мелочь, маленькую деталь.
— Это не беда, — сказал я.
— Тем более что на краю села имеется чайная, где можно сделать передышку, — майор подмигнул мне, — и пропустить по одной за наших наследников.
Около чайной я сунул руку в карман и обнаружил ключ от квартиры.
— Для меня передышка отменяется, — я показал майору ключ. — Придется перейти на форсаж.
— Досадно. И ничего не поделаешь.
Мы прибавили шагу и через полчаса были в гарнизоне. Но мы могли бы и не торопиться. Комната уже оказалась открытой, и мне не удалось увидеть, какой эффект она произвела на Людмилу. Говоря по совести, меня это даже немного огорчило.
— Где же вы взяли ключ? — спросил я у Полины Тимофеевны, которая вышла встретить меня в прихожей.
— Все сделал Николай — ваш сосед.
— Лобанов?
— Он просто маг-волшебник.
— Как она находит комнату?
— Довольна. Всем довольна.
Из комнаты раздавались голоса, смех.
— У нас гости?
— Полная квартира. Пришли смотреть дочку. Все ждут тебя. Раздевайся скорей.
— А кто хоть?
— Не знаю. Твои товарищи. Верочка со своим младенцем тоже здесь.
— А майор отправился домой.
— Ему там скажут. Не волнуйся.
Я не успел и руки помыть, как пришел Сливко.
— Все это похоже на заговор, — он прислушался к раздававшемуся за стенкой звонкому детскому плачу.
— Это мой Гиви. Готов поспорить. — И столько отцовской гордости было в этих словах, что я даже почувствовал себя виноватым перед Люсей и Иринкой.
— Ну и проиграл бы, — сказала вышедшая в коридор Верочка. — Гиви твой спит богатырским сном.
Вслед за Верочкой вышла и Люся.
— Что будем делать? Может быть, сбегаешь за вином? — шепнула она.
— Ни в коем случае, — Варвара Васильевна хлопотала на кухне с керогазом. — Ни тебе, ни Верочке пить нельзя.
